***
Дадзай неспешно прогуливался по мосту над рекой, в спокойной воде которой искрились бриллиантовыми лотосами звёзды. Неспешно — потому что идти было трудно, и в боку кололо от каждого быстрого или резкого движения. Куникида сегодня был не очень к нему доброжелателен, насколько вообще по-доброму можно относиться к человеку вроде Дадзая… Особенно после того, как отчёты о недавней миссии ненароком оказались по ту сторону окна, абсолютно случайно сложенные в самолётики. Осаму опёрся на витиеватую оградку, подставляя лицо свежему ветерку, пахнущему влажной землёй, невесомому и прохладному. Потёр ссадину на лбу — одной отбитой печенью за организацию нелегальных перелётов отделаться не удалось. «А Чуя всё равно бил сильнее». Он сам удивился этой непрошенной мысли, от неожиданности даже чуть сильнее надавил на рану и зашипел от боли. С пальцев на перила капнула кровь — в сумеречной мгле тёмная, и от того ещё больше похожая на вино. Вино. Дадзай тряхнул головой, отгоняя нагрянувшие ассоциации. Из гладкой сине-чёрной поверхности напротив смотрели ледяные безразличные звёзды. Мёртвые. Осаму хмыкнул и поставил ногу на стальную перекладину, но дальше не продвинулся. Купаться сегодня как-то не особенно хотелось. Да и — Дадзай повертел головой — в такой поздний час нет никого, кто мог бы оценить. Романтично, конечно, покончить с жизнью в полночь на пустующем мосту, только вот романтичнее было бы сейчас пойти… Он снова мотнул головой, ещё больше взлохматив волосы. Да что ж такое! Отшатнувшись от оградки, Осаму уныло зашагал в сторону городских огней. Высотки Йокогамы издевательски скалились жёлтыми окнами. Одна из них — мафии… Сколько времени прошло? Ему всегда было всё равно. Хоть год, хоть два месяца — чёрное пальто сменилось кремовым, убитых стало меньше, спасённых — больше, и напарник… Дадзай убедился, что с напарниками ему патологически не везёт. Хотя и тогда, и сейчас Осаму доставляли искреннее удовольствие насмешки над ближним…но что-то было не так. Вроде и эмоции те же, и достаётся примерно так же — ан нет, всё равно не то. И даже восторг как-то угасал, когда на любую, даже самую мелкую подначку вместо порции гневных криков, щедро приправленных оскорблениями, или настоящей драки, после которой приходится валяться в медпункте ещё несколько дней, Осаму получал пару испепеляющих взглядов и подзатыльник, максимум — серию терпимых ударов и нотационную проповедь. И изобретательности никакой, даже ножи мимо ушей больше не свистели… Ножи. Дадзай вытащил из внутреннего кармана тонкий узкий клинок и подбросил в руке. Резьба на гарде блеснула в свете уличных фонарей; под влиянием времени кожа на рукояти чуть пообтрепалась, никем не точенное лезвие немного затупилось, но ещё было вполне работоспособным. Нож потемнел, но не потерял своей красоты; и почему-то при этой мысли в голову сразу приходил его хозяин… «Ладно, хорошо. Так как это было?» Дадзай остановился под мигающим фонарём, что выглядывал из ветвей японской вишни. Он и не заметил, как ноги принесли его сюда; каменная плита со сколотым углом темнела в паре-тройке шагов. Он вздохнул и даже глаза прикрыл, хотя, в общем-то, это было не нужно. Как это было… Было — красное дерево и чёрный шёлк, а на следующий день — прессованные опилки и белая синтетика. Было — ударяющий в голову, кипятящий кровь дорогой коньяк, а потом — портвейн в пыльной бутылке, которую Он протягивает, снисходительно прищурившись. Было — стеклянные взгляды подчинённых, абсолютно такие же, как у их жертв, и напротив — искры живого пламени в голубых глазах. Было — вальяжная походка по коридорам с красными дорожками и картинами на стенах, а затем — бег по грязным подворотням непонятно куда, непонятно зачем, лишь бы быстрее, пусть