Розы и васильки

Браслет увидишь ты тотчас Узором на плече, Когда появится на свет, Дарованный тебе. https://ficbook.net/readfic/6661083 запах миндаля

Теплыми темными ночами, какие бывают только на юге, ночами, наполненными запахами трав и леса, отсветами огней стоящего невдалеке города и стрекотаньем неизвестных далекому от энтомологии человеку насекомых, Ника любит сидеть на веранде родительского дома, рассматривая звезды, яркие как в детстве, и думая о чем-нибудь своем. Дельные мысли в такие часы приходят редко, в такой благоприятной тихой обстановке ему ни разу не удавалось поймать за хвост вдохновение или даже идею. Зато и мысли о работе, долгах или упущенных возможностях тоже не посещают. Это время для покоя, для глупых мечтаний, в которых не признаешься и лучшему другу, время для того, чтобы привести в порядок себя и свои мысли, вечно запутанные в клубок. В детстве, растянувшись на теплых деревянных половицах веранды, маленький Коленька мечтал, как уедет из этой глуши в яркую столицу или - еще лучше! - в очаровательный Санкт-Петербург. Как станет там… кем-нибудь этаким. Актером, ученым, блистательным юристом - из года в год и даже чаще эти мечты сменяли одна другую, единым было только желание уехать. Его-то Ника и исполнил, так что теперь приятно возвращаться в эту глушь и тишь, сидеть на ступеньках, вытянув босые ноги на присыпанную гравийкой дорожку, ведущую к крыльцу, рассматривать маменькины розы вдалеке - от них воздух полнится тяжелым сладким ароматом, пикантно оттененным запахом машинного масла из отцовского гаража. Актёром Ника не стал. Не стал он и ученым, и блистательным юристом - хотя последних теперь по работе наблюдал даже чаще, чем сам бы того хотел. С другой стороны, ему едва только перевалило за двадцать и если не всё, то очень многое, было еще впереди. Сейчас Гоголь хотел стать писателем. Хотел и становился, пускай его пока и публиковали только в малотиражных и малоизвестных журнальчиках, недалеко ушедших от самиздата. Все ведь с чего-то начинают. Еще Ника хотел - прямо сейчас, рассматривая огромную южную луну, вскарабкивающуюся на ночное небо, - путешествовать, жить легко и счастливо, и наконец-то найти своего соулмейта. Первые два пункта отчего-то казались легко выполнимыми, особенно сейчас, в отчем доме, за много сотен километров от крохотной съемной квартирки в Питере, в которой Ника жил все время, кроме отпуска, который, если быть честным, заканчивался послезавтра. Последний казался очень уж сомнительным, если не повезет с первым. Откуда-то была в Николае твердая уверенность, что свою родственную душу он найдет далеко от дома, далеко от Питера, где-нибудь в солнечной Италии, где-нибудь, где воздух совсем иной и люди совсем иные. Мог и ошибаться, конечно, но отменная интуиция, на грани с предсказательством, вечно пугающая маменьку, Колю редко подводила. Да и рисунок на коже, браслет, обвивающий плечо, не был совсем уж обычным. Не какой-нибудь полевой цветок, вьюнок или одуванчик, как у многих Никиных друзей детства - в детстве этими рисунками интересоваться не зазорно, это потом, с юностью приходит понимание, насколько оно глубоко и лично. Никину руку обвивал колючий побег розы, да с такими шипами, что становилось чуть боязно при взгляде на них. Редкие крохотные листочки ничуть не смягчали общего впечатления, и за все Никины двадцать с небольшим лет ни разу на этом побеге не набухали бутоны. Так что оставалось только гадать, каким цветом они распустятся - холодным белым, нежным розовым или страстным алым. Матушка очень розами увлекалась, так что Ника прекрасно знал, что цвет их может играть от прозрачно-кремового до бордово-черного. Любопытно было до жути. И страшно. Они ведь отчего зацветают - от того, что сердце родной твоей души трепещет от счастья. Даже если вы не знакомы еще и не виделись ни разу. Ну и когда встретитесь, тоже, конечно, зацветут нежные побеги на твоих и чужих руках. Ну или не нежные, как в Никином случае. А очень даже суровые. А если не цветут ни разу за двадцать лет, это что значит? Ничего хорошего не значит. Тут уже Ника себя одергивает, нахмурившись, только сейчас замечая, что мысли опять потекли по грустному руслу, хотя не хотел ведь пускать всю эту тоску в сердце. Хотя бы не здесь, не дома, не летом, не в отпуске.