«Ребята, Шрам, Зомби, кто-нибудь, спасите…»
Нет! Кофеман отчаянно замотал головой, отгоняя от себя назойливые мысли. Их же тоже схватят! А всему виной снова будет он, растяпа и тормоз.«Нет, пожалуйста, не приходите!»
Парнишку раздирали на части две противоположные крайности. На одной чаше весов — страх за себя, на другой — страх за друзей. И не было понятно, какой груз в итоге перевесит. — Ну, что же ты, Боб, успокойся, — голограмма наклонилась к самому носу очкарика, заставляя того вжаться в спинку кресла, — я пока ничего не сделал. — И не сделаешь! Оставь его в покое! — рявкнули со стороны зло. Заместитель лидера революционного движения вздрогнул, поворачиваясь на голос, но, увидев говорившего, разочарованно осел на прежнее место. Выкрик принадлежал Бобу с этого эксперимента. Марионетки с силой вдавили клона в землю, но последний всё равно упрямо отбрыкивался, глядя на Диктора снизу вверх. Для того, чтобы удержаться в такой позиции, ему приходилось практически грызть зубами землю, лишь бы не дать сдвинуть себя с места, — Я не знаю, кто ты, приятель, но, чёрт возьми, лучше бы тебе отпустить нас. Иначе ты можешь сильно пожалеть! — О, правда? — учёный заинтересованно повернулся к своему творению. Голограмма сделала несколько шагов по направлению к Бобу и присела перед ним на корточки, — ну и почему ты так в этом уверен? — Если бы ты знал, на кого я работаю, — процедил клон сквозь зубы, — ты так не смеялся. — Ну так докажи мне это, — на голографическом изображении скрытое в тени лицо казалось ещё жутче, чем просто на экране. Создавалось ощущение того, что этого лица и вовсе не было на положенном месте, да и сами очертания головы как таковой размывались в непроглядной тьме. Кофеман задрожал и всячески пытался подать собрату знак о том, чтобы тот заткнулся и не злил полоумного создателя. Ведь что Диктору будет стоить прихлопнуть наглого клона здесь и сейчас? Но пока учёный выглядел довольным, весёлым даже, если к нему применимо это слово. Щелчком пальцев Ди приказал марионеткам поставить Боба на ноги и, склонившись к носу своего отважного творения, проговорил со спокойной улыбкой, — заставь меня перестать смеяться. На какую же всесильную организацию ты работаешь, раз так уверен в победе? — BobSoc, — коротко бросил клон, глядя на учёного с ожиданием. Очкарик на своём стуле похолодел. Казалось, ещё немного и заместитель поседеет точно так же как лидер революционного движения. Голова просто разрывалась от появившихся в ней вопросов. Один из его собратьев работает на заводе Диктора, но при этом не знает о существовании самого Диктора? Как он там работает? Почему? Зачем учёный вообще допустил своё творение до такой ответственной задачи? И опять-таки почему? Ничего подобного во взломанных компьютерах Кофеман не находил. — Знаешь, мне очень льстит, что ты считаешь BobSoc таким большим авторитетом, Боб, — Голограмма засмеялась в кулак. Одна из марионеток, явно ведомая рукой учёного, похлопала злобно огрызнувшегося клона по голове, — но видишь ли, в этом вопросе есть одно «но». — Какое ещё «но»? — озадаченно пробормотал клон. Роберт явно ожидал другой реакции на свои слова. — Эта компания принадлежит мне, Боб, — учёный снова рассмеялся, довольно наблюдая за тем, как лицо его творения медленно вытягивается. Клешня-манипулятор умилённо потрепала клона за щёку. Тот резко клацнул о металл зубами, пытаясь укусить голографическую руку, — я твоё непосредственное начальство, Боб. И, боюсь, у тебя больше нет покровителя в моём лице. Уж прости, персонала у меня много, а вот завод только один. Ошарашенный клон несколько секунд тупо смотрел на создателя круглыми глазами. Потом его лицо резко исказилось злобой и отчаянием. Роберт судорожно подался вперёд, пытаясь лягнуть или хотя бы задеть голограмму пока ещё не связанными ногами, но