***
Сплинтер выводит замотанного в большое полотенце Рафа из ванной, и Дон вскакивает, едва не опрокинув свою чашку. Молока там совсем немного и оно уже холодное, так что допивать мальчик всё равно не собирается. Он отставляет чашку и бежит за братом и отцом, мельком удивляясь, что Раф передёргивается, глядя на дверь своей спальни, и умоляюще смотрит на учителя. Тот понимающе кивает и открывает соседнюю спальню. Кровати — доннина и майкина сдвигаются вместе, чтобы им втроём (попробовал бы Сплинтер отодрать их друг от друга!) уместиться с комфортом. Майки ещё недоумевает, что такого уж страшного произошло, но ощущает. У него всегда лучше получалось чувствовать. Сейчас вот Раф и Дон нуждаются в утешении и теплоте, а Лео рядом нет. Младшенький ластится к братьям, невольно перенимая их пост стрессовую дрожь, пропуская её через себя и возвращая обратно уютным сопением куда-то в верхнюю часть карапакса и шею Донни. Эта ночь оказывается последней спокойной на некоторое время.***
Рафаэль был доволен жизнью — пусть и заснули они с Доном поздно, очень уж увлеклись журналом с новинками авто и мотоциклов. На столе перед ним ароматизировала на всю кухню кружка с кофе, и он собирался сделать ещё порцию минут через десять, когда, по внутренним часам, поднимется Дон. «Всё-таки хорошо, когда среди братьев есть лучший друг», — думалось ему не впервые за эти годы. Когда-то, в детстве, до того происшествия, он бы назвал другом Лео. То непростое время расставило всё по местам. Первый кошмар впечатался в память леденящим ужасом. Он не запомнил его, лишь общие ощущения: беспомощность, оцепенение, омерзение… Проснулся от собственного придушенного крика, казалось, горло сдавила невидимая петля. Он уверен, что больше не уснёт сегодня, но кто-то садится на кровать и аккуратно снимает с головы одеяло (он и не заметил, как замотался в него): — Раф? Всё хорошо, — шепчет этот кто-то. Мальчик поднимает голову и встречается с тёмными глазами напротив. — Д-Донни? — почему-то голос дрожит, и ему стыдно за это. Старший брат всё-таки. — Что тебе снилось? — нерешительно спрашивает Дон, забираясь с ногами на кровать брата. — Папа говорит, если рассказать — не сбудется. — Я не помню, — признаётся Рафаэль и, колеблясь, всё же обнимает сидящего рядом брата. Ему всё равно, что Дон подумает, всё равно, что это выглядит слишком по-детски — ему хочется почувствовать родное тепло, увериться, что его не отпустят в то страшное нечто.***
Донни приходит почти каждую ночь. Иногда они болтают обо всём на свете почти до утра, иногда просто лежат рядом молча. Но это комфортная тишина. Рафаэлю странно и дико думать о том, что он когда-то (кажется, давным давно!) жил без этого общения. Как он мог вообще считать Дона скучным? Вот он иногда боится, что может оказаться для брата слишком глупым — всё же многое из рассуждений Донни Раф не понимает, особенно если тот углубляется в формулы и всякие там математические принципы. С числами у Рафаэля не ладится. Зато он выяснил, что тоже может быть полезен для умника. Тренировки, игры с мячом и «пустая беготня» начали нравиться Донателло куда больше, чем прежде, потому как с ним рядом был тот, кто готов искренне протянуть руку когда нужно без насмешек и подначек. Впрочем, к радости от возросшей взаимной привязанности примешивается и грусть. Лео заметно отдаляется от них всех, даже от Майки и учителя. Лёгкое увлечение фантастикой с космическим уклоном на глазах перерастает в одержимость, а шуточки и не прекращаются. Они не пересекают границ дозволенного, но подходят к ним очень близко. Вроде бы безобидные. Казалось, какой вред могло принести настойчивое упоминание о насекомых во время завтрака? Якобы смотрел передачу о путешествиях, там рассказывали о жареных муравьях, варёных осах, сушёных