Бэтмен-бизнесмен

Грохни для меня L, сказал Ягами Лайт. Тебе же насрать на меня, ну что тебе стоит, уговаривал Ягами Лайт. Я же не смогу встречаться с Мисой, пока он за мной следит, а пока я с ней не встречаюсь, ей грустно, аргументировал Ягами Лайт. Рем искренне считала зазнобу своего человечка говорящей гавной в цветной обертке, так что единственной причиной, почему она не хотела убивать недруга Ягами заключалась в том, что она была уверена: Миса погрустит, а потом себе кого-нибудь получше найдет. Однако L оказался дерзким и умным засранцем, быстро арестовал Мису, и пришлось импровизировать — и спасибо ублюде Ягами за его мозги, он действительно обеспечил Мисе алиби, как и обещал, так что Рем решила следовать его плану и дальше. Рем раньше не особо общалась с людьми (как удивительно) и думала, что Ягами Лайт — еще та гнида, но потом она познакомилась с Хигучи Кёске, и поняла, что Ягами — вообще лапочка и зайчик, и его проект по очистке мира с помощью массовых казней — отличное решение. И это было хреново, потому что она обещала ему убить L, и, если детектив действительно угрожал жизни Ягами, это означало бы, что самой Рем — конец, ведь она начала сочувствовать поганцу. А потом случилось неожиданное: на собрание высокопоставленных гнид Ёцубы ввалился какой-то мужик, представившийся менеджером Мисы, и стал активно рекламировать ее, как потенциальное лицо рекламной кампании уважаемым господам. Рем не понимала, что происходит. Хигучи, отрыжка человечества, вообще решил, что жениться на Мисе и убить ее — это отличная идея. И поэтому, когда Мису позвали на допрос под видом собеседования, Рем коснулась ее листком Тетради — достаточно, чтобы Миса ее увидела, но слишком мало, чтобы вернуть воспоминания. — Миса, ты в опасности. Люди из Ёцубы хотят тебя убить, но я — твой союзник, — проговорила Рем, зажав девушке рот, а затем сказала ей правду, о которой Миса забыла. — Ягами Лайт — Кира. Чем он сейчас занимается? Когда Рем отпустила Мису, та разрывалась между изумлением и страхом, но при этом ей, как ни странно, было смешно. — Лайт — Кира? — хихикнула она, опасливо оглядывая Рем. — Вот этот человек-неудачник? Слабо верится. Это многое объясняет, но… ха-ха-ха… Миса больше не таскается за Лайтом хвостиком, и не сочиняет в его честь стихи на тему «кровь-любовь»? Какое облегчение. Однако… — Он получил Тетрадь Смерти. Если написать в ней имя… *** — Никаких свиданий с подозреваемыми, ты что, с ума сошла?! — всплеснул руками Лайт, когда Миса похвасталась уловом после интервью. Трудно быть альфа-самцом, когда ты нищеброд, а еще трудно видеть в травмированном, задолбанном малолетнем отце-одиночке с хроническим трудоголизмом рыцаря в сияющих доспехах. Миса так отвыкла от мысли, что Лайт — это Кира, что влюбиться в него заново, несмотря на приятный аккуратизм и притягательную внешность, не получалось никак. Она уже не видела в нем Бога на Земле несмотря на то, что в ней заново всколыхнулась благодарность за правосудие, которое Кира ей подарил. Лайт был забавным моралистом и латентным тираном, и неплохим другом, вообще-то, и ребенок у него был прикольный, а еще Миса была ему здорово так должна: и за родителей, и за свое освобождение, раз уж попалась. — А ты что, хочешь всю жизнь здесь на цепи сидеть? — пожала плечами Миса. — Вид из окна — огонь, не спорю, но Рюузаки со своими камерами у меня уже в печенках сидит, я ведь даже после работы от съемок отдохнуть не могу! Лайт закрыл лицо руками и коротко взвыл фальцетом. Цепь наручников весело тренькнула. — Кто-то, — размеренно проговорил Лайт, вперив в нее убийственный взгляд, обычно приберегаемый для Рюузаки, — из этих твоих поклонников — массовый убийца. Тебе что, жить надоело? Миса демонстративно побренчала брелками-черепушками на телефоне и с отчетливым сомнением в голосе спросила: — А тебе точно нужен честный ответ? Лайт громко возмутился: — Ты в своем уме — говорить такое при ребенке? — Когда я ем, я глух и нем, — мудро и удивительно в тему заметил мучивший свой обеденный салат упомянутый ребенок. L, до этого не принимавший никакого участия в разговоре и изображавший компьютерную горгулью, развернулся и раздраженно протянул: — Ой, я тебя умоляю, ты думаешь, я не знаю, что ты читал ему на ночь «Молот Ведьм»? Лайт-кун, ты лицемер. — А кто такой лицемер? — поинтересовался Кано. — Тот, кто