горло и рвёт одышкой. Было — слово за словом — как раунд за раундом, и любой диалог — битва, и ей же, уже в прямом смысле, он и закончится… А после будет — самая тёмная, самая дальняя, самая неприметная комната; самый серый, самый дождливый, самый туманный день; самая безвкусная, самая дешёвая, самая дрянная еда и выпивка; и под самую тихую музыку — самая незабываемая ночь. Как это было? Он открыл глаза. Взгляд странно расфокусировался, всё вокруг плыло — Дадзай инстинктивно дотронулся до щеки и почувствовал влажный след. Неужели это было настолько… Ужасно? Прекрасно? Плохо? Хорошо? Понять — невозможно, и только… Так хотелось вернуться.***
Казино искрилось тысячами цветов, шумело и чуть ли ходуном не ходило — аншлаг был такой, что добраться от одного игорного стола до противоположного представлялось настоящим приключенческим квестом. Люди шумели, пили и главное — играли: маджонг и кости, карты и рулетка, создающие какофонию звуков игровые автоматы. Всё вокруг вертелось, двигалось, дёргалось, мельтешило, и приходилось всеми силами концентрироваться на чём-то одном, чтобы голова не закружилась. Долговязый крупье в ярко-красном пиджаке закончил приём ставок. Блестящий белоснежный шарик на миг отразил огонёк от огромной люстры и быстро покатился по кругу, не сбавляя хода три оборота — молодая девушка в увесистом колье ахнула — потом замедлил ход и остановился на цифре «23». Красной ячейке. Он ухмыльнулся — к нему перешло довольно большое количество фишек. Сегодня везло. Не то чтобы Накахара горел внеземной любовью к подобному времяпровождению, но сегодня как-то так сложилось: он зашёл проверить подконтрольное мафии казино и задержался чуть подольше. Чуть подольше — обошёл три больших зала, потом заглянул в малый, где были более крупные ставки. А здесь попался хороший бармен; при выигрыше отпускал что-нибудь остроумно-льстивое и подливал мартини, при проигрыше тактично-молча — виски. Так что Чуя остался ещё на чуть-чуть. И ещё… В конце концов, возвращение домой, точнее, в съёмную квартиру, которая была его домом последний месяц, сулило только очередную одинокую и возможно бессонную ночь. Спать не хотелось, лёгкие порции алкоголя придавали какой-то бодрости; да и пить лучше всё-таки не одному. Особенно сейчас, когда снова наступала осень, и напоминало всё, а в особенности — тягучая темнота и тишина. Здесь, в казино, не было ни того, ни другого; горело всё, что могло гореть, шумело всё, что могло шуметь, и забыть о ходе времени было проще простого. А утром всё уже будет хорошо. — Делайте ставки! Накахара небрежно придвинул опустевший стакан к бармену, тут же нырнувшему под стойку за новой бутылкой, и лениво бросил фишки на шесть номеров, повышая расценку. Бармен налил полстакана сухого вина — Чуя, казалось, незаметно для себя решил перепробовать весь алкоголь, какой только здесь был — Накахара поднёс стекло к губам и сделал долгий глоток, стараясь ощутить каждую нотку. Рулетка закрутилась, шарик мелькнул светлым пятнышком, постепенно сбавляя ход. Когда он почти остановился на пятнадцати, Чуя прищурился и запрокинул голову, допивая сладковатый тёмный напиток; шарик на мгновение окрасился в алый и перекатился на девятнадцать. Накахара забрал выигрыш. Постепенно вокруг рулетки стали скапливаться люди — поглазеть на счастливую полосу. Когда их становилось чересчур много, Чуя ставил на «красное» или «чёрное» небольшую сумму и проигрывал; тогда некоторые уходили с разочарованным вздохом, и можно было продолжать использовать гравитацию, не привлекая особого внимания. Деньги ему были не нужны, да он и не планировал таким способом разорять подконтрольное мафии заведение; только вот девушка в колье смотрела очень уж восхищённо… Он ставил ещё стрит и