***
— Ну же, Лео, быстрее! — заговорщическим шёпотом торопит младший брат. — Не успеем! — Успеем, — вздыхает будущий мечник. — И не беги. Помнишь, что учитель говорил про канализацию? — Ууу! Знаешь, Раф, наверное, прав! Ты становишься занудой занудестей Ди! — Такого слова не существует — это раз, и два — не Донни ли ты вчера величал «любимейшим старшим братиком»? — Ну… да. — А на прошлой неделе — Рафа? — Ага. Он со мной мультики смотрел и… — Так кто же твой любимый старший брат, если при всём этом меня ты назвал так же перед нашим уходом? — Какой ты непонятливый! Это же так прос… Ой! Вон они, в левом туннеле! Тише-тише! Оба черепашонка затихли, прижавшись панцирями к влажной стенке. Они прислушивались к голосам братьев, искажённым эхом. Раф, очевидно, опять чем-то недоволен, видимо, поручением отца сопровождать Дона в этом походе. Не то, чтобы он не заслужил — нечего было ломать ту штуку… Ни Лео, ни Майк не знали, что это было, но Донни очень расстроился. Вот Сплинтер и отправил провинившегося разбойника с умником искать замену или что-то другое, полезное. Наверное, надеялся, что это их сблизит. — Что-то подход папы не работает, — тихонько хихикает Майки в ответ на особо громкое возмущение Рафа. Слов не разобрать, однако Лео может предположить, из-за чего это. Рафаэлю никогда не нравилось общество Дона. Как говорил тот же Майк — «От переизбытка умных слов мозги Рафа закипают, из-за чего происходит извержение в виде тумаков». Не то, чтобы младшенький сам понимал, о чём толкует Донателло — просто умел вовремя поддакнуть и учиться, конечно. Если это давало ему преимущество в шалостях. — Тише, услышат, — шипит старший. — Ну, что, начинаем или ты передумал? Это всё-таки очень глупая идея… — Э, только не надо заднюю давать, — непривычное словосочетание звучит слегка неуверенно, — а то буду звать тебя занудой всю неделю. «Ни капли почтения к старшим», — вылезает подслушанная в каком-то сериале фразочка. Но на самом деле ему тоже весело. С Майки иначе быть не может. Вот с Рафом интересно, а с Донни… эээ… тоже, только по-своему. Лео находит с ним точки соприкосновения, но слишком уж стремительно умный брат уходит от них всех в сторону. Куда-то вперёд. Выше. И Лео порой страшно, что Донателло о них совсем забудет, потеряется где-то в мире шестерёнок и формул. Между тем, Майки извлекает из сумки два стакана, маленькую бутылку и большой фонарик (главное, чтобы отец не хватился последнего — вещь редкая для нахождения!), Лео же берёт прозрачный пластиковый лист с неровным краем — таких у них несколько и разных цветов, от папок для файлов, а ещё есть цветные обложки для тетрадей. Команда шутников недавно обнаружила, насколько таинственного и пугающего эффекта можно добиться, используя вышеперечисленные нехитрые приспособления. Но это ещё не всё. Далеко не всё. Лео сомневается, стоит ли использовать ещё одну их заготовку, но Микеланджело наседает на него с непрекращающемся зудением: «Давай-давай-давай! Это же самое классное!» Сейчас — ещё не время. Они разыгрывают театр теней, как делали это в логове, дурачась. Как репетировали, сообразив, какую замечательную шутку можно отмочить с помощью такого умения. Почва подготовлена, «подопытные» — где надо, а сами шутники тоже готовы. Их звёздный час пришёл!***
Раф признавал, что виноват. Он перешёл какую-то границу, расколотив ту штуку. Она была важна для Дона, а он поступил плохо… Играло роль то, из-за чего он это сделал? Глупо винить неразумную вещь за то, что отнимает внимание брата, из-за чего тот не хочет идти играть со всеми. С Рафом. И он получил своё наказание — не поход с Донни в канализацию за хламом, о нет! Его больше мучило искреннее огорчение Донателло. «Я очень плохой брат, — думает черепашка, идя за маленьким умником. — Вот Лео, хоть и ведёт себя иногда глупее Майки, но не доводит остальных до слёз». Его самообвинение не мешает ему первому заметить неладное: в боковом туннеле раздавались какие-то подозрительные звуки. Черепашка притормаживает умного брата, что-то безостановочно бубнившего. Прижимает палец ко рту, но обиженный Донни воспринимает этот жест в штыки: — Ты вечно меня затыкаешь! Здесь нет папы или Лео, или Майки, никто тебя не накажет! Так скажи мне, почему… что я тебе сделал?! — Там кто-то есть, — тихо-тихо говорит Раф, хотя очень хочется в любимой манере тряхнуть за плечи этого… горячо любимого братишку! Но ему ещё и страшно. Отец не скупился, расписывая, что могут сделать с ними, мутантами, люди. — Молчи. — Ты… ты решил меня на-напугать? — с какой-то отчаянной надеждой спрашивает Дон. «Это же Раф и его дурацкие шуточки! Пусть только напугать! Пожалуйста!» Донни представляет куда больше возможностей и ужасов, ведь недавно нашёл медицинский справочник. А в то время к звукам (голосам?) добавляется ещё и свет, странный, зеленоватый. И тени, пляшущие по стене там, куда выходит туннель. Что может быть страшнее учёных? — Призраки? — выдыхает Рафаэль. Потрёпанный сборник с ужастиками всё же не стоило читать. Запрещал ведь Сплинтер… — И-их не существует, — мотает головой Дон, впрочем, без уверенности. — Призраки это а-антинаучно. — Им скажи! То есть, не говори, — спешно предупреждает Раф, заслоняя брата-энтузиаста, с которого бы сталось пойти доказывать. — Спрячься за мной и не высовывайся. Завывания становятся громче, жуть прибавляется вместе с ними. — Пойдём об-б-ратно. Потихоньку. Не спеша, — стараясь успокоить и себя, и брата шепчет Рафаэль, отступая, двигаясь в том направлении, откуда они пришли. — И не шуметь. Обоим страшно, но Раф пытался сладить со своим страхом, а вот Донни оказался бессилен перед гипертрофированным любопытством. Он сообразил, что с ним не Лео и не Сплинтер — авторитет не тот. Он не обязан подчиняться этому задире и вредине. А узнать, что там такое, очень хочется… Вот он и делает шажок в сторонку, и ещё, выходя из-под «крылышка» брата и, пользуясь отвлечённостью того на посторонний шум из другого туннеля, идёт назад. Интересно же доказать, что никаких призраков нет, разоблачить очередной розыгрыш Рафаэля. Мальчик идёт, уговаривая себя, что это всё всего-то шутка, заглядывает в туннель… И тут в его лицо прилетает комок слизи. Вот это уже страшно — не так давно они все смотрели «Охотников за привидениями», и, хоть Дон высмеивал тогда «эктоплазму», сейчас ему точно не до смеха. Он падает на пол, пытаясь убрать приставучую слизь. — Эй, вы, призраки-шмизраки! — вопит где-то недалеко Рафаэль. Слышен топоток и постукивание чем-то по стенам. — Я здесь, идите сюда! «Он отвлекает их ради меня!» — доходит до дрожащего от испуга Донни. И в голове неожиданно проясняется. Ему точно знакома эта слизь. Нужно сказать, нужно… только эта гадость и в рот попала. И руки теперь все липкие. А Раф удаляется от него с каждой секундой.***
Единственная мысль бьётся в голове Рафа: «Спасти Донни». Страшно ему? Ещё как! Но безопасность брата важнее. И он несётся вперёд, уводя погоню — он не сомневается, что неизвестные «они» двигаются параллельно с ним, по другому проходу. Если бы у него было время чуть перевести дух, он бы сообразил, что привидениям стены не помеха. Внезапно стены уходят в стороны, открывая большой зал — рассказы отца обрывочно всплывают в памяти — это то ли водокачка, то ли водослив, то ли ещё что. Мальчику не до названия, когда сердечко вот-вот выпрыгнет из груди. У другого выхода в зал что-то… кто-то… шебуршится. Раф оборачивается, хочет подойти ближе — он и сам не понимает, чего в этом намерении больше, отчаянной глупости или безумной храбрости. Но не успевает. Что-то эфемерно прозрачное и светящееся местами проносится почти перед самым носом. Раф вскрикивает, делает шаг-другой назад и падает карапаксом куда-то в яму. И тут же на него обрушивается водопад из чего-то шевелящегося, странно пахнущего — и этого много, так много. Оно ползает по нему множеством лапок и это страшнее привидений. Где там те привидения — а вот эта мерзость тут. Он задыхается, воздуха не хватает, а они ползают и по лицу. Кажется, что и под панцирем тоже. Некстати в голову приходят кадры из документальной передачи про насекомых — вот где жуть, куда там ужастикам! Стоит только представить, как они откладывают в него яйца… Ужас продолжается не так и долго (хотя ему кажется — вечность), но он останется с Рафом если не на всю жизнь, то очень надолго.***