щёлкнувший пальцами учёный мгновенно пресёк эти попытки. Куклы вновь вдавили Боба в землю, вжимая пленника в грунт лицом и не давая ему и слова сказать. Манипуляторы вцепились в конечности, полностью обездвиживая их — раздалось протяжное, болезненное рычание. Почувствовав боль, клон стал сопротивляться слабее. Неодобрительно поцокав языком, Диктор вновь повернулся к Кофеману, бессильно наблюдавшему за всем происходящим: — А, прошу прощения за эту небольшую неприятность, Боб. Что ж, вернёмся к делу? — У нас с вами не намечалось никаких дел, — сглотнул очкарик. У него просто физически не получалось обращаться к создателю на «ты». — Я так не думаю, Боб. Вот у меня, например, к тебе масса претензий, — развела руками голограмма, — начнём с воровства моей собственности. Ты украл у меня очень важную книгу, и теперь я хотел бы получить её назад. Это было бы честным, не находишь? — Нет, не нахожу, — тихо прошептал заместитель лидера революционного движения. Клон испуганно трясся, опустив голову вниз и зажмурившись. — Вот как, — нарочито медленно протянул учёный, наклоняясь над своим творением, — ну, у тебя нет совести, Боб. Неужели тебе не стыдно так подводить меня? — У меня нет совести…? — повторил Кофеман тихо, будто про себя. Очкарику вспомнился его эксперимент. Вспомнились остекленевшие, мёртвые глаза ребёнка на качелях, пристально смотрящего на клона с белой страницы. Вспомнилось, как дико из-за ломки болела голова, когда Раду буквально приходилось везде носить ослабевшего собрата на себе — Боб в очках был не способен даже есть нормально, руки тряслись, да и самому Кофу постоянно мерещились странные видения. Вспомнилась их первая встреча с Зомби, когда обезумевший от одиночества охотник пытался прикончить обоих, Радиоактивного в частности. Вспомнилось, как они заперли клона с бензопилой в старом подвале, как долго искали друг с другом общий язык, как из-за гнилых деревянных дверей раздавался тихий и отчаянный плач человека, который уже не мог надеяться ни на что. Вспомнилось, как долго они искали себе дом, как ночевали в этом же подвале, прижавшись друг к другу и пытаясь хоть как-то согреться в промозглом помещении; как постоянно прислушивались к звукам умирающего города на поверхности; как не смели сомкнуть глаз, когда мимо входа в их убежище проходил оживший труп; как ставили на ночь караульных. Вспомнился Вольт, который после своего эксперимента очень плохо спал, которого мучили кошмары. Вспомнилось, как Электро трясся по ночам, пытаясь прижаться сразу ко всем своим собратьям в поисках защиты; у него всегда были заплаканные глаза. Вспомнилось, как они нашли ангар с Больным Бобом, где заражённый Т-вирусом мутант в слепой ярости бился об стены; каких же трудов стоило Кофеману переубедить охотника, который явно был намерен положить конец страданиям собрата крайне радикальным способом; а каких трудов им стоило само лечение клона. Вспомнилось, как Рад тихо плакал на пепелище своей бывшей базы, куда они пришли за лекарством для Вируса… Очкарик закусил губы, сдерживая подступающий к горлу ком. Клон мотнул головой и ещё сильнее наклонился вниз, пряча исказившееся лицо — солёные капельки слёз застилали глаза. После всего этого… Это он-то не имеет совести?! Кофеман стиснул пальцами подлокотники. Страх всё ещё давил на плечи своей незримой массой, но распирающие изнутри обида, ненависть и жажда справедливости придавали сил для того, что бы не позволить этому грузу сломить хрупкое тело. Боб зажмурился, он ведь поплатится за эти слова, и резко выпрямился, глядя прямо в два белых блика на лице создателя: — Нет! Знаете, что я вам скажу, сэр?! Самое мерзкое, подлое, бессовестное и жестокое существо здесь — это вы! Вы не имеете права что-либо требовать от кого-то из нас! У вас нет ни души, ни сердца, я не уверен в том, что вы даже