число, несколько раз на малые и нечётные; фишки всё прибавлялись, заинтересованные — тоже. Бармен подливал больше мартини и чему-то тихо посмеивался, но Накахара не слышал; ему нравилось играть с реакцией людей, выбрасывая пять раз подряд «красное», а когда последние скептики сдавались и ставили на единицу — толкать шарик к чёрной ячейке. Их сдавленные ругательства и возмущённые выдохи были бесценны. Когда «чёрное» вышло в десятый раз, а ставка Чуи увеличилась впятеро, на соседний стул опустилась девушка в колье. На ней было рубиновое атласное платье, по тону такое же, как кампари в бокале Накахары; он непроизвольно облизнулся. На тонкой изящной шее блестело витиеватое плетение из золочёных листков и веточек, украшенных цирконами, а в центре красовался огромный насыщенный гранат. От вычурности конструкции у Чуи заболели виски, и он поспешно отвёл взгляд, посмотрел в глаза, сверкающие двумя зеленоватыми цитринами. Она что-то сказала, робко улыбнувшись накрашенными губами, и голос был мелодичный — явно поставленный — но он не стал слушать. Девушка продолжала говорить, сначала слегка смущённо, но, не встретив отрицательной реакции, осмелела и защебетала что-то быстро-быстро. Накахара не понимал и половины слов — алкоголь уже начал ударять в голову. Чтобы не отключиться прямо на барной стойке, он приостановил расторопного бармена, уже выставлявшего в ряд коньяк, коктейли с сётю и ещё что-то выше сорока градусов. Бармен понимающе кивнул и налил вместо этого девушке, непонятно, за чей счёт; та сначала отнекивалась, но после того, как Чуя молча подвинул к ней бокал — выпила едва ли не залпом, даже не поморщившись. Перевалило за полночь. Слегка опьяневшая девушка говорила ещё больше, смеялась, но её голос — удивительно — не раздражал, был просто как фоновый шум, всё равно что звонкая музыка игровых автоматов. После «точно последнего» шота бренди, она казалась ещё красивее, чуть ли не божественным воплощением Венеры или Грации, хотя Чуя смутно помнил, кто это вообще. Тем временем девушка придвигалась всё ближе, будто случайно её маленькая ручка оказалась у него на плече, потом переместилась к шее, расстёгивая воротник, а тёплое дыхание со сладким ароматом вина обожгло щёку. До того, чтобы отправиться из игрового зала в ближайший отель, оставался всего один выигрыш; Накахара наклонился вперёд, с ухмылкой бросая фишку на двадцать шесть — ставка тридцать пять к одному — рядом послышался восторженно-сладкий вздох. Колесо закрутилось… Шарик бежал дольше, чем обычно, и Чуя следил за ним вполглаза — голова начинала кружиться — да и зачем? Гравитация не подводит. Наконец шарик замедлился и прокатился последний полный круг, начал сбавлять скорость, подкатился к чёрной ячейке; Накахара незаметно шевельнул пальцами и… — Крупная ставка, — прозвучало у самого уха, — Жаль будет её потерять, да? Чуя почувствовал, как что-то опустилось на другое плечо. На секунду взгляд совсем расфокусировался, и шарик превратился в белое расплывчатое пятнышко; а когда Накахара наконец присмотрелся… Шарик остановился на зеро. Соседней ячейке. Крупье забрал фишки. Кто-то по ту сторону рулетки промычал сочувствующее «у-у-у». Бармен поспешно куда-то испарился. Цепкие пальцы девушки тут же исчезли с воротника. Чуя оглянулся на неё, ещё без полного осознания произошедшего, и натолкнулся на такое отвращение во взгляде, что инстинктивно отшатнулся. — Пить меньше надо, — абсолютно другим голосом прошипела она и, быстро спрыгнув со стула, поцокала каблучками на поиски более удачливых игроков в другом зале. Накахара нарочито медленно поднял голову и повернулся в другую сторону, уже на подсознательном уровне осознавая, кого сейчас увидит. Дадзай счастливо и совершенно бессовестно улыбался. А