Серебро мне к лицу - это цвет самолетных крыльев...

Аварийное открывание не срабатывало. Заело – и все тут. Такое бывает. Один на тысячу, как заложено при перегрузках, один из трех, как оно бывает иногда на самом деле. Полоска сантиметров в пять. Самое оно, чтобы подцепить неприлично раскалившееся стекло, даже через перчатки жжется жутко, и тянуть. Сколько сил хватит, такое не разбить, а не поддастся – так заживо сгоришь вместе с тем, что пилотировал. Остается только – тянуть. Раз даже аварийная система расплавилась. Дышать, правда, еще можно. Только горячо от кислородной маски. Забавная такая штука – жизнь. Опасная такая штука – долг. Проще всего было бы – не заметить, кто бы дальше выговора молодому пилоту зашел?.. Стекло поддалось еще ненамного, даря кусочек надежды. Пока маска не загорелась, пока еще можно дышать… С жутким скрежетом раскаленное стекло поехало снова. Гораздо сильнее… Пилот замер. При заклинившей аварийной системе в одиночку сдвинуть – возможно. В десяти случаях из ста. Но если снаружи рядом с его руками вцепились столь же сильно, шансы подскакивают почти до семидесяти… Кажется, ему что-то кричали. Потом ударили по запястью. Да, правильно. Терять драгоценные секунды, пламя до кабины добралось почти. Долг – штука суровая. Один, не один, если нарушена условная граница, нарушителя стоит задержать, если тот желает уйти – уничтожить, пожертвовать всем, что есть, но попасть. В том, что он попал, пилот уверен. Враг ушел вниз быстрее него самого. Резко так. С жутким скрежетом. Как поддавшееся, пошедшее трещиной под двумя парами рук и огнем стекло. - Да беги уже!!.. – заорал пилот, сдирая и шлем, и маску, давясь обжигающим воздухом. Помощник внял. Спрыгнул и бросился прочь от пылающего истребителя. Молодец, к овражку. Только добегут ли… Считалось, что он всегда очень точно и чутко знает, как отреагирует его истребитель. Что они… подходят друг другу. В груди скрутило мгновенно, больно, остро. Хватило только на рывок – последний, толкнуть спасителя на землю. Волна прошла над спинами. Как чем-то мягким прогладила. Марево. Как летним днем. И трава пожухшая кругом. Поплавившаяся, почерневшая. Хотелось лежать на ней и смеяться. А в груди ныло остаточно и грустно. Предупредил хозяина, в последнюю секунду перед взрывом. Всегда так хорошо чувствовал свою машину. До последнего момента. Долг – страшная штука. Под подбородком что-то давило, пережимало, мешало дышать. Хотелось лежать бесконечно и смеяться, а пришлось приоткрыть глаза и попробовать приподняться. - Замри, - тут же прозвучало почти над ухом, в короткие темные волосы на затылке вцепились намертво. Больно. Даже больнее, чем что-то давящее под подбородком. - Он умер, - недоуменно возразил пилот. Давить стало меньше. - Кто умер? - Истребитель. Взрывается только один раз. Затылок отпустили. От подбородка что-то давящее отодвинулось еще немного, давая возможность сглотнуть. - Значит, вы их действительно… чувствуете? – с непонятной интонацией протянули чуть повыше. Видимо, неожиданный помощник и спаситель рискнул приподняться. Хотелось снова закрыть глаза и не видеть жухлую, почерневшую траву. – Свои машины. На пояснение пилот кивнул. Хотя можно и без него. И так ведь понятно. Кто, кого и как. И можно снова зажмуриться. - А как? – продолжал допытываться хриплый голос. Вот это, наверное, неплохая реакция на стресс. Любопытство. - Как микроинфаркт за секунду перед тем, как тебя толкнул. Нельзя стоять при взрыве. Спаситель помолчал. Отодвинулся окончательно. Неловко кашлянул. - А я думал, ты добить… Странная логика. Глаза все же пришлось открыть снова. Повернуть голову набок и какое-то время слепо щуриться на непристойно яркое небо. Потом – на пистолет в чужих руках. - У тебя перчатки обгорели. - У тебя тоже, знаешь ли! – возмутился собеседник. - Прослойка