Лео думает только о том, что всё-всё пошло совсем плохо. Розыгрыш… Всего-то, казалось бы! Что может случится? Может, оказывается, очень многое случится. Это «многое» отмокает под присмотром Сплинтера в ванной, хотя прежде никогда не купалось дольше необходимого (а чаще — и того меньше). Другое «многое» с зарёванными карими глазёнками сидит прямо на полу, держа в руках чашку с остывающим молоком. Периодически Донни душераздирающе всхлипывает и смотрит лишь на запертую дверь, за которой слышится плеск. Третье «многое» — это Майки, который не понимает, что произошло. Весело же должно было быть! Они бы посмеялись все вместе, а старшие принялись бы расспрашивать, как они с Лео всё сделали. Додумались же сделать такое натуральное привидение из куска полупрозрачной ткани и ещё под неё фонарик маленький прицепили для правдоподобности. А сколько усилий было нужно, чтобы поднять на нависшую трубу коробку с тараканами, которых ещё выловить надо было. Столько работы, гениальный план… Вместо восхищения все какие-то больно дёрганные и расстроенные. Младшему обидно. Четвёртое «многое» для Леонардо как гвоздь в сердце. Разочарованный взгляд отца. Он подвёл, из-за него пострадали братья… Лео сам готов уйти, если не получится провалиться сквозь пол. Вина жжёт. Он забивается в угол спальни (их с Рафаэлем общей) и ждёт своей судьбы, как преступник — палача. Синеглазый вскидывает голову, когда ванная открывается. Однако в спальню никто не заходит. Лео выглядывает за пределы комнаты и понимает, что отец завёл Рафа в спальню, которою делят Майк и Дон. Там собрались все, кроме него, Лео. И наверно, это правильно. Он виноват… Впервые за всю сознательную жизнь Леонардо ночует один. Сон, кратковременный и тревожный, едва касается его. А утром он, Дон и Майки (Раф так и не вышел к завтраку) слышат от учителя, что теперь у них всех будут отдельные комнаты. Личные и с настоящими кроватями. Несколькими днями ранее Лео бы обрадовался — что можно разложить свои немногочисленные вещи и не опасаться, что сосед их возьмёт, что никто не будет болтать с ним полночи, не позволяя выспаться перед тренировкой… Теперь ему не по себе от перспективы остаться совсем одному.***
В, теперь уже только его, комнате ещё не обжито — кровать, непривычно большая для черепашонка, и тумбочка. Со временем, как сказал отец, они сделают каждому столы и полки или шкафы — кто чего захочет. Лео же хочет повернуть время вспять. Всё из-за него. И кошмары Рафа — как тот кричал прошлой ночью! — и слёзы Донни, который прилип к маленькому бунтарю, даже опасливые взгляды Майки. Младшенький всё ещё не понимал, что такого страшного они с Лео сделали, но, следуя примеру большинства, избегал бывшего соучастника. Сплинтер приходит к нему вечером третьего дня после происшествия. Он не выглядит сердитым, только очень усталым. Они сидят вдвоём на кровати и молчат. — Леонардо, послушай меня. Ваш с Микеланджело поступок был необдуман и опасен, ты ведь это понимаешь? — Хай, сэнсей, — послушно кивает провинившийся, съёжившись ещё больше. — Но ошибки ценны тем, что дают нам уроки. Мудрые их принимают и становятся лучше к своему и чужому благу. Ты уже знаешь, к чему может привести необдуманный поступок даже из лучших побуждений. Ты усвоил этот урок? — Хай, сэнсей. — Хорошо, — Сплинтер глубоко вздохнул, прежде, чем продолжить: — Ты старший среди своих братьев. Я вижу в тебе задатки великого лидера. Их ещё необходимо развивать, но при должном старании и желании всё может получится. Сплинтер говорит ещё что-то, но Лео уже его не слышит. Слово «лидер» бьётся в голове похоронным звоном. Лидер — это ответственность, это постоянное напряжение, это вот эти отчёты учителю, дополнительные занятия… Полный геморрой. Что такое геморрой, Лео не знал, но по рекламе в телевизоре понял — это нечто очень неприятное и трудновыводимое. Да и какой из него, Леонардо, лидер после недавнего-то? Он ведь даже не то, чтобы подвёл братьев — он собственноручно толкнул их в объятия опасности. Из-за него Рафаэль боится, Донни, добрый всепрощающий