***
— Дадзай, слышал о «Петрюс»? — Жутко дорогое вино. — В тот день, когда ты ушёл из мафии, я открыл бутылку 89 года, чтобы отпраздновать. Вот как ты меня достал.***
Пока он был здесь, ему, кажется, уже пару раз вмазали по лицу. Скованные наручниками запястья всё ещё в бинтах, шея — тоже. Растрёпанные тёмные волосы, карие глаза и эта ехидно-отсутствующая полуулыбка — на первый взгляд он остался абсолютно прежним. И всё же — изменился, но как-то неуловимо, незаметно, и не увидишь, если не приглядываться. А не приглядываться не получалось. — Что ты задумал? — Как видишь, — скучающе отвёл взгляд, — Меня поймали и я жду казни. «И это всё, что ты можешь сказать?» Чуя наклонился чуть вперёд и ухмыльнулся, скрестив руки на груди. — Тебя бы не поймали из-за твоей небрежности, — ну же, давай, посмотри в глаза! — Если бы ты был так некомпетентен, я бы убил тебя много лет назад! — У тебя паранойя. Снова эта усмешка. И ведь не поймёшь сразу — врезать за неё хочется, или…или. Накахара как мог незаметно сжал руки на плечах почти до боли. Всё-таки несколько лет прошло. И именно такой должна быть их встреча? Бесследно исчезнуть, чтобы вернуться, как враг? Смеяться в лицо, будто ничего не случилось? Это было очень в духе Дадзая. И это бесило. Когда лезвие замерло у перебинтованной шеи, Накахара почувствовал, как в груди поднимается тёплая волна. Сердце быстро забилось — почему только сейчас? Руки ещё гудели от ударов, совершенно ненужных, по своей сути, но как же хотелось их нанести! И всё же он не ожидал, что Дадзай сдастся так быстро. Сдастся? О нет. Он слишком хорошо знал этого парня — наверняка у него есть ещё пара-тройка тузов в рукаве, если не целая запасная колода. И всё же — вот он, прямо здесь, прижатый к стенке с клинком у горла; смотрит из-под прядей тёмных волос совершенно неясным взглядом — ни страха, ни ненависти, ни даже привычной насмешки… Чёртов суицидник. — Почему ты позволил поймать себя? Молчит. Но взгляд не отводит. И абсолютно спокоен, если не расслаблен — плевать, что на горле сжимаются тонкие пальцы, что перед лицом маячит острое лезвие. Но и не двигается, не провоцирует, не делает вообще ничего, только смотрит, смотрит, смотрит… Хотелось орать. Хотелось заткнуться и тоже просто смотреть. Хотелось ещё раз заехать ему под рёбра. Хотелось отскочить и больше никогда не прикасаться. Хотелось развернуться и бежать сломя голову. Хотелось захлопнуть дверь и оставаться тут хоть до второго пришествия. Хотелось до тех пор, пока с губ Осаму не сорвалось беззвучное: — Чуя… А потом — снова молчание. Тонкая натянутая струна, и только бьётся сердце и кровь в висках. Глаза в глаза — и он, кажется, чуть-чуть наклонился вперёд… — Чего ты здесь ждал? Вырвалось само собой. И лопнула невидимая ниточка, и Дадзай стрельнул глазами в сторону, и хмыкнул уголком губ. Теперь это было другое молчание: молчание на допросе, молчание гордое, молчание перед лицом врага и самой смерти. И это бесило. — Молчишь? Ну как хочешь. Ты делаешь этот допрос только интереснее. Он чуть сильнее надавил на клинок, но не порезал. Да и вообще — сможет ли?.. Главное — не показать. Ничего. Дадзая сложно обмануть, практически невозможно, но создать видимость можно. Вот она — чистая ненависть, твёрдая рука, вот он — смертоносный клинок; ничего больше. Совсем ничего. И не важно, что набат в груди до сих пор не сбавил темп. — Я сделал это…***
