Nicht mein Kampf.

      Прошло несколько месяцев с того момента, как Австрия вынужденно переехал к Людвигу. Нельзя было сказать, что это отрицательно сказалось на состоянии самого Родериха. Его наконец-то перестала мучить постоянная бессонница, кошмары, а также практически постоянные сильные боли. Конечно, если сравнивать с тем, каким он был до первой мировой, состояние австрийца оставляло желать лучшего, однако уже сейчас он мог спокойно ходить по особняку Германии, не боясь упасть по стеночке от того, что внезапно на недолгое время отказывали ноги или же просто темнело в глазах. Конечно, Австрия это скрывал, но мало что было способно укрыться от наблюдательного Людвига, и потому Австрии была оказана медицинская помощь.       Но сегодняшним утром у Родериха было на редкость приподнятое настроение, а потому австриец после завтрака решил выйти на прогулку в сад, что далеко раскинулся вокруг особняка и скорее был этаким парком.       Территория была довольно обширной, а жителей в особняке было не так много, потому за время своего похождения вглубь парка Родерих никого не встретил. Это было на руку Австрии, поскольку он не очень сейчас хотел, чтобы кто-то знал, что он находится здесь. Вдыхая свежий осенний воздух, австриец невольно любовался деревьями, будто одетыми во всё золотое. Небо радовало отсутствием каких-либо туч, а значит, и вероятностью дождя, к тому же пока что было довольно тепло. Прохладный ветерок иногда слегка растрепывал волосы мужчины очередным легким порывом, но тут же затихал.       Присев на лавочку, вырубленную в толстенном стволе когда-то упавшего дерева, Эдельштайн развернул прихваченную в столовой, вероятно, кем-то забытую газету. Ранее он даже не следил за тем, что происходило в мире и узнавал новости лишь от скуповатых реплик Германии, а этого было явно маловато. Газет Эдельштайну на руки почему-то не давали, но здесь определенно выдался шанс узнать о происходящем, и грех было бы им не воспользоваться.       На первой странице говорилось о каком-то новом немецком законопроекте, и Австрия внимательно с ним ознакомился. Разумеется, снова что-то о заключении браков и ненавязчивом опускании еврейской нации. Далее шли какие-то новости о строительстве новой школы, новости спорта, культуры… Родерих пробежался по ним глазами и едва удержался от того, чтобы не фыркнуть в разочаровании. Это была весьма посредственная газета для обыкновенных граждан. Но тут его внимание привлекла небольшая статья внизу. Не было ни фотографий, ни крупного заголовка. Просто пара предложений о том, что в Берлине произошёл погром нескольких еврейских лавок. Австриец нахмурился, задумавшись. Одно дело — ограничивать в заключении браков, что было вполне нормально, конечно, для тоталитарного государства, а не демократического, а другое дело — затрагивать частную собственность таких же граждан Германии, но другой национальности.       Что будет дальше, Австрия пока мог лишь только предполагать — дальнейших ущемлений прав некоторых категорий жителей вплоть до права на жизнь. То есть полностью одобряемого властями геноцида еврейского населения. Эдельштайна передёрнуло. Конечно, за его жизнь у него случались времена с подобными явлениями, но каково наблюдать за этим процессом со стороны, австриец не знал и знать не хотел.       Немного смяв уголок газеты, хмурый мужчина бегло просмотрел оставшиеся страницы и, свернув газету в рулон, поднялся со скамейки. Вполне позитивное настроение австрийца (настолько, насколько оно вообще могло быть позитивным при сложившейся ситуации), довольно быстро ухудшалось, и потому Родерих, выбросив потенциальную макулатуру в ближайшую мусорку, пошел в сторону особняка. Помимо всего прочего, солнце, проглядывавшее из-за листьев, скрылось за темными тучами, а ветер слегка усилился. Не желая попасть под дождь, Родерих ускорил шаг и на пороге, погрузившись в тяжёлые мысли, едва не наткнулся на кого-то, попавшегося Австрии на пути. Пробормотав себе под нос «Прошу прощения», Эдельштайн хотел уже пройти дальше, но тут его довольно-таки грубо и крепко ухватили за локоть и развернули к себе.       — Австрия, ты уже совсем ослеп, что не замечаешь меня? — в голосе Рейха сейчас практически не было раздражения, только небольшая насмешка. Да и вообще у Людвига сегодня было особенно благостное расположение духа, что не очень понравилось австрийцу, потому что часто было предвестником неприятностей. Не дожидаясь ответа Родериха, Германия, продолжил уже без насмешки: — Пройдем ко мне в кабинет. Эдельштайн молча последовал за быстро шагающим к себе немцем, но в голове у него роились предположения, не отличавшиеся жизнерадостностью. Австрия нечасто бывал у Германии, чаще находясь в своей комнате или же в библиотеке. И вызывал его немец всего несколько раз, и все эти разы выбивали Родериха из колеи на весь оставшийся день. «Прямо с утра и такая подлянка…» — подумалось австрийцу, когда Байльшмидт открыл перед ним дверь и пропустил вперед.       Кабинет Людвига практически не изменился с последнего посещения австрийца, что не сильно его удивило — Германия не любил частую смену дизайна или обстановки и менял облик помещений, только если в этом была большая необходимость. Единственное, что появилось новое, так это небольшой флажок со свастикой, удобно расположившийся в стаканчике для ручек, и, пожалуй, новая настольная лампа, скорее купленная взамен сломавшейся старой, чем из любви немца ко всему новенькому.       Лёгким кивком головы указав Австрии на кресло и дождавшись, пока тот расположится, Людвиг отошёл к окну и какое-то время молчал. Когда же австриец демонстративно кашлянул, показывая, что он всё ещё здесь и весь день сидеть в этом кабинете не намеревается, Рейх развернулся и пару мгновений пристально рассматривал брюнета, прежде чем начать говорить.       — Австрия, конечно, я не стал бы тебя тревожить, не будь на то серьёзной причины… Однако есть кое-какие новости. Через несколько дней у меня намечены кое-какие крупные планы, и я хотел бы, чтобы ты принял в этом участие. — Поймав настороженный взгляд Родериха, блондин позволил себе лёгкую усмешку и продолжил: — Конечно, это не является по своей сути военными действиями, это не твой уровень. Однако кое-что, что, возможно, тебе понравится.       Австрия по-прежнему молча скептически поднял бровь.       — Это, можно сказать, устранение беспорядков, которых стало немного больше, чем я могу себе позволить, только и всего.       — Под беспорядками ты имеешь в виду деятельность евреев, не так ли, Людвиг? — за бликующими очками немец не видел глаз Австрии, но практически наверняка мог сказать, что там запрятано тщательно скрытое негодование. — И под устранением беспорядков ты имеешь в виду зачистки? — в голосе Родериха появились нотки сарказма, а брови слегка сдвинулись по направлению к переносице.       — Можно сказать и так, Австрия, евреи в своём пренебрежении законами зашли слишком далеко, — холодно отрезал Людвиг.       Австриец отчётливо фыркнул.       — Это все новости или что-то ещё?       — Ещё одна. Завтра пройдёшь медосмотр, а дата будет озвучена позже. Это всё, можешь идти.       Родерих молча поднялся и вышел из кабинета. С прямой, как будто у него в позвоночнике был стальной стержень, спиной, дошел до своей комнаты и рухнул на диван. В голове вертелась куча мыслей самого разнообразного содержания, но все они относились к услышанным «новостям».       Сняв с себя очки, Австрия потёр глаза и уставился в белый оштукатуренный потолок. Нужно было разобраться с хаосом у себя в голове, но для начала необходимо было успокоиться, дабы не разнести комнату. Австриец, медленно, поднявшись, потянулся к тумбочке, налил в стакан воды и несколько капель успокоительного, после чего парой глотков осушил стакан и вновь растянулся на диване.       Однако минутой спустя Австрия понял, что засыпает и, кажется, вместо успокоительного выпил снотворное.       Проснулся Родерих только вечером, и тут же вспомнил утренние события. Бури эмоций не было, но вертелся в голове лишь один вопрос, на который у австрийца не было ответа: «Что же ты творишь, Германия?»