его рука — всё те же перебинтованные запястья — до сих пор лежала на плече Чуи. Накахара понимал тем оставшимся нормально функционирующим клочком сознания, что должен что-то сказать. Но все слова застряли в горле, а потом к нему подкатил ком, и перед глазами снова всё поплыло. Сердце бешено застучало — как и каждый раз, и зал казино закружился, переворачиваясь на какие-то сверхъестественные плоскости, Чуе показалось, что его сейчас вывернет наизнанку. Он схватился обеими руками за стойку, не заботясь, насколько жалко сейчас выглядит; и находящийся на грани потери сознания мозг пронзило одно-единственное, но безумно яркое воспоминание: светящаяся белёсая поверхность, разбитые бутылки, высотка с панорамным окном, «Петрюс», ночь и… Чёртов суицидник. — Ставки, господа! Деловитый возглас крупье ударил по ушам, и Накахара чуть не свалился на пол. В последний момент его подхватили и откинули обратно на стойку перебинтованные руки. — Нечёт! — отвратительно жизнерадостным голосом возвестил Осаму, кинув фишки на игровое поле. Оставшиеся у стола немногочисленные посетители безразлично-оценивающе разглядывали нового игрока. Было уже три или четыре часа, в казино стало вполовину меньше людей, и можно было спокойно вздохнуть. Играли тоже немногие; из тех, кто находился здесь с одиннадцати-двенадцати, делал ставки один Накахара. Кроме него и — теперь — Дадзая, ставили двое солидного вида мужчин, паренёк в байкерской куртке и престарелая дама в чёрной блузке. Осаму обернулся и хитро глянул на Чую. Раньше за этот взгляд Накахара бы точно ему врезал, даже не разбираясь, но теперь… Одним из минусов марафонов выпивки, подобных сегодняшнему, Чуя считал обострение как физических ощущений, так и чувств, когда-то пережитых, но не выраженных; они возвращались в полном объёме, и от них можно было ни много ни мало с катушек слететь. В подёрнутой алкогольной дымкой памяти пробегали сотни бессонных ночей, десятки бесцельных дней, вино, сигареты, и чёрное пальто тяжёлым грузом навалилось на плечи — именно сейчас… — Чётные, — выдохнул Накахара, заставив тело подняться, потянуться к столу и поставить последние оставшиеся фишки. Их было крайне мало, и даже выигрыш много бы не принёс; но лучше уж так, с ненавистью взглянув в глаза Дадзаю, принять вызов, чем уйти, предоставив ему очередной повод посмеяться. Да и — Чуя устал заниматься самообманом — уходить теперь вовсе и не хотелось… Крупье даже как-то снисходительно кивнул и закрыл приём ставок. Шарик покатился по колесу; Накахара сделал глубокий вдох и выдох, а потом прямо посмотрел на Дадзая. — «Ты не можешь всё время хватать меня за руки», — Чуя не решился встать с барного стула, даже чтоб потешить эго; Осаму отвечал ему всё тем же лукавым взглядом, но приблизиться не пытался, — «Но, ладно, раз уж ты так хочешь — смотри!». Он нарочито медленно и показательно повернул ладони вверх в беспомощном жесте и положил на колени. Дадзай прищурился и стрельнул глазами в сторону рулетки. Шарик замедлил ход и остановился на четырёх. Паренёк в кожанке с любопытством посмотрел на Накахару, так же, как и примерно час назад, когда Чуя выбил три сплита подряд; но Накахара этого не заметил. Он перехватил взгляд Дадзая и растерянно пожал плечами, стараясь удержать на лице искреннее недоумение, но уголки рта сами ползли вверх. Забрал фишки. — Делайте ставки! Это была очередная игра. Очередная игра — и этиловый спирт будто сам собой выветривался из крови, уступая место адреналину. Чуя не замахивался на крупные суммы — пока было достаточно ставок на «красное/чёрное» или «малые/большие» — один к одному. Кроме того, негласным правилом оказалось — не ставить на то же, на что ставил противник; если Дадзай успевал забрать себе «красное», Накахара должен был ставить только на «чёрное» и наоборот. Но скорость всё равно была не главным; раз уж использовать гравитацию нельзя, приходилось по-честному просчитывать стратегию… Фишки переходили из рук в руки, и если суммы становились всё больше, то игроков — всё меньше; наконец у рулетки остались только Накахара, Дадзай и тот паренёк в байкерской куртке, который играл довольно лениво и явно просто из желания хоть как-то поучаствовать в чём-то великом. Остальные оставшиеся в зале сгрудились вокруг, даже картёжники бросили партию; отовсюду слышались удивлённые вздохи, десятки глаз неотрывно следили за каждым маломальским движением, но Чуя не замечал уже ничего. Когда суммы перевалили за несколько сотен долларов, Дадзай вбросил новое правило: пытаться поставить с большим риском, и, соответственно, с большей выплатой, чем противник. Если шесть номеров — то «угол/крест», если «угол/крест» — стрит… Накахара нервно закусил губу, но игру не оставил. Ведь именно это, только это всегда было между ними настоящим — соперничество, будь оно основано на ненависти, гордости, гордыне — да на чём угодно, он не сдастся хотя бы просто потому, что из-за Дадзая потерял шанс на прекрасную ночь! Одну ночь… Чуя вдруг понял, что в нём нет ни капли сожаления по девушке в гранатовом колье. Он даже имени её не помнил — если успел его узнать вообще. Накахара откинул со лба прядь и рискнул на три числа. Дадзай обвёл глазами колесо рулетки и поставил на два. Чуя презрительно фыркнул в ответ на торжествующий взгляд; ты сначала выиграй… Парень в байкерской куртке застегнул молнию, встряхнулся и поставил на одно — тридцать семь. Осаму сделал шаг назад и невесомо коснулся пальцев Накахары, когда шарик начал свой путь по кругу; кожу под перчаткой прошило электрическим разрядом — не будь он пьян, наверняка бы не почувствовал. Но сейчас Чуя готов был выпить ещё серию шотов какой-нибудь русской водки, чтобы подольше задержать это ощущение, а ещё лучше — снять перчатку и коснуться кожей… Он тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли; это недокасание — очередной приём в их импровизированном сражении, и не означает ничего, кроме недоверия. Совсем ничего. Выпало тридцать семь. Накахара про себя чертыхнулся, глядя на засиявшего счастьем парня-байкера, и услышал над ухом очень тихое, но крайне матерное ругательство явно неяпонского происхождения. Удивлённо обернулся. Дадзай тут же отвернулся за стаканом ликёра. Глядя на успех паренька, который быстро ретировался с крупным выигрышем, другие люди вновь начали делать ставки; игроков внезапно оказалось больше десяти и игра стала куда интереснее. Сначала Накахаре повезло, и он выбил стрит — бросил на Дадзая взгляд, полный триумфа. Потом шарик попал на угол, и количество их фишек сравнялось — торжествующий взгляд вернулся с процентами. А вот дальше… Ставка за ставкой, колонна за колонной, номер за номером — и фишки начали уходить. Внимание фортуны за сегодня явно было исчерпано ими обоими; в результате семнадцати или двадцати бросков шарика неоспоримым победителем вышла престарелая дама в чёрной блузке, подряд получившая три максимальных суммы, тем не менее и не думающая уходить. Её маленькие тёмные глазки опасно поблёскивали из-под седых ресниц, и Накахаре постоянно казалось, что она попеременно сверлит взглядом его и Осаму, словно насмехаясь или колдуя; морщинистые пальцы периодически поглаживали брошку на груди — тончайшей работы виноградную лозу из чернёного серебра с сиреневыми аметистами. У Чуи начинала кружиться голова от таких вычурных украшений уже который раз за ночь. В конце концов они с Дадзаем оказались в одной лодке против старухи — на двоих у них была чуть меньшая сумма, чем у одной неё, и проигрыш