— Чуя, я давно хотел тебе сказать… Сердце пропустило удар. Парящие в воздухе под влиянием сверхгравитации спецназовцы дёрнулись одновременно с Накахарой, когда на его плечах без объявления войны сомкнулись перебинтованные пальцы. — А?.. — …что тебе сейчас даст по морде во-о-он тот мужик. Чуя резко развернулся и тут же действительно получил по лицу удар, от которого его швырнуло в стену. Дадзай отскочил и ехидно ощерился. Спецназовцы медленно вставали с пола. — Мои предсказания всегда сбываются! — Кирпич по башке у тебя сейчас сбудется! Расшвыривая бетонные обломки, Накахара поднялся на ноги. Камни взвились следом за ним, сверкая красным, и тут же посшибали с ног едва оклемавшихся военных. Один обломок отправился в Дадзая (не то чтобы очень быстро), но тот снова увернулся. — Ты бесишь. — сообщил Накахара, кое-как отряхиваясь от известковой крошки. — Но без меня ты бы умер. — Нет. — Да. — Нет! — Да! — Ещё одно «да» и я сверну тебе шею. — Да? Ещё немного, и Дадзай мог бы стать мастером спорта по художественной гимнастике. Чуя рванулся к нему, но тот легко отскочил назад, даже не вынимая рук из карманов. Накахара метнулся следом и снова не догнал. — Ненавижу тебя, — на выдохе, поднимая руку и бетонную плиту следом. — Ты повторяешь это так часто, будто пытаешься убедить себя, — прищурился Осаму, даже не глядя на каменную угрозу. — Нет! — Да… Он швырнул плиту практически не целясь и сразу бросился следом. Дадзай присел в последний момент, блок разлетелся на куски за его спиной, а Чуя наконец оказался рядом. Слишком близко. Лезвие засвистело, прочертило в воздухе кривую дугу и замерло у горла Осаму. Тот посмотрел на него. На Накахару. Хмыкнул. Чёртов суицидник. — Я бы убил тебя прямо здесь, — зашипел Чуя, — Только не знаю, глотку тебе перерезать или придушить… — А не боишься опоздать на чай к белому кролику? — Ты…– Накахара выдохнул сквозь зубы, кое-как сдерживая рвущийся наружу гнев. Ну ничто этого придурка не берёт! Клинок у горла — всё равно что касание прохладного ветерка, летящие в лицо камни — слабый дождичек, а его, Чуи, ненависть — просто фоновый шум, на который и внимания обращать не стоит… — Ты — сволочь ублюдочная. — Божественное озарение? — Дадзай наклонил голову к плечу, осторожно, не касаясь лезвия, но и не отшатываясь. Все эти движения, взгляд, тон — не впервые, — Сколько мы уже напарники? Накахара процедил что-то очень нецензурное, сжал пальцы на рукояти и…опустил лезвие. Никогда ещё он не продвигался дальше этого момента. Не мог… Или не хотел? В висках начинала пульсировать тупая боль. — Девятый раз! — издевательски-радостно крикнул Осаму ему в спину. Он ещё и считает. Чуя боролся с желанием развернуться и запустить клинком Дадзаю между глаз. Или молниеносным скачком вернуться и заехать по ехидной роже, сбить на землю и действительно задушить. Или прямо сейчас стянуть перчатки и разнести к чертям бродячим остатки постройки. Или… «Когда-нибудь убью». Когда-нибудь.***
Последние несколько часов он слышал только крики и выстрелы. Люди выбегали из-за углов, лезли из всех щелей, десятки, наверное, уже и сотни — и все на них двоих. Узкие тёмные коридоры, пыльные комнаты, лужи крови на полу, и мобильник, как назло, разрядился — чёрт его знает, когда подмога придёт… Чуя глянул на Дадзая, но не увидел никаких признаков паники; тот даже с каким-то скучающим видом пристрелил очередного врага и нырнул обратно за угол, уворачиваясь от пуль, не то, чтобы очень поспешно. Ну конечно, что ему — самому молодому главарю в истории… Осаму высунулся из-за стенки и прицелился; пуля тут же просвистела мимо и оставила царапину на его щеке. Но он даже не дёрнулся: так, поморщился немного, и ещё несколько раз выстрелил. Чуя потянул его назад в укрытие. Чёртов суицидник. — Их слишком много, — зашипел Накахара. Прогремевшая автоматная очередь тут же подтвердила его слова. Дадзай тронул ссадину на лице, оценивающе глянул на оставшуюся на пальцах кровь. Чуя рефлекторно подался чуть вперёд. Слишком близко. Дадзай встретился с ним взглядом. — Я использую способность. Осаму глянул оценивающе, чуть наклонив голову к плечу. — Если, — Накахара едва сдерживался, чтобы самому