говорит одно, а делает — другое, — любезно объяснила ребенку Миса. — А-а-а… — понятливо протянул Кано. — То есть, Рюузаки сказал, что папа — пиздабол. — Кано!!! *** Кано начал думать, что станет полицейским, когда вырастет. Его ведь уже довольно долго окружали полицейские, так что, когда он станет достаточно большого роста, ему просто выдадут те ремни с пистолетом, и он тоже будет искать нехороших дядей. С папой, правда, странно получалось. Он тоже искал нехороших дядей, но ходил в наручниках, будто его так и не выпустили из тюрьмы. Ну да это было не важно! Когда Кано только переехал от маминой подруги к папе, ему, в принципе, понравилось, потому что теперь никто не драл ему уши. Но теперь, после того как папа вернулся из тюрьмы, Кано видел разницу. Наверное, вначале Кано папе очень мешался. И Кано очень не хотел, чтобы те времена возвращались. Кано готов был слушать про дядю Будду и есть цветную капусту хоть каждый день, если папа все еще будет сочинять вместе с ним сказочки, паззлы собирать, и всякие штуки, которые у него в компьютере происходят, объяснять. До возвращения папа редко высказывался — только если Кано плохие слова говорил. Теперь же папа часто вопил: если Кано шел не туда, если пытался кататься по перилам, если пытался засунуть вилку в розетку, вопил, а потом хватал на руки и строго так говорил: не пугай меня так. А затем — тихо, но сильно тискал, как сам Кано — плюшевых мишек. И Кано понял, что папа смеется и вежливо улыбается из ненависти, или безразличия, а орет — из любви. А потом все поломалось и вернулось обратно. Большой полицейский дом опустел — последними ушли папа с Рюузаки, привязав тетю Мису цепями к креслу. Рюузаки сказал, что Кано остался за старшего, и ему нужно следить, чтобы Миса глупостей не наделала, а если наделает, то надо обязательно всем рассказать. Тетя Миса зло сказала на это «ха-ха-ха, Рюузаки», а затем повернула привязанный к подлокотнику кулак и оттопырила средний палец, но все же пожелала им удачи. Папа на прощание погладил Кано по голове и хмуро сказал, что если повезет, то они скоро смогут уехать. Вот только когда они вернулись… папа снова был такой же, как весной. Вежливо улыбался, негромко посмеивался. Когда тетю Мису отвязали, он поцеловал ее в лоб и попросил присмотреть за Кано пару часов. А затем повернулся к нему, коротко подмигнул, и будто бы забыл о его существовании. Кано очень захотел к бабушке Сатико. *** ПОБЕДА ПОБЕДА ПОБЕДА РЮУЗАКИ ТЕБЕ КОНЕЦ, билось в висках у Лайта с того самого момента, как умер Хигучи Кёске. Остались мелочи — чтобы Миса откопала вторую Тетрадь и, в идеале, вспомнила настоящее имя L. А если не вспомнит, и L что-то заподозрит, Рем всегда рядом и сможет вовремя его убрать. Все шло отлично, оставалось только сдерживать себя, чтобы не пританцовывать от радости. Айзава зачитал два фальшивых правила Тетради — L они, конечно, не убедят, но… — Это доказывает невиновность Мисы и Лайта, а значит, с них надо снять наблюдение. Да. Именно. Дураки. Лайт вместе с остальными оглянулся на большой экран, на который транслировалось изображение из комнаты Мисы, пока L меланхолично и нарочито медленно искал ключи от наручников — все явно жалели «бедную девочку», которая жила под прицелом камер месяцами. А «бедная девочка» тем временем своим голоском «специально для дошколят» протянула: — Ну и что ты такой грустный, Кано? Ведь вас с папой скоро выпустят отсюда, ты сможешь гулять, сколько захочешь! — Не хочу. У него опять то лицо, — буркнул Кано. Лайт похолодел. Воображаемый друг «Няшка» был давно забыт, и Лайт был осторожен, из Кано не должны были ничего вытянуть, но… что, если он что-то сболтнет и похерит весь план? — В смысле? — моргнула Миса. — У него два лица, — выразился Кано калькой с одного известного английского выражения. — Я опять ему мешаю, и ему не нужен, а он улыбается, он, он… лицемер!!! Лайт покачнулся и оперся рукой о стол, не слыша больше ничего — в ушах стоял шум, голоса долетали как сквозь вату. Воспоминания, вернувшиеся с Тетрадью, вытеснили все, что он надумал и наобещал себе, когда его выпустили из камеры. Лайт считал, что он прекрасный лжец, и, как оказалось, заблуждался. Он снова, пусть и ненадолго, стал тем, что поклялся в себе вытравить — никакой мир не стоит того, чтобы страдала твоя собственная семья, и уж тем более, чтобы