Бэтмен-бизнесмен

Некоторые люди, вспыхнув энтузиазмом, как бенгальский огонь, остановиться уже не могут. Миса знала за собой этот косяк. Но что она могла с собой поделать? Кира оказался не только рыцарем в сияющих (свежей кровищей нелюдей) доспехах (а Миса восхищалась им ещё когда представляла его лысеющим прокурором средних лет), но и юным фотогеничным красавчиком. Фотосессия Диор, опять же… Окей, да, Лайт сказал ей, что за ним следят, и что у него работы столько, что он зашивается, и что даже если бы встречаться им было не опасно, хрен бы у него получилось выкроить свободное окно, чтобы посидеть с ней в кафе, в ближайшие месяца три. Но это было все равно что понюхать торт и не съесть его, Миса не могла устоять. К тому же, она могла увидеть тех, кто следит за Лайтом, даже L, и убить их! Так что. Ну да. Она не очень-то Лайта слушалась по части «ой, нет, нам лучше не видеться». Один раз Миса подловила его по дороге с работы, и Лайт, мрачно потерев виски, позвонил кому-то, сказал, что опоздает, и отвел ее в шумный семейный ресторанчик, от души отчихвостив ее по дороге за безответственность. Ну прости, зая! Миса изображала (неискреннее) раскаяние, легонько царапала ноготками его ладонь, водила своей миниатюрной стопой в аккуратной кукольной туфельке по его ноге под столом — она знала, как воздействовать на мужчин, чтобы они прощали ей все, несмотря на то, что большую часть времени предпочитала отталкивать потенциальных назойливых ухажеров образом готик-лоли (японские панкессы хой!). И Лайт даже поддавался сначала, у него исчез этот беспокойный прищур трудоголика… но потом почему-то только помрачнел еще больше, и попросил так не делать. Домогались его раньше, что ли?.. Так что в следующий раз Миса забежала к нему в университет в перерыве между съемками: Лайт был охренеть каким умным, так что учеба для него должна была быть лафой — может, он хоть там расслаблялся. Миса отыскала пару студентов из его группы, спросила, где искать Ягами — ей любезно ответили, обозвав Лайта «альфа-самцом-нищебродом». Это было странно. Но потом она уже легко его нашла. Лайт шел по аллее в компании странного лохматого чувака с жутким сколиозом, а еще рядом с ним весело бегал какой-то ребенок. — Лайт! — окликнула она, чувствуя булькающую в груди радость. — Наконец-то я тебя нашла. У меня рядом съемки, так что я решила к тебе заскочить. У Лайта комично расширились глаза, словно он хотел проораться в свою короткополую шляпу, но не мог. Лохмач, оказавшийся не то гайдзином, не то хафу с именем на латинице, судя по зрачкам и бледному виду, был нариком. Ну, раз Лайт с ним тусуется, то он либо умный, либо, что вероятнее, богатый. Ребенок тоже обернулся, и тут Миса смутно заподозрила какое-то свинство, потому что у него на лице оказалась маска Гая Фокса. Подавив желание высказать Лайту свое «фи» за то, что он посчитал ее потенциальной убийцей невинных детей (Рем, кстати, упоминала, что Тетрадь на детях до шести лет не работает, и Миса вообще не хотела знать, откуда у шинигами эта информация, если, по ее же утверждению, большую часть правил Тетради Боги Смерти выясняли опытным путем), она присела на корточки, оправив свое мини, и дружелюбно улыбнулась. Детям дошкольного возраста очень нравились ее выкрашенные в золотистый блондин волосы и голубые линзы, а еще они частенько называли Мису принцессой, так что она тоже крайне доброжелательно к ним относилась. — Привет, малыш! Я Миса. — Здрасьте! — донеслось из-под маски. — Я Кано. Миса краем глаза наблюдала за тем, как Лайт умирал внутри, и восторг от встречи все увереннее переходил в раздражение и обиду. — А что это у тебя за маска? — Я ношу маску Анонимуса как символ борьбы с импелиализмом! — решительно ответило дитя, и окей, охренеть, может, дело было не в том, что Лайт параноидальная свинота. — Ты знаешь, что такое империализм? — изумленно проговорила Миса. — Да! Это значит, что миллионы детей в Африке никогда не ели шоколада, потому что большие колпо… копрорации… — ребенок старательно подбирал слова, но тема была животрепещущей, и маленькое тельце тряслось от избытка чувств, — ебут всех раком и вообще плохие дяди!!! — Кано! — взвыл Лайт. — «Ебать раком» — это плохие слова! Лохматый нарик очень заметно забавлялся за счет Лайта, так что