Удивительные поподетки

Довольно долго Лайт ничего не мог понять, хотя прекрасно видел, куда L и Ватари его вели. Он не был настолько занят исследованием кожи, обтягивающей костяшки его пальцев, чтобы не замечать, куда он шел, – ему просто было все равно. А когда рациональная часть его мозга проснулась, он уже был на больничной койке, в медицинской части подвала штаба, которая до этого не использовалась, а вокруг него суетились незнакомые ему люди. В течение некоторого времени они периодически брали у него кровь, проверяли его дыхание, светили фонариком ему в глаза, да и просто раздражали. Когда та рациональная часть не только проснулась, но и начала потихоньку работать, Лайт предположил, что это L нанял их и привел сюда. В определенный момент Лайт понял, что его чем-то накачали. И пока он опускался с небес на землю, еще не до конца понимая, что творится вокруг, осознание ужаса произошедшего со всей силой ударило ему в голову. Голова неприятно гудела, в рот словно набили пуха, и неприятное ощущение никуда не уходило, сколько бы он ни пытался сплюнуть несуществующие перья. Но зато он уже понимал достаточно, чтобы не пытаться ничего сказать и лежать тихо. А потом он подумал о том, что именно L с ним сделал, насколько по-гадски он с ним поступил, одним махом разрушив все, чего Лайт так упорно добивался, и ему захотелось закричать – яростно, надрывно, в бессильной злобе кулаками отбивая по матрасу рваный ритм. Он бы так и сделал, если бы ему не пришла в голову мысль, что лучше сначала подождать, пока он не сможет трезво мыслить, и не придумает, как будет выкручиваться; к тому же устраивать истерику перед камерами определенно не стоило. Лайт Ягами никогда не сдается. Нет уж, не дождетесь. Он и до этого попадал в казалось бы безнадежные ситуации, но в итоге каждый раз выходил сухим из воды. Врачи наконец ушли. Лайт попытался расслабиться и скомпоновать из мутного желе собственных мыслей хоть что-то дельное, но прежде чем он смог построить первую приличную логическую цепочку, в комнату вошел L. — Ты, — прошипел Лайт и сел, только теперь заметив, что прикован к кровати наручниками. L молча пододвинул к кровати стул, взобрался на него и положил руки на колени. Лайта всего трясло от унижения, и он едва ли мог держать себя в руках – неимоверно хотелось убить гада на месте. Хотелось орать и вопить, но он прикусил себе язык: в таком состоянии говорить еще что-либо было опасно; тем более, из него уже вырвали признание, и он не хотел усугублять ситуацию. Неприятное скребущее чувство в желудке перерастало в тошноту. — Большинство из того, в чем ты сознался, я и так подозревал, но я был определенно не в курсе того, что ты так хочешь стать матерью. — Н-ничего подобного. Это все ты, ты накачал меня какой-то дрянью и совратил. Что я еще говорил? – выпалил Лайт, не в силах совладать с собой. — Наркотики не влияют на память, так что ты прекрасно знаешь, что именно ты говорил. Ты признался в том, что ты – Кира. И, кстати, я тебя не совращал. А вот ты чуть одежду на мне не порвал, — ответил L. — Это все из-за тебя. — Извини. Я был не прав. В смысле «я был не прав»? Этот ублюдок еще и притворяется, что ему стыдно? Нет, на самом деле это только очередная ловушка, часть плана. Лайт не доверял собственному языку, но слова уже дважды вырывались у него помимо воли. А был ли вообще смысл сдерживаться? То, что он больше не говорил о том, что он – Кира, означало, что эффект, скорее всего, уже выветрился – может и не полностью, но достаточно, чтобы он не сболтнул лишнего. К тому же, когда Мису схватили, она целых три дня отказывалась говорить, и именно это убедило L в ее виновности. Так что в данном случае говорить было не только можно, но и нужно. Лайт быстро проанализировал ситуацию. Ничего ведь не случится, если он задаст пару вопросов? — Что это было? Тиопентал натрия?* — Нет. Это совершенно секретная смесь из трех психотропных препаратов. Сносит комплексы и притупляет чувство опасности. В то же время погружает в состояние эйфории. Если с подозреваемым, находящимся под действием препарата, разговаривает кто-то из друзей или членов семьи, в комфортной обстановке, а не следователь в комнате для допросов, то вероятность того, что подозреваемый сам во всем признается, возрастает до пятидесяти процентов. — Врешь. Такого препарата не существует, — ледяным тоном ответил Лайт. — Боюсь, что существует. Плюс, даже одной дозы может хватить, чтобы нанести сильный вред печени и почкам. — Это просто аморально. Ты накачал меня этой дрянью, чтобы претворить в жизнь свои извращенные