Донни смотрит волчонком. После всего этого его — в лидеры? Мальчик медленно, но верно приходит в ужас. Может, это сэнсей такое извращённое наказание придумал? Он склоняется к этому выводу. Да его же братья прибьют и слушаться после такого розыгрыша не будут! Уже не слушают. Даже Майки, хотя тот тоже причастен. Ан нет, всё равно главный виноватый — он, Лео. Сэнсей, пока Лео думал, уже закончил разглагольствовать и теперь просто внимательно смотрит на сына. От его цепкого взгляда не по себе. Сильно так не по себе. Кажется, все его мысли отец прочёл и перечёл, сделав свой вывод. Сплинтер извлекает из кармана относительно небольшой, с ладонь, бархатный мешочек. Тёмно-зелёная ткань сама притягивает внимание — в их жизни не так много красоты, а оттенок очень красивый. Учитель развязывает тесьму и извлекает шар. В прозрачном стекле видны цветные «водоросли». Лео никогда ещё не видывал ничего чудеснее. И тем страшнее смотреть на это в своих ненадёжных руках, куда отец шарик впихнул. Следует долгая пространная речь о Тэнг Шэн, неземной к ней любви отца и том, как ей был дорог этот стеклянный шар. Что эта хрупкая вещь требует бережного обращения, и что Сплинтер смог доверить её Лео не без причины. Возражений сына бывший Йоши не слышит или не хочет слышать. Так и остаётся Лео при нежданном-негаданном подарке. И с ворохом не самых приятных догадок. Отец дарит подарки со смыслом, каждому — своё, конечно, по мере возможности. Раскраски для Майки, и не просто так, а сказочные, с приписками диалогов или частичным описанием, чтобы маленький совсем не любитель учиться читал. Познавательные книжки для Дона, а Рафу, любящему активные игры — разные мячи, а ещё обещал целую личную гирю подарить… Значит, и шарик наверняка что-то собой подразумевает.***
Потребовалось время, чтобы понять (и то из-за того, что он ну никак не ожидал) — и взвыть от очевидности. Этот шар символизирует их семью. И Лео должен был держать его в руках, оберегать… Лидер. Едва дойдя до этой мысли, Леонардо откровенно запаниковал. Он не хочет становиться лидером. Не хочет вести за собой… Довёлся уже, достаточно и этого! Да и не будут они его слушать. Не доверятся. И Раф вон, на тренировке подножку поставил, за завтраком якобы случайно в воду для чая средство для мытья посуды плеснул… А ведь никогда до таких подлых приёмов не опускался. Дон отнекивается от предложения почитать вместе вечерком… И всё к Рафаэлю поближе держится. Может, и забудется, простится. Только Лео будет помнить о своей вине. И знать, что недостоин. План действий у него быстро зреет, и ещё некоторое время он прорабатывает линию поведения. Не шибко ответственный, шебутной, только не как Майки, а по-своему. Выглядит, будто он намёков (да практически прямого текста!) Сплинтера не понял. Или назло делает. Вот так и идут годы. Тактика и усилия окупаются. И лидером становится Рафаэль. Бунтарь сияет, точно Нью-Йорк на Рождество, а Лео прячет улыбку, наклонив голову. Он уже твёрдо решил, что оберегать-то родных будет всеми силами и возможностями, но только как брат и друг. Не лидер. Не нужно ему такой «радости»…***
— Встаём, бездельники-тунеядцы! — крик из общего зала бодро прорезал всеобщую утреннюю сонливость. — А ну-ка, живо, а то приду да как встряхну! Раф громкий, грубый, порой садистски невыносимый, но он старается. В своей неповторимой манере тянет их вперёд напролом. Он в большей мере командир, чем лидер, и с планами у него туго. Никакого изящества, ни какой-то непредсказуемости. В основном в них преобладает банальный нахрап. Лео всегда приходится заталкивать в себя возражения и собственные идеи. Он не имеет права возражать, ибо Рафаэль куда больше годится на ведущую роль. Он всегда был храбрее Леонардо. Лео уважает брата за эту храбрость, за то, что тот стоит между ним и этим страшным лидерством. И, чтобы уберечься от сомнений, он поставил на полку — как раз напротив кровати, чтобы видно было первым по утрам — стеклянный шар. Напоминание о том, что могло бы быть. О ценности имеющегося у него. Не свободы, ибо полностью свободным быть нельзя, он это усвоил. Ценна роль тайного защитника.