не стереть капельку крови, побежавшую из царапины, — Ты остановишь меня. Вовремя, а не как всегда. Дадзай наконец вытер кровь и ухмыльнулся. Чуя сжал кулаки. Или всё-таки сначала врезать… Или толкнуть под пули… — Без проблем, напарник. Доверять ему Накахара не собирался. Но выбора не было. Выстрелы гремели не переставая, и никто не гарантирует, что один не станет для кого-нибудь из них последним. Довольно глупо умереть от простой пули, обладая такой сильной сверхспособностью… Дадзай перезарядил пистолет и в ожидании воззрился на Чую. В глубине его карих глаз плескалось какое-то странное веселье. Каждый раз… — Только отойди подальше, — непонятно зачем бросил Накахара и стянул перчатки. Грохотали взрывы. Аккомпанементом им были дикие, нечеловеческие вопли людей, которых разрывало на куски. Сверкало алым и багряным, летела щебень и бетонная пыль, трещали балки и своды старого здания — вот-вот рухнет. Осаму увернулся от довольно крупного фрагмента стены и пристрелил убегавшего в панике врага. — «Отойди подальше»…Ах-ха… В вакханалии звуков звенел серебристый сумасшедший смех. Взрыв бахнул совсем рядом, и Дадзая покрыло облако пыли. Он закашлялся, разгоняя её рукой, и тут прогремел выстрел. Осаму инстинктивно схватился за плечо и почувствовал под пальцами знакомое липкое тепло. Выстрел грянул снова и пуля просвистела совсем рядом с ухом. Дадзай вполголоса выругался и метнулся в сторону двери. Из-за косяка оглядел комнату. Его не преследовали; враг валялся на полу с простреленной ногой, вокруг него расползалась вишнёвая лужа — точно умрёт от потери крови, — но продолжал трясущейся рукой целиться в сторону Осаму. Дадзай вздохнул, опустил пистолет и вышел в дверной проём, разводя руки в стороны — ну, давай, стреляй… Но враг внезапно вскинул пушку и выстрелил куда-то вверх. Тут же взорвалось ещё что-то. Осаму отскочил, на его место попадали деревянные балки; а над ними… Ещё один выстрел — и пуля чуть не попала в парящего Накахару. Он не оглянулся, продолжил разбрасываться гравитационными бомбами, не замечая опасности. Кровь уже капала у него из носа и уголков рта. Чуя чуть замедлился, враг прицелился — вот сейчас точно попадёт… Дадзай выстрелил ему в голову. Накахара отправил бомбу в окно с цветастым витражом, и обрушилась вся стена. Ему самому тут же прилетело: осыпало осколками, снесло волной горячего воздуха и сбило на пол. Осаму рванулся к нему и едва успел схватить за запястье, прежде чем Чуя создал ещё одну чёрную дыру, которая точно прикончила бы их обоих. Грохотали взрывы. От здания остались только руины, от людей — искалеченные трупы. А от Накахары осталось только безвольное тело, которое Дадзай еле выволок на более-менее неподвижную и ровную поверхность. Опустив его на землю, он выпрямился, потянулся здоровой рукой и придирчиво оглядел плечо. Кровь продолжала сочиться, перед глазами уже немного рябило, но рана была не смертельной. — Блин. Чуя пошевелился. Дадзай повернулся к нему и тронул носком ботинка. Накахара был весь в крови, но, в общем, выглядел не хуже, чем обычно. Осаму вздохнул и опустился рядом на корточки. — Какого… Чуя поднял руку и прикрыл глаза, морщась от лучей поднимавшегося солнца. Начинался рассвет. — Я же…просил… — Но это было так интересно, — хмыкнул Дадзай, пожимая плечами. — Я тебя сейчас сам…ты…сволочь…– прохрипел Накахара, пытаясь достать до Осаму. И шепнул ещё тише, — Всё равно ведь задело… Дадзай почувствовал, как на запястье раненой руки отчаянно сцепились холодные пальцы. Всегда они были холодными — что в перчатках, что без. Перед глазами плыло, и это мгновение казалось вечностью, и солнце поднималось, золотистыми лучами скользя по измученному лицу Чуи… Дадзай ухмыльнулся и наклонился к нему. — Мразь, — выдохнул Накахара в приоткрытые губы.