Этюд в оттенках лазури

— Оль, я больше не могу. Она задумчиво смотрит на развалившуюся на столе Разумовскую — и хмыкает. — Чего ты там не можешь, Свет? — Ебучая сессия, — Света утыкается в столешницу лбом и издает неясные звуки. — Я ее не сдам, помяни мое слово. Она фыркает: Разумовская говорит о том, что не сдаст сессию, с завидной регулярностью, и только на ее памяти было уже пять раз. А в итоге закрывается она, как богиня, и вообще преподаватели ее любят и души в ней не чают. Как же, Светлана Разумовская — это вам не какая-то Волкова со своими натянутыми, как глаза некоторых умников на пятые точки, тройками. Светлана Разумовская — это, прости Господи, _эталон_ учебы. И этот самый эталон учебы порядочно подзаебал своим нытьем. — Сдашь ты все, — откликается она устало, потирая виски и откладывает поваренную книгу, врученную некогда Марией Степановной, добродушной соседкой с этажа ниже. — С чего ты вообще взяла, что не сдашь? — Посмотри на меня, — воет Света, откидываясь на спинку стула. — Во мне же ни капли мозга не осталось. — Все в сиськи ушли? — Сисек тоже нет, — угрюмо замечает Разумовская. Она усмехается, оглядывая чужое хмурое лицо и бежевый свитер. — Ну не знаю, ночью я что-то там щупала и меня все устраивало. — Волкова, блять! — Я не блядь, — с улыбкой отвечает она, подтягивает к себе кружку и делает глоток. — Щупаю я только тебя, так что ни о каком блядстве и речи нет. — Там «т», — устало фыркает Света. — И давай не будем. От обсуждения моих сисек мозгов у меня не прибавится. — Зато у меня прибавится настроение. Еще больше оно прибавится, если ты перестанешь ворчать и брыкаться, когда я тащу тебя жрать. Света вздыхает, захлопывает тетрадь с конспектом и потирает глаза, отложив в сторону снятые очки. — А ты не лезь ко мне под свитер своими руками, я, может, и брыкаться не буду. Они у тебя горячие как печка. — А зимой тебе нравилось. — Мне и сейчас нравится, — Света на секунду замирает, смотря прямо ей в глаза, и говорит почти что нежно, а потом отводит взгляд, будто бы опомнившись. — И вообще-то мы про сессию говорили. Она улыбается и встает — Света вздрагивает, когда она ладонями с силой проводит по ее плечам, ощущая колючесть свитера, и мягко потирает большими пальцами выступающий последний позвонок на шее. — Сдашь ты все, Свет, — говорит она, осторожно откидывая светины волосы ей за плечо. — Ты же у меня умная, и преподы тебя любят. Ну чего тебя кроет? Света прижимается к ее ладони щекой и трется, словно рыжая кошка. Она улыбается уголком губ — и склоняется, чтобы коротко поцеловать ее в губы. — Я заебалась учить, — признается Света тихо, и звучит на самом деле немного смешно, учитывая, что говорит она это ей в самые губы. — Но не выучить нельзя. Она хмыкает. Разумовскую проще убить, чем переубедить — поэтому она снова целует, уже чуть дольше и отстраняется, садясь обратно на стул. — Ну что я могу сказать, — она постукивает пальцами по поваренной книге и разводит руками. — Ученье — свет, а неученье — тьма. «Помни, ты воин света» и все такое. Разумовская хмурится. — Воин Света? Она сначала глупо моргает, а потом не может сдержать смешка. — Да, Свет. Именно так. Разумовская вздыхает уныло, открывает конспекты и просит налить ей апельсинового сока.