человек! Так что нет, мне не жаль! И я бы с удовольствием посодействовал вашей кончине, сэр! Извольте заткнуться и оставить меня и моих братьев в покое! — последние слова клон выкрикнул, всем телом подаваясь вперёд. Очкарик зажмурился, ожидая последствий. Диктор сейчас должен быть зол. Нет, неправильно, ОЧЕНЬ зол. И вряд ли будет брезговать физической расправой над одним очень самовольным субъектом. Но ударов за дерзость не последовало. Ни один из манипуляторов даже не шевельнулся, иначе Кофеман бы услышал скрип их шестерней. Боб осторожно приоткрыл один глаз. Фигура в халате глубоко вздохнула и потёрла виски: — Ты закончил? — спросила голограмма с ироничной насмешкой. Очкарик предпочёл не отвечать, прожигая создателя взглядом. Учёный, посчитав молчание за согласие, усмехнулся. Ди обошёл кресло и, встав за спиной Кофемана, продолжил, — я так надеялся, что обойдёмся без этих морально устаревших демагогий, Боб. Пафосные речи я слышу и от Номера Один. А я человек очень занятой, каждая секунда, понимаешь ли, на счету. И я очень не люблю тратить своё время впустую. Надеюсь, ты высказался и будешь мыслить более рационально, поэтому повторю свою просьбу. Верни мне мою книгу, Боб, я думаю, ты понял насколько она для меня важна. Или ты бы мог сказать мне, где находиться твой дом, чтобы я смог забрать свою собственность самолично. — Показать, где находится наша база?! И не мечтайте! Вы ничего от меня не узнаете! И книги вы не получите! Нужен предатель?! Идите к Флешу! — резко выпалил очкарик. Слёзы медленно сползали по его щекам. Клон судорожно дёрнул руками и выкрикнул, что было силы, — Я… Я заместитель лидера революционного движения, в конце концов! — Печально, Боб, печально, — Диктор покачал головой и положил на плечи своего творения голографические руки. Прикосновения не было, но только одного вида ладоней в резиновых перчатках хватило для того, чтобы Кофеман перестал брыкаться и сжался на своём кресле, — Значит, ты уже в курсе насчёт Номера Одиннадцать… Я правильно понял, что ты не собираешься мне содействовать? Как жаль, Боб… Ты сказал, что ты заместитель предводителя оппозиции? Как славно. Я полагаю, ты должен понимать, что для лидера в первую очередь важны его люди, верно? — Если вы говорите о Шраме, — слабо шевеля пересохшим языком, проговорил очкарик — то он не попадётся в вашу ловушку. Он не настолько глуп! — О нет, Боб, — голограмма щёлкнула пальцами прямо над ухом Кофа. Клон с ужасом наблюдал, как две марионетки отрывают уже почти не сопротивляющееся тело его собрата от земли и грубо швыряют прямо под ноги Диктору. Дикий Боб слабо дёрнулся и попытался встать, но тычок сзади повалил его на грунт. Пленник, заваливаясь на бок, неестественно махнул связанными руками, локтями задевая прикованные ноги Кофемана, — Я говорю о тебе. Ты же не допустишь, чтобы с твоим братом случилось что-то плохое? — Н-нет, не надо! — очкарик подался вперёд, глядя на учёного полными ужаса глазами. — Прости, Боб, но уже поздно. Я действительно не хотел, чтобы всё обернулось вот так, — покачала головой голограмма перед тем, как раствориться в воздухе. На её месте вновь парила камера с безэмоциональным красным объективом. Крепления кресла с щелчком открылись, но свободы заместитель лидера революционного движения так и не получил. Его руки скрутили за спиной так же, как и руки клона в скаутской форме. Манипулятор грубо пихнул Кофемана вперёд, и последний, не удержав равновесия, рухнул на колени, — Я хочу, чтобы ты воспринимал меня всерьёз, Боб. Ты, вероятно, забыл наши старые добрые времена с экспериментами. Что ж, я тебе напомню. Синяя сфера удовлетворённо качнулась в воздухе и поднялась выше. В аппарате что-то щёлкнуло и до ужаса знакомый голос зачитал: — Знакомьтесь, это Боб и его брат. И сегодня у нас для них очень интересное испытание.