Nicht mein Kampf.

      На следующее утро Австрию разбудил громкий топот за дверью и различные крики, создававшие столь неприятный и мешающий спать шум. Однако всё же австриец выспался, и потому настроение его было не то чтобы очень сильно испорченное, но вполне себе терпимое. Однако это продолжалось недолго — ровно до того момента, как Эдельштайн вспомнил про то, что ему сегодня проходить медосмотр и потом собираться на то, чего Австрии не хотелось бы озвучивать даже в собственных мыслях. Лицо его тут же приняло мрачное выражение, а взгляд из немного сонного превратился в жёсткий и сосредоточенный.       После принятия утренних процедур мужчина направился в столовую позавтракать, однако был остановлен Людвигом на полпути.       — Родерих, успеешь ещё поесть, медосмотр надо проходить натощак, — хмыкнул немец, слегка щурясь и окидывая австрийца внимательным взглядом. Тот выглядел уже намного крепче по сравнению с мартом, когда Рейх забрал его из собственного дома. Хотя и общее состояние и форма всё же оставляли желать лучшего. Но теперь надо было убедиться, что всё более-менее нормально, а сказать это точно могли только врачи.       — Идём за мной, — скомандовал Людвиг и сопроводил это характерным жестом руки, поманив за собой. Австрийцу ничего не оставалось, как подчиниться приказу и пойти всё ещё не очень хорошо знакомыми коридорами в крыло, где царствовала медицина. И вновь однообразные белые кабинеты и этот стойкий запах лекарств, который давно уже впитался в стены и который уже было не выдворить отсюда. Родерих мысленно морщился каждый раз, когда перешагивал порог очередного кабинета. Терпеливо ждал, пока ему сделают выписку и негромко вздыхал, когда это продолжалось слишком долго. А регулярные цоканья Рейха вынуждали настроение австрийца падать ещё ниже.       Через три часа всё же удалось покинуть это крайне неприятное место вслед за молчаливым и немного мрачным Рейхом. Немец, конечно, понимал, что до цветущего состояния Родериху пока что далеко, но и видел, что в общем его состояние улучшилось. Но всё же количество проблем его немного расстроило — он думал, что их всё-таки будет поменьше. Однако что было, то было, мириться с этим Людвиг, разумеется, не собирался, а потому следовало заняться Австрией более серьёзно. Но сначала нужно было его покормить, иначе никуда бы аристократ не пошёл, хоть волоком его тащи. А потому первым делом страны направились в столовую.       Ещё спустя целый час, ибо австриец наотрез отказывался от овсяной каши (но она ведь полезная, в чём Рейх и пытался убедить Эдельштайна), они вышли из столовой и направились в кабинет немца. Родерих явно был уже немного уставший, поскольку утренний медосмотр явно вымотал его, а потому шёл он за Людвигом крайне неспешно, что также выводило Германию из себя.       — Да что же ты так плетёшься-то, будто бабка немощная! — вспылил в конце концов Рейх, за что был награждён молчаливым ледяным взглядом, полным желания прибить немца сразу на месте. Людвиг лишь фыркнул и открыл дверь перед Австрией, пропуская его вперёд и взмахом руки указывая на кресло около стола.       Усевшись в кресло и убедившись, что Родерих готов его слушать, Рейх скрестил пальцы перед собой, уложив согнутые в локтях руки на стол.       — Итак, собственно, о чём я хотел с тобой поговорить, Австрия, — немец негромко кашлянул. — Завтра вечером ты отправляешься со мной на задание. Родерих немного вскинул голову, посмотрев немцу как бы в глаза, но как бы сквозь них, куда-то в пространство.       — И в чём же будет заключаться это самое задание, Германия? — абсолютно бесцветным тоном поинтересовался австриец. Конечно же, он догадывался, что за задание. Вчерашняя газета чётко показала ему суть этих… миссий. И теперь Эдельштайн опасался, что газета могла даже преуменьшать масштабы по сравнению с реальной ситуацией. Он ведь был в закрытом особняке и уже давно не покидал его территории. С тех пор, как… присоединился к Рейху. Вспоминать это было крайне неприятно, и Австрии до сих пор иногда снились кошмары тех дней, однако он понимал, что настоящие ужасы ещё впереди.       — Тебе надо будет отправиться в город и навести порядок в некоторых его местах, — ответил немец, краем глаза наблюдая за выражением лица Австрии и отметив, что тот остался совершенно спокоен, во всяком случае, внешне. Это вселило толику разочарования в немца, но со словами Родериха эти мысли исчезли где-то в подсознании.       У Эдельштайна в голове тем временем всплыли статьи из вчерашней сводки новостей в газете, и он на мгновение чуть прищурился, силясь вспомнить детали.       — Под порядком ты подразумеваешь действия вроде «наведения порядка» в еврейских лавках, Германия? Или же что-то другое? — В словах Австрии не было ни капли скептицизма, лишь чистая заинтересованность. Которой аристократ очень умело прикрыл ядовитость, прекрасно зная, что немец не заметит этих язвительных ноток, хорошо скрытых за тонами и полутонами голоса. Музыкант, который в совершенстве владеет инструментами, не может не быть властен над своим голосом, иначе это не настоящий музыкант. Такого мнения, во всяком случае, придерживался сам Австрия и соответствовал этому. Германия на миг почувствовал, что в голосе Родериха было что-то не то, но эта мысль тут же ускользнула из его сознания, не успев оформиться. Немец довольно быстро сообразил, откуда у австрийца такая информация и, открыв ящик стола, вытащил такую же газету, пошуршал ей, открывая нужную страницу, и впился взглядом в строчки.       — Мне кажется, здесь немного преувеличены реальные события, — усмехнулся наконец Людвиг, небрежным движением откинув газету в сторону и сцепляя пальцы в замок. Чёртов австриец, где он нашёл эту паршивую газетенку, в которой, как назло, сообщались практически достоверные данные? Впредь надо будет внимательнее отслеживать поток прессы, приходящий в особняк. Немец сдвинул брови к переносице, и на лбу обозначилась едва заметная вертикальная морщинка.       — Вот как, я учту это в следующий раз, когда буду брать оформлять подписку, — хмыкнул Родерих, заметив смену эмоций Рейха и внутренне заволновавшись. Скорее всего, сейчас Людвиг слукавил, потому что несмотря на самоконтроль, настоящие эмоции, отголоски его мыслей легко читались брюнетом на лице немца. И, похоже, слова его не совпадали с делом, что совершенно не радовало австрийца — зачищать еврейские лавки ему совершенно не хотелось. Но ведь его никто и не спрашивал. Чувствовалось, что атмосфера в кабинете начала накаляться.       — Так вот, с утра подойдёшь ко мне, и я выдам тебе форму, — как ни в чём не бывало продолжил Людвиг, на миг прикрывая глаза и внутренне успокаиваясь, сейчас лишние эмоции были совершенно ни к чему. — А сейчас можешь идти, и не забудь нормально поесть. Эдельштайн лишь прищурился, показывая своё отношение к последней фразе, которая должна была быть символом заботы, однако сам австриец счёл это унижением. Будто бы к нему обратились, как к маленькому ребёнку, хотя если посмотреть, ребёнком стоило называть самого немца… Однако обратиться к нему в таком ключе почему-то язык не поворачивался, быть может, оно и к лучшему…       Родерих давно уже ушёл из кабинета Людвига, однако тот всё ещё сидел в кресле, не притронувшись к свежей стопке документов, которые стоило прочитать и обработать. Мысли немца были где-то далеко. Германия обдумывал начало завтрашней операции. Политика антисемитизма шла в гору, и всё больше немцев склонялись к точке зрения, согласно которой нации евреев не было места на карте мира. Это вполне устраивало Рейха, и он задумался, какие шаги стоило бы предпринять ещё.       Мужчина взял верхний в стопке документ и вчитался в название. Очередной законопроект… Пролистал, читая по диагонали и довольно усмехнулся. Вот и идея появилась, прекрасно.