означал банкротство. — Делайте ставки! — чуть охрипшим голосом призвал усталый крупье. Накахара чувствовал даже сквозь плотную перчатку, как подрагивают от напряжения перебинтованные пальцы. Престарелая дама по-дьявольски ухмыльнулась — или Чуе только так показалось?.. — и передвинула фишки на «красное». В её положении уже не было смысла рисковать. Потом посмотрела на них — оценивающе; крупье тоже взглянул — безразлично-утомлённо; Чуя с Дадзаем переглянулись. Накахара дёрнул уголком губ и безнадёжно выдохнул: — Два. — Чёрный. Шарик покатился по кругу. Чуя вздрогнул; Осаму глянул на него, ухмыльнулся и…отпустил руку. Шарик заблестел алым на мгновение и остановился на цифре два. Старуха выдохнула и Накахаре показалось, что она сейчас испустит дух. Крупье безжалостно забрал её фишки. — Делайте ставки… — Хватит на сегодня, — слишком уж довольно шепнул Дадзай, без зазрения совести загребая их общий выигрыш. У Чуи не было сил, да и желания спорить; голова тяжелела, и всё, на чём он был сконцентрирован — не отрубиться прямо по дороге на выход. Зал снова превратился в картину художника-абстракциониста, воздух — в желе, единственное, чего хотелось больше всего на свете — оказаться на улице. И можно будет умереть… Но всё-таки один вопрос ещё вертелся на вялом языке, так что выйдя из казино и сделав глубокий вдох-другой, Накахара схватил Дадзая за локоть и втолкнул в подворотню. — Ты что забыл на нашей территории? — получилось не слишком угрожающе, но управлять интонацией, как и в принципе голосом, Чуя не мог. За всю игру они практически не говорили, и сейчас от непривычки горло немного хрипело. — Тебе с такой реакцией только в войска особого назначения… — ничуть не смутился Дадзай, поудобнее откидываясь на бетонную стену. — Отвечай, ты… — вестибулярный аппарат снова подвёл, и Накахара согнулся пополам, словно голова вдруг начала весить больше на пару тонн. Откуда-то сверху послышался присвист, и перебинтованные пальцы приподняли его за подбородок. — Ла-адно, раз уж ты так мучаешься, — «смилостивился» Дадзай, хотя из его тона не уходило ехидство; понизив голос до заговорщического шёпота, он продолжил, — У меня здесь задание. — С мафией связано? — среагировал Чуя, всё ещё дезориентированный в пространстве, — Нет, тогда…кх…так просто бы не сказал… — Ого, — оценил Осаму, второй рукой схватил Накахару за плечо и несильно встряхнул, — Эх, и почему в тебе просыпается дедукция, только когда ты в дрова?.. Чуя понимал, что при всём желании не смог бы ему сейчас вмазать, но рука сама собой поднялась и криво ударила по серому бетону; Дадзай успел уклониться и теперь оказался окончательно прижатым к стене. Со стороны, из-за разницы в росте, это выглядело довольно забавно. — Тише-тише, шею не сверни, — Осаму опасливо покосился на Накахару сверху вниз, — В общем, пока ты ещё живой и меня не убил. Помнишь парня, который сорвал куш? Он украл кое у кого кругленькую сумму, а теперь, похоже, решил пожить красиво. Я его выслеживаю. Накахара молчал несколько секунд, позволяя уставшему мозгу переварить полученную информацию. — В кожанке?.. — Вот, и концентрация внимания появилась! — широко улыбнулся Осаму, — Может, тебе с собой на миссии бутылку таскать? — Заткни…с-сь… Держаться на ногах становилось сложновато, но и падать без чувств в объятия заклятого врага было ещё рано, так что Чуя зажмурился и потёр виски, стараясь хоть немного сбавить темп отбойных молотков, что стучали в голове не переставая с самого выхода из казино. — …или нет. Накахара ощутил, как земля уходит из-под ног и удержался, видимо, только благодаря сверхспособности. — Так если…ты его «выслеживаешь»…почему ты сейчас здесь?.. — Потому что я крайне ответственный детектив и ценный сотрудник! — демонстративно