Армия
23 марта 2018 г. в 20:00
Она ловко ловит подушку, брошенную легкой рукой Разумовской, и возвращает ее на законное место — на скрипучий диванчик, стоящий так, что, при желании, они обе в состоянии дотянуться до него. Света делает это с удовольствием — хватает оттуда уже третью подушку и снова кидает в нее, а Оля… ну, ловит их и возвращает обратно. Лучше пусть Разумовская побьет ее подушкой, чем расфигачит какой-нибудь древний сервиз хозяйки их съемной квартиры.
— Да ты охуела! — резюмирует Света, снова швырнув в нее несчастный предмет обихода. — В конец и бесповоротно!
Она вздыхает. В общем-то, вариации слов «ты охуела» она слышит от Светы уже раз в десятый, но говорить ей об этом — себе дороже. Разумовская в принципе не самая спокойная, да и новость ее, мягко говоря, не обрадовала.
— Армия, блять! — Света, наконец, перестает бросаться подушками, зато раздраженно плюхается в кресло и начинает неистово топать ногой, делаясь похожей на Белого Кролика из мультика про кэрроловскую Алису. — Ты себя хоть слышишь? Армия! Да кому, блять, нужна эта армия!
Она мысленно отвечает, что, ну, вообще-то ей, — но вслух не говорит ничего. Жить пока что охота, откровенно говоря.
— По контракту она пойдет! — Света снова вскакивает, нервно проходит пару раз мимо своего стола с раскрытым ноутбуком, а потом резко останавливается и разворачивается к ней лицом. — Никуда ты, блять, не пойдешь! Никакой контрактной службы, Ольга, ты меня слышишь?!
Она закатывает глаза. Света зовет ее полным именем в двух случаях: когда шутит и когда приказывает. Судя по сведенным к переносице бровям и яростно раздувающимся крыльям носа, шутить Света не намерена еще лет сто.
— Свет, — она осторожно делает шаг в сторону злющей Разумовской, — ну сама подумай, я дальше в универе сдохну.
— А в десятом классе ты, значит, не сдохла? — Света раздраженно падает в кресло. Она думает, что это хороший знак. — Зачем вообще на филологию шла? Куда крестьянин, туда и обезьянин?
«За тобой, дура, шла, лишь бы под боком, и срать, какой факультет», — думает она.
— Нравилось, — отвечает она вместо этого. — А сейчас оно мне не припало. Свет, ну пойми…
— Не хочешь учиться — иди работать, — фырчит Разумовская. — А в армию ты никакую не пойдешь.
Это единственный раз в жизни, когда она, прозванная в детдоме «собачонкой Светки», готова спорить со своей «хозяйкой» до хрипоты.
— Свет, — она вздыхает и садится на диванчик. До Разумовской оказывается рукой подать — в прямом смысле, — ну пойми, я же для тебя стараюсь. Там деньги хорошие, и я не буду по всяким злачным местам себе приключений на жопу искать. И квартиру обещают потом.
Света вскакивает — злая, словно тысячи фурий, странно, что волосы не развеваются в праведном гневе, — а потом неожиданно меняется в лице, щурится — и бросается к ней на руки. Оля запоздало понимает, что всхлип исходит из Светы, а трясущиеся под халатом плечи существуют на самом деле.
— Свет, — зовет она, — Свет, ну ты чего… — Разумовская снова всхлипывает, сжимает пальцами ее свитер и снова беззвучно потряхивает плечами. Тощие лопатки под ее руками дрожат. — Свет, ну не плачь. Ты же знаешь, я тебя плачущую видеть не могу.
Света на пару секунд затихает.
— Ну так не видь, — тихо говорит она, снова начиная дрожать. — Вот уедешь в свою армию, я буду плакать, а ты даже знать об этом не будешь.
Она выдыхает и целует рыжую макушку.
— Да чего реветь-то, Свет. Как будто я на войну собралась.
— С твоими замашками убивать людей арматурами — точно на войну ускачешь.
— Эй, это не я об людей вазы бью с пятнадцати.
— Конечно, ты просто им челюсти ломаешь. С десяти.
Света успокаивается — хороший знак. Она осторожно отстраняет ее от себя, чтобы рассмотреть заплаканное лицо и оставить на мокрой щеке поцелуй.
— Дура ты, Оль, — грустно говорит Света. — Не нужны мне деньги твои. И квартира мне твоя не припала. Мне ты нужна: живая, здоровая и под боком.
Она выдыхает и целует покрасневший лоб, поправляя растрепавшиеся рыжие волосы.
— Я тебя тоже люблю, Свет, — говорит она, прижимая морально выдохшуюся Свету к себе. — И я тебя тоже.