под внешней тканью рассчитана на открытый огонь. Уважительное молчание в ответ. Смотреть выше обгорелых бежевых перчаток и пистолета не хотелось. Словно страшно было что-то увидеть. Что-то такое, что видеть нельзя. Хотя, наверное, надо. У спасителя были серо-голубые глаза невероятной чистоты и спутанные серебристые волосы. Длинные. Подпаленные на виске. И жутковатая правильность черт лица. Только зажмуриться и попросить что-нибудь иномирное, чтобы это было предсмертной галлюцинацией. Не было. - Если бы я знал, что корабль принадлежит старшей аристократии, я бы не стал вас преследовать, - признался пилот. - Так корабль и не принадлежит. - Если бы я знал, кто его пилотирует. Приношу свои извинения. Почему вы… не вышли на связь? Не ответили?.. Я ведь запрашивал… Блондин пожал плечами. - Ну считай, тоже что-то заело. А ты уникум. Из ваших никто б не догнал. Комплимент, который звучит почище упрека. Пилот помолчал. Подтянул руки под подбородок. Хотелось лежать и не шевелиться. Только смеяться больше не хотелось. Блондин потянулся и оружие убрал. - Ну, поскольку мы уже сотворили все, что могли, давай дальше без глупостей. Какие уж тут… - Слушаюсь. Спаситель посвистел. - Да полно тебе. Только я тебя, уникум, обратно не отдам, ты сразу смирись. Правда, с семьей разрешу пообщаться. Чтобы без внесения в списки невинно сгоревших. Тебе сколько лет? - Девятнадцать. Над головой снова посвистели. Удовлетворенно. - Несовершеннолетний еще, если совсем. Да, придется разрешить с семьей пообщаться… и что ты так на меня странно смотришь? Смеяться не хотелось. Улыбаться – немного. Ирреальная ситуация ведь. Пилот и улыбнулся. - Первый раз так близко вижу живого аут-лорда, - признался он совершенно честно. Блондин возмущенно тряхнул головой. Уронил с шикарных волос то ли заколку, то ли украшение, поднял, досадливо цокнул. - А неживого ты вот прям каждый день рассматривал, что ли? И где только взял… А нормальная такая у старшей аристократии реакция на стрессовые факторы. Сарказм. А вот ему, например, хочется только лежать, и не шевелиться, не дышать даже… совсем непродуктивно. Стыдно даже. - Нет, что вы. Скорее… фотографии. Чуть повыше виска несильно ткнули пальцем. Или двумя. - Поладим, - сообщил представитель старшей аристократии. – Если что, живого гем-лорда так близко я тоже первый раз вижу… да еще при полном параде. – От виска с силой проехали по скуле, по щеке. – Совсем не стирается? Но контур неровный. Значит, от жара плавится. Значит, все-таки краска… - Краска, - согласился пилот. Надо заставить себя хотя бы сесть. Получилось, правда, опереться сначала на локти, потом – на ладони и кое-как выпрямиться. – Милорд, знаете… - Хмм? – охотно отозвался оглядывающийся блондин. Сверкнул своими потрясающими глазами. У старшей аристократии – все оттенки нежных едва заметных переливов. Лазурный. Серый. Голубой. Фисташковый. А вот у него – темно-синие. Почти черные, если освещения недостаточно. Как и у всех представителей сословия. Темные оттенки. Фон, на котором видно тончайшее кружево… так замысливалось, если верить учебникам по истории. - Вы абсолютно неправы насчет моего внешнего вида. Даже принимая во внимание довольно специфические условия необходимости общения. Считаю необходимым извиниться за… Точный и болезненный, уж совсем непонятный щелчок в висок заставил замолчать и пораженно уставиться. Аут-лорд, с мазком земли на щеке, со своими нереально, неотмирно-пронзительными светлыми глазами и правильными чертами лица, с обгоревшими на внутренней стороне ладоней перчатками, смеялся заразительно и легко. Серебристо. Как его отброшенная в траву заколка. Может быть, было рано восхищаться реакцией аристократии на стрессовые факторы?.. - Милорд, что с вами? - Ну ты и зануда, гем! Нет, все-таки не рано. Они слишком совершенны.