***

      Постепенно дневные краски сменялись вечерними, и начало темнеть. Дни сейчас были довольно короткими, а потому вскоре уже наступил вечер. Австрия всё же сходил в столовую, на автомате съел ужин и направился в библиотеку, однако, решив посидеть там, понял, что замерзает, и потому решил пойти к себе в комнату — под одеялом читать намного уютнее. По дороге прихватив из столовой чашку горячего кофе, который оказался довольно неплох на вкус, Родерих наконец устроился в кровати с книгой. Но тут же понял, что не видит текста. То есть он, разумеется, видел буквы, но они не складывались в слова и предложения. Мысли занимала вовсе не книга, а завтрашнее мероприятие, на которое Австрии ну совершенно не хотелось идти. И не по какой-то там прихоти, а потому что это всё-таки было ему не по нутру. И не только ему, но и его народу. Эдельштайн покосился на полоску шрама на предплечье. Та была едва заметной, но что-что, а шрамы австриец никогда не забывал. Первый концентрационный лагерь появился именно у него. И, если быть совсем искренним, Австрия боялся. Очень боялся повторения истории. Потому что с этим антисемитизмом ситуация явно шла к такому исходу, а переубедить Рейх не представлялось возможным… Родерих с силой захлопнул книгу с характерным глухим звуком и положил её на тумбочку возле кровати. Читать почему-то расхотелось, пить уже изрядно остывший кофе — тоже.       Бессонница мучила Австрию несколько часов, после чего он, будучи вымотанным мыслями, завершившими очередной логический и, увы, замкнутый круг, заснул беспокойным сном.