каждый день предавать то, что ты сам считал добрым и правильным. — Рюузаки, — услышал он свой усталый голос со стороны. — Сними наручники, пожалуйста. Ты же видишь, что мне нужно решить проблему. …На крыше не было подслушивающих устройств за отсутствием смысла в оных на открытом пространстве, и там-то Лайт и подловил Рем той же ночью, уже после того, как сказал Кано, что ему очень стыдно за то, как он вел себя весной, и что так больше никогда не будет. Кано плакал навзрыд, но обнимался изо всех своих невеликих сил. — Рем. Я откажусь от Тетради. А чтобы к нам с Мисой больше не было претензий, сделай вот что… *** Рем стерла память Лайту. Затем уронила Тетрадь перед каждым, кто был в курсе дела и заставила их всех тоже от нее отказаться, стерев очень важные данные о расследовании всей следственной группе. А напоследок она еще и разворотила все записи, пленки и компьютеры, что только нашла в здании, без возможности восстановления, и выцарапала на стене в основной комнате штаба своими когтями: «ВЫ, ЛЮДИШКИ, НЕВОЗМОЖНО СКУЧНЫ, И ВАШ МИР ПОЛОН ГНИЛИ» Миса, единственная, чьи воспоминания Рем не тронула, была в легком шоке, но больше хихикала, чем хваталась за голову, в отличие от того же Мацуды. (Единственная, за исключением Кано, который еще Рюука помнил, но Миса этого не знала.) И, пока доблестные охотники на Киру изумлялись масштабам мистической жути, что пронеслась по небоскребу за ночь, Миса собирала вещи, потому что с нее официально сняли все обвинения еще вчера, и теперь у входа ее ждал фургон: она желала свалить из осточертевшей ей тюрьмы в стиле люкс как можно быстрее. Великий Кира решил уйти на пенсию. Не знала бы — не поверила. И все же, решение Лайта казалось Мисе разумным по трем причинам. Во-первых, едва ли у него получилось бы найти кого-то себе на замену в сжатые сроки, потому что моральный компас в этом деле — штука крайне важная. Во-вторых, для того, чтобы от них окончательно отстал Интерпол, убийства должны были прекратиться. И, самое важное... Блин, да если бы после истерики Кано Лайт не отказался от Тетради, Миса бы просто перестала его уважать. Как говорил Джимми Тудески, не важно, сколько человек ты убил. Важно как ты относишься к тем, кто еще жив. — Сколько бабок, и все впустую, — в легком ужасе оглядывал штаб Лайт. — Кто о чем, а вшивый о бане, — проворчал L. Он все утро судорожно пытался собрать паззл из воспоминаний — разумеется, безуспешно. — Но в этот раз я с тобой согласен. Кано, в отличие от взрослых, было вполне весело: он сидел себе посреди бардака и рисовал цветными мелками на каком-то отчете. L подошел к нему и склонил голову. — А что это ты рисуешь? — Это Няшка, — ответил Кано. Лайт тоже посмотрел на рисунок и удивленно хмыкнул. — Ничего себе Няшка. — Может, это Бог Смерти из тех записок, — задумчиво протянул L. — Во-первых, Рюузаки, ты забодал! — конец фразы Лайт уже возмущенно кричал детективу в ухо, но затем вернулся к нормальному регистру. — Во-вторых, больше на Джокера похоже. — Ага, Джокер из Бэтмена, — подтвердил Кано. — Вот видишь? — довольно произнес Лайт, скосив взгляд на поникшего L. — Что ж. — L осмотрел погром и вздохнул. — Придется предоставить Интерполу фотоотчет, а потом порадовать уфологов и зоокриптологов. Эта дрянь, хоть и пишет по-человечески, человеком явно не является. Лайт поморщился. — Тьфу. — Он задумчиво постучал пальцем по подбородку, глядя в потолок. — А ведь мне теперь опять работу искать… — Господин Ягами, разбиравший конфетти из отчетов, поперхнулся — видимо, считал, что Лайт наконец вернется домой и избавит его от присутствия тех сраных латиносов в непосредственной близости от его любимой жены. — Можешь мне в рекомендательных письмах не писать, что я помогал в деле Киры, а придумать что-то другое? Я вообще, блядь, не хочу, чтобы меня с уфологами ассоциировали. — Пап, — позвал с пола Кано, и Лайт, легко улыбнувшись, присел рядом с ним на корточки, чтобы не смотреть на ребенка сверху вниз. — Что, Кано? Мальчик с каким-то странным, злорадным восторгом улыбнулся и заорал на весь штаб: — БЛЯДЬ — ЭТО ПЛОХОЕ СЛОВО, ПАПА! Миса, тащившая к грузовому такси очередной чемодан со шмотками, истерически засмеялась, а затем и L присоединился к ней своим хохотом полярного песца. — Злые вы, — покачал головой Лайт, невольно ухмыляясь. — Как собаки-девочки. EL FIN!