ребенок явно так «отжигал» уже не в первый раз. — Впечатляющее красноречие, — слабо сказала Миса и поднялась, все еще пребывая в легком шоке. — Я пожертвую шоколадку в фонд твоей борьбы. — Спасибо, тетя-Миса-сан! — важно кивнул мальчик. — Амане Миса, очень приятно, — кивнула она гайдзину, получив в ответ, что его, будто бы, зовут Рюуга Хидеки, и, ладно, парня можно было понять с таким-то количеством «л» в имени, а затем Миса посмотрела на Лайта и вполголоса спросила: — Лайт, это что за бубуйня? — Что такое бубуйня, братик Лайт? Может, хотя бы это не плохое слово? — повторил борец с империализмом. — Поскольку ты опять явно хочешь удавиться в туалете со стыда, — гнусаво протянул «Рюуга», — оставь записочку поэпичнее, если все же решишься, и тогда я оплачу твои похороны. И пока Миса продолжала удивляться словарному запасу и идеям дошкольника, а Лайт — оправдывался, Рюуга, как типичный нарик, спер у нее телефон, пусть даже и не затем, чтобы продать. Но узнала об этом Миса намного позже. *** Папа-братик-Лайт куда-то пропал, а Кано остался у бабушки Сатико и Саю, которая вообще не тетя, потому что еще ходит в школу, а просто его, Кано, тетя. Дни тянулись как тянучка в машине по производству тянучки. Посмотрев пятую ежедневную серию Блича, Кано посмотрел на бабушку Сатико и спросил: — Братик Лайт тоже умер, как мама? Кано было немного грустно. Он понимал, что братик Лайт придумывает интересные штуки, чтобы Кано ему не мешался, так все делали, но еще он таскал его на плечах, когда Кано просил, и всегда обнимал, если Кано очень пугался и расстраивался. Бабушка Сатико была очень хорошая, всегда его слушала и рассказывала сказки, и так вкусно, как у бабушки Сатико, Кано не ел никогда-никогда. Но если братик Лайт умер, то больше не сможет сыграть с Кано в приставку в воскресенье, и про скучных дядек, колеса и испанскую обувь на ночь читать не будет, и Кано будет по нему скучать. — О, нет, дорогой, он не умер, что ты! — уверила его бабушка Сатико. — Ага, он просто в тюрьме, — буркнула Саю. Ну, из тюрьмы выходили, так что Кано немного ободрился. Дядя Тама вот тоже там когда-то сидел. — Он что-то спиздил? — уточнил Кано и узнал, что «спиздить» — тоже плохое слово. *** Когда Мисе и Лайту вернули их шмотки после заключения и отправили в смежные номера, мыться и переодеваться, L дернул Мацуду за рукав и тихо сказал: — Мацуда, тащи попкорн. Ватари как раз привез мелкого поганца, и детектив предвидел много веселья, потому что был уверен: ни фига Лайт не рассказал своей девушке, или коллеге, или кто она все же ему, что Ягами Кано — не его брат. Мацуда, хоть и был обладателем впечатляюще низкого айкью, сразу все просек, и сказал, что это очень бестактно. — Это весело, — ответил L. — Тебя, Рюузаки, побьют когда-нибудь, — протянул Мацуда, глядя на него так, словно это L был имбецилом, и Мацуда его немного жалел. Детектив аж поперхнулся. За попкорном, тем не менее, Мацуда сходил, и L в итоге ел его вместе с Айзавой, глядя на разворачивающийся спектакль. И Лайт, и Миса вышли в основную комнату импровизированного штаба преступно красивые, ухоженные и причесанные, словно и не сидели два месяца в одиночных камерах, так что L захотел казнить их обоих чисто из принципа, и тут на Лайта налетел ураган Кано с воплем: — Папа! Видимо, бабушка называла Лайта при Кано только «твой папа», и ребенок привык. Глаза Мисы расползлись на пол лица. — В смысле, «папа»?! L, не скрывая ухмылки, захрустел попкорном, с интересом наблюдая за происходящим. Айзава сбоку негромко сказал «хе-хе». — Я сначала думал, что ты умер, как мама, и так обрадовался, когда Саю сказала, что ты в тюрьме! — радостно и громко говорил Кано, обнимая Лайта за ноги, и запрокинув голову вверх. — Э-эм… — Лайт растерял все слова и беспомощно оглядывался. На помощь ему никто не рвался. — Так это тебе было… О, Господи, — Миса прикрыла рот рукой. — Тебя что, изнасиловали? Пожалуйста, прости, что лезла к тебе, я не знала, я больше не буду! Ее хоть судили? Лайт схватился за голову, кинул затравленный взгляд на L из-под челки и негромко проговорил: — Рюузаки, можно мне обратно в камеру, пожалуйста? *** Лайт в душе не представлял, что с ним в последние полгода было не так, а с ним определенно было что-то не так. Он подозревал, что побывал