желания: чтобы я признался в том, что я Кира – которым я не являюсь! – и захотел с тобой переспать. — Признаю, это было очень неэтично с моей стороны. Я буду оплачивать твои счета за медицинские услуги до конца твоей жизни вне зависимости от того, нанес тебе вред этот препарат, или нет, но это не отменит того, что я сделал. К тому же, я не сообщил другим членам следственной группы о побочных эффектах, пока не закончил с твоим допросом, – ведь в противном случае они бы не согласились зайти так далеко. Сейчас они злятся на меня за это, но на тебя они злы еще больше, ведь ты оказался Кирой. — Я не Кира. Ты заставил меня нести какой-то бред. Полную чушь. Не думай праздновать победу. L завозился на стуле и почесал ступню пальцами ног. — Ты бы не говорил о победе и поражении, если бы не был Кирой. Будь ты невиновен, мы были бы на одной стороне. Нет, я не дам ему снова меня подловить. Он все еще меня допрашивает. Мне нужно подождать, пока препарат не выветрится полностью, и тогда уже придумать, что говорить. Должен быть способ выбраться из этого дерьма. Лайт отвернулся от L и лег на бок. — Я больше не собираюсь играть в твои гребаные игры, чертов извращенец. Уходи. — Как хочешь, — ответил L, и через мгновение Лайт услышал, как он уходит, шлепая босыми ногами по полу. Лайт вздохнул, задвинул желание прополоскать рот, чтобы избавиться от несуществующих перьев, на задворки сознания и притворился спящим, активно обмозговывая ту ситуацию, в которой он оказался. Хотя, это было нелегко, если учесть, что его мысли все еще были в каком-то вязком тумане, да и голова болела, словно с похмелья. Лайт решил немного повременить с планом, все равно в таком состоянии он ничего путного придумать не сможет, и отдохнуть немного. Твою ж мать! Удар по печени и почкам? Он серьезно? Нет, лучше об этом не думать. Хотя, это можно обернуть в мою пользу. На его лице проступило болезненное выражение, и он стал ворочаться так, словно боль мешала ему уснуть. В комнате определенно были камеры, и их наверняка смотрел еще кто-то кроме L. Если ублюдок сказал правду, то теперь они станут практически постоянно за ним наблюдать. Я уж позабочусь о том, чтобы они встали на мою защиту. Особенно папа. Лайт продолжил изображать из себя страждущего, пока туман в его голове не начал редеть, думая о том, что же он может предпринять. К тому времени, как L вернулся с сообщением о том, что Тетрадь была найдена, в его голове уже был сформирован четкий план. На самом деле, можно с успехом выйти из любой патовой ситуации при помощи одной только риторики, если ты достаточно умен – взять, хотя бы, происшествие с Наоми Мисорой. Главное – не сдаваться, и использовать всю возможную информацию в мою пользу, и да поможет мне моя харизма. L, разумеется, на это не купится, а вот остальные – другое дело. Ими можно манипулировать в достаточной степени, для того, чтобы они перестали верить доводам L. Он совершил ошибку – заставил их сомневаться в собственных моральных принципах своими действиями, что было Лайту только на руку. Лайт притворился, что ничего не знает о Рюуке и второй Тетради Смерти, как бы его ни пытались подловить, даже когда начались приготовления к суду. Он изображал из себя примерного, замечательного сына и выдающегося студента, которого обвиняли в том, чего он не совершал, и о чем вообще не имел понятия, и что L над ним просто надругался. У него не было должного объяснения, каким образом он в таком случае будучи под кайфом выдал расположение второй Тетради, но при должной риторике даже его слабые по сути оправдания звучали убедительно. Лайт призвал себе в помощь теорию L о том, что Кира может манипулировать сознанием своих жертв, ведь кто знает, на что еще он способен? Почему он, к примеру, не может вложить свои знания в голову кому-нибудь еще, чтобы осуществить свой очередной план? Оправдание, конечно, было то еще, но ничего лучше в данной ситуации Лайт придумать не мог, поэтому он приложил все свои силы, чтобы следователи ему поверили. И, в конце концов, он увидел сомнение в глазах всех тех, с кем он говорил, за исключением L. Могло бы быть и лучше, но, наверное, и этого было достаточно. И все же, каждый раз, когда Лайт ложился спать, он под одеялом сжимал руки в кулаки, от жгучего желания убить L за то, что он, возможно, все-таки положил конец миссии спасителя-Киры. Из-за L он боролся уже не за идеологию, а за жизнь. Теперь возобновить казни преступников было практически невозможно. Клочка тетради в часах больше не было (Лайт съел его сразу же после убийства Хигучи), а сами тетради L отослал