гусеницах… Рафаэля едва не вывернуло прямо за столом. А уж фотографии мадагаскарских тараканов из журнала… Лео получил отработку, Раф — лекцию о преодолении страхов. Ни одному из них легче не стало. А потом — серия ночей с кошмарами, которые к этому времени успели почти прекратиться. И снова Донни приходит на помощь. Но Леонардо всё не успокаивается. Едва всё приходит в норму — он откалывает ещё что-нибудь. Игрушечные насекомые бережно им собираются, чтобы за день быть распихнутыми по всем укромным местам в доме. Неаппетитные картинки точным расчётом оказываются на всеобщем обозрении. Фильмы про призраков (несмотря на запреты отца) тоже включаются. И на все замечания бывший «золотой мальчик» строит из себя оскорблённую невинность. Время идёт. Постепенно игра Лео разгадывается остальными. — Раф? — О, привет, Дон, — похоже, он всё же слишком ушёл в воспоминания, если даже не заметил подошедшего брата сразу. — Доброе утро, — улыбнулся Донни, присаживаясь на соседнюю табуретку. — Думаешь о следующей неделе? — Теперь, когда ты сказал… Да. — Я не уверен, что это хорошая идея, — сказал Дон. — Мы можем сделать ещё хуже… — Куда уж хуже, — хмыкнул Рафаэль, пододвигая к другу банку с кофе, а то тот без своего любимого напитка поутру туговато соображает. — Сам ведь говорил, что при имеющемся раскладе сейчас никакого сдвига не предвидится. Он так и будет изображать из себя идиота. А мы — будто ничего не понимаем… Изображать они научились за эти годы в совершенстве. Раф хорошо помнил… К этому шло… наверное, с того злополучного дня. Лео продолжал изображать необременённого ответственностью мальчишки, так что родные позабыли, что раньше именно он считался старшим, с его мнением считались. Или сам Леонардо так думал. Не важно. Потому что сейчас они, десятилетние, сидят перед наряженным деревом, а Сплинтер вручает им настоящее оружие и… Да, назначает лидера. Об этом не говорится прямо — лишь в расплывчатых выражениях. Мол, тот, кто будет нести за вас ответственность в моё отсутствие. Так и раньше бывало, кода отец уходил, но неофициально. То есть, Сплинтер назначал главного по факту: в один день — Лео, в другой, Дон, и так далее. Присматривался. И вот произносится Оно: — Рафаэль, отныне ты будешь моим заместителем. Это большая ответственность, сынок… — Я не подведу, сэнсей! — радостно восклицает мальчик, и никто, кроме Донни (то-то следит зорче остальных) не замечают, как впиваются полуобгрызенные ногти в ладони. Они оба зато замечают, как на секунду на лице Лео (якобы недовольного назначением) вспыхивает и исчезает улыбка. Счастливая улыбка. Средние братья знают, как наверняка и Сплинтер, для кого предназначена роль лидера, и что Рафу её отдали с умыслом и на время. Легче от этого едва-едва. *** Ночь душеоблегчающих разговоров состоит в основном из жалоб. Иногда — с примесью слёз, но не в этот раз. Раф зол, Дон — тоже, из солидарности. — Самое паршивое, — говорит новоизбранный лидер, — если бы только это назначение было заслуженным, я был бы горд. — Оно заслуженно, — уверяет Донни, следя за ходящим туда-сюда братом. — Никто не справится лучше тебя. — Да, конечно, пока один… одна личность, наконец, изволит созреть! — Или мы должны ему с этим помочь, — хитро улыбается осенённый идеей умник. — Мальчики, уже поздно, — в дверном проёме возникает сурово нахмурившийся Сплинтер. — Вам завтра понадобятся силы. Я ведь говорил насчёт того что ваша подготовка переходит на новый уровень. Донателло, иди в свою комнату. И оба — спать. — Ладно, — сунув кружку в раковину, сказал Раф. — Пойду поднимать моих подчинённых, пока они таковыми являются. Дон рассмеялся, зная, что Раф получает удовольствие от сего нехитрого действа. — Встаём, бездельники-тунеядцы!.. До пятнадцатого Дня Мутации оставалась неделя…