под контролем у Киры без летального исхода, потому что какие-то воспоминания были смазанными, где-то он не видел логики. И он точно помнил, что рассказал Кано про голодающих детей в Африке, чтобы заставить его носить маску на улице, потому что не хотел, чтобы Миса видела его лицо, будто она была Вторым Кирой. Но еще более странным ему казалось собственное поведение. Да, он свалил из дома и работал на нескольких работах, чтобы обеспечить себе спокойное существование без ругани с отцом и благополучие Кано. Но при этом его не покидало ощущение, что он относился к ребенку как к мелкому, досадному препятствию на пути к некой цели. Он занимал мальчика чем-то, чтобы тот не мешался, и это сильно напоминало преступное пренебрежение ребенком, что противоречило всему, что сам Лайт считал правильным. Когда-то он с сестрой в порядке общего бреда разговаривал на тему будущего и семьи, и если Саю знала, что никогда не будет готова покупать Киндер-сюрприз и отдавать его кому-то еще, то на свой счет у Лайта была теория, что с одной стороны, он будет любить своих детей, и тискать как щеночков, но с другой стороны, с его нелюбовью к нытью, он с той же частотой мог в будущем посылать их на хер. («Папа, у меня в спине застрял топор, я истекаю кровью!» — «Не ной, будь мужиком!») Ну, сказала Саю, они будут ко всему привычные, если пройдут естественный отбор. Лайт тогда ехидно порадовался, что сестренка наконец-то выучила хоть что-то по биологии, за что получил по голове плюшевым стегозавром. «Посмотри мультики, Кано» — не было правильным. «Поиграй в Марио-карт, Кано, только сиди тихо, я занят» — не было тем, чем можно гордиться. «Ешь что хочешь, только не мешай работать» — было позорищем. Лайт решительно не понимал сам себя, и твердо решил, что в жизни пора что-то менять — все равно дело Киры оказалось в фактическом тупике, и Рюузаки изображал из себя гусеницу. Кано от перемен был не в восторге, потому что его вдруг заставили есть полезную еду, и Лайту пришлось изворачиваться и придумывать притчу о «дяде Будде», что желания порождают страдания, и что если у Кано болит живот, то это от страсти к конфетам. Но потом ребенок понял, что с ним теперь действительно общаются. Что-то рассказывают. Лайт с ним паззлы вместе собирал, чем начал вызывать у Рюузаки, который, видимо, рос без родителей, приступы желчи на фоне дикой зависти. И вдруг оказалось, что мальчик не шизоид типа L, упоротый по игрушкам, а вполне нормальный ребенок, и радуется не только мармеладкам, просто с ним до этого никто не общался нормально. Кроме бабушки Сатико, и на этой мысли Лайт особенно захотел дать себе пинка. Миса, кстати, оказалась вполне нормальной девахой: Лайт, конечно, сказал ей, что не был жертвой насилия, у него просто из-за самого факта, что результат его первого неловкого секса рядом бегает, от мыслей об отношениях нервный тик начинался, но она в ответ сказала, что интим в четырнадцать — это офигеть как рано и вполне может быть травматично, уж ей ли не знать, и что если Лайт захочет поговорить, она выслушает. Ну. Стало понятно, с чего клюшка панкует: при работе моделью рядиться в готик-лоли и отпугивать этим мужскую аудиторию было крайне рисково для карьеры. Изливать ей душу Лайт все равно не стал, но предложение оценил. Кано она считала прикольным ребенком еще после перлов про империализм и давала шататься по штабу в своих боа, шелковых платках, повязанных на манер плаща, и очках со стразиками, а мальчик ей восхищался из-за несколько мультяшной внешности и заявлял, что Миса сбежала из диснеевского мультика. Миса на это говорила, что она Спящая Красавица, и веретеном укололась специально, чтобы просто поспать (у нее как раз были съемки фильма, и она жесть как упахивалась: в отличие от главного героя, она еще и по четыре часа сидела в гримерке и у костюмеров, где ей крылья клеили). Посмотрел Лайт на ее общение со своим ребенком, подумал, подумал еще. Припомнил всех своих поклонниц. И решил, что если у него когда-нибудь прекратится нервный тик на отношения, свидания и всякий там секс, то… надо брать. Иронично, правда, получилось, потому что после того, как их выпустили из заключения, Миса будто бы перестала видеть в Лайте сексуальный объект от слова совсем. Пока… — Эй, L, кажется, я что-то нашел.