в надежное место с новейшей охранной системой. Побег из камеры относился к разряду нереального: L этого ожидал и предпринял меры. Да и даже если бы ему удалось сбежать, у него все равно не получилось бы добраться до Тетрадей. Так что все, что ему оставалось, – это предстать перед судом. С подачи Интерпола был организован тайный суд: никто не хотел, чтобы Кира стал мучеником в глазах общественности, или чтобы сторонники его освободили. Лайт призвал на помощь все свои логические уловки и отыграл спектакль на «ура». И когда следователей по делу вызвали в качестве свидетелей, те сомнения, которые в них посеяли уловки Лайта, были слышны и в том, как они отвечали на вопросы, и в самом тоне голосов. Видео с признанием тоже частично сработало в его пользу. Прежде всего, оно было получено незаконным путем, так что в некоторых странах это доказательство даже нельзя было бы использовать, но не в этом случае: все-таки суд организовал Интерпол. На присяжных видео оказало неизгладимое впечатление, да и сам Лайт удивился, узрев, насколько неадекватно он тогда себя вел. Расположение Тетради Рюука он описал весьма туманно – неудивительно, что ее так долго искали. Эта деталь как раз подтверждала его заявление о том, что он был не Кирой, а его марионеткой. К концу заседания Лайт был практически уверен в том, какой именно вердикт будет вынесен. Люди ведь так предсказуемы. Несмотря на это, когда пришло время, у Лайта желудок скрутило в узел, и ему захотелось бежать из зала со всех ног. Он вздохнул с облегчением, когда его объявили невиновным – логические уловки и представление сработали. Но были и оговорки. Лайт сразу же станет главным подозреваемым, если убийства возобновятся, и всю его жизнь полиция будет вести за ним слежку. Камер слежения устанавливать не будут, но на публике за ним всегда будут наблюдать, и все его письменные работы, документы и записки будут изыматься для последующей проверки. Так же было сказано, что если Лайт был пешкой Киры, было бы неразумно выпускать его из поля зрения, ведь Кира не убил его, а значит сможет использовать еще раз. После суда L подозвал Лайта, чтобы в последний раз с ним поговорить. У Лайта все еще было сильное желание наброситься на L, повалить на пол и придушить. Но он постарался не показывать, насколько сильно был взбешен, и позволил себе только выражение легкого презрения. — Полагаю, пожизненная слежка за мной – твоя идея. — Нет. За тобой будет следить Интерпол. Они не желают вмешивать меня в это дело, только если убийства не возобновятся, но даже в этом случае они пришлют своих агентов – удостовериться, что я не буду снова посягать на твои права. — Эл, я же тебя знаю. Ты продолжишь тайно за мной следить, разве я не прав? — В отличие от тебя, Кира, я не преследую преступников, которых оправдал суд. В глазах судебной системы ты невиновен, и для меня это вполне приемлемо. Но это не значит, что я буду отсиживаться в сторонке, если ты продолжишь убивать людей. — Я не Кира! — Ты проиграл, Кира, — продолжил L, пропустив вой Лайта мимо ушей. – Даже если ты теперь сможешь меня убить, тебя все равно схватят. Одну из Тетрадей мы уже уничтожили, а две остальных сожжем сегодня. Тебе в жизни не заполучить четвертую тетрадь, только если Боги Смерти не пылают к тебе нездоровой любовью. Мои воспоминания… будут стерты так скоро. Я снова стану обычным человеком? Что со мной будет? — Ты правда не будешь за мной наблюдать? — А ты надеешься, что буду? Ты ведь хочешь от меня детей. Извини, Лайт, но я натурал. Я смогу оценить твою привлекательность только если ты сменишь пол. Из тебя, наверное, получится миленькая девчонка, с твоей-то фигурой. Но детей у нас все равно не будет, уж извини, и даже операции не помогут. — Я в курсе! — Вообще, если до этого дойдет, мы могли бы взять ребенка из приюта, но я не думаю, что из нас получились бы хорошие родители. Да, определенно, это просто кошмарная идея. — Ты хочешь, чтобы я сменил пол. — Я просто упомянул, что такое возможно, ведь ты, кажется, так хочешь стать женщиной… — Так ты говоришь, что станешь со мной встречаться, если я сделаю операцию по перемене пола? – прошипел Лайт. — Ну, я мог бы об этом подумать. Но если учесть, сколько времени занимают операции и гормонотерапия, первое свидание теоретически может состояться только через год, как минимум. Я оставлю тот же телефон. Захочешь – позвони мне через год. — Ты меня подкалываешь, только чтобы посмотреть, сделаю я это, или нет! L засунул руки в карманы и, уже уходя, ответил: — Вероятность того, что ты прав, составляет восемьдесят процентов.