прижав руку к груди в пафосно-торжественном жесте, провозгласил Осаму. Чуя поморщился от такого потока громких звуков, и Дадзай слегка поубавил пыл; в конце концов, столько выпивал в своё время не только Накахара, — А вообще… Его я ещё найду. А вот тебя — нет. Чуя вздрогнул и открыл глаза. Эти — последние — слова ещё звучали в ушах пару секунд, рассеиваясь эхом. Так просто — но сколько за ними скрывалось… Картинка вдруг прояснилась, и он поднял взгляд, пытаясь поймать это недолгое мгновение, пока может нормально видеть, поймать всё: тёмные волнистые волосы, весело поблёскивающие глаза цвета крепкого виски, другое — светлое — пальто, и неизменно перебинтованную шею, и руки, и… Потому что он обязательно снова уйдёт, снова исчезнет, и никто не гарантирует, что не навсегда, потому что Чуя обязательно снова вернётся во мглу одиноких ночей, когда нельзя ни сном забыться, ни отвлечься на какое-нибудь дело, ведь усталость сбивает с ног, потому что он снова в такие моменты не сможет вспомнить ничего: ни слов, ни мыслей, ни касаний, ни взглядов — достаточно отчётливо… Глаза заволокла пелена, и сердце бешено застучало — нет, чёртов алкоголь, нет, хоть ещё секунду! — он моргнул, и чёткость снова вернулась; Накахара пару секунд не чувствовал холодную каплю, оставившую влажный след на щеке. — Эй, Чуя… Чуя, ты чего… Тихо. Почти испуганно. А ноги не выдержали — Накахара рвано выдохнул и повалился прямо на Дадзая, рефлекторно вцепившись пальцами в песочного цвета ткань рукавов. И так даже лучше — не придётся выдумывать причину отвернуться и спрятать лицо; не придётся видеть в карих глазах удивление, которое точно сменится презрением, и ненавидеть не его — себя; не придётся в сотый раз прогонять в голове те глупые, отвратительные, ненужные мысли о стыде, о гордости-гордыне, и в тысячный раз убеждать себя, лгать себе о совершенно противоположных чувствах. Он сдержал только всхлип, закусив губу, а слёзы катились градом. Слёзы — как сильно он злился бы на себя за них какой-нибудь год назад… А сейчас и вспоминать не хотелось, и думать; Чуя просто прижался сильнее, изо всех сил впиваясь трясущимися пальцами, готовый ко всему — да, сейчас засмеётся, сейчас оттолкнёт и пошлёт куда подальше, но Накахара хотя бы оставит себе одно воспоминание об этом моменте, когда ничего ещё не случилось, чтобы не сойти с ума во тьме… От этих мыслей дрожь волнами пробежала по всему телу, ноги окончательно подкосились, и он буквально повис на своём…враге? Дадзай обнял его, оседая на землю. Как напарники, они понимали друг друга без слов. У каждого была — своя темнота, а сейчас можно было выпустить её и наконец избавиться — не навсегда, конечно — и это они тоже поняли молча. Осаму провёл рукой по рыжим волосам Накахары — шляпа упала на землю — бережно поднял его лицо пальцами, не заставляя открыть слезящиеся глаза — это было бы слишком жестоко, и поцеловал. Впервые просто так; не в дешёвом номере вместо такой же дешёвой прелюдии; не пытаясь заткнуть словесный поток, когда прочие способы исчерпаны; не стараясь перехватить первенство, так утверждая своё превосходство. Просто так — без боли от укусов, медленно, долго и глубоко, ощущая солёный привкус от слёз и горький — от алкоголя, прикрыв глаза. Но как бы ни было осторожно — Накахара задохнулся от жара, на мгновение разорвал связь, судорожно вдыхая прохладный воздух, потом возобновил сам. Слёзы уже не катились, но и сожаление не приходило — да и будет ли оно вообще? — он подался чуть вперёд, опираясь руками прямо на мокрый асфальт. Голова сладко кружилась — от алкоголя ли? — и Чуя окончательно потерял ощущение пространства, когда почувствовал, как его подхватили на руки. Казино за их спинами искрилось тысячами цветов.