***
Время в компании Тюра пролетало беззаботно. Они втайне жили в чужом подвале, но чувствовали, что это их общий дом. Им неоткуда было брать еду, но благодаря умениям Тюра выживать на улице не было ни одного дня, когда дети легли бы спать голодными. Их никто не искал, никто о них не пекся, однако общества друг друга им хватало с лихвой. До этого момента Тоби никогда не плавал в речке, пусть даже узкой и неглубокой; никогда не сбегал с украденными яблоками через заборы соседствующих дворов; никогда не лазал по деревьям; никогда не ходил по крышам. Вместе с Тюром он познавал жизнь вне богатства, и, как ни странно, она ему нравилась! Впервые он делал то, что хотел сам, а не следовал бесконечным сухим правилам, надиктованным его няньками и учителями. Порой он скучал по пуховым перинам, но и на сене, укрывшись им и старыми тряпками, было тепло и мягко. Время с рассвета и до заката, в сносную погоду, они проводили вне «своего» уютного подвала, чтобы случайно не попасться на глаза истинным хозяевам этого места. Лишь в темное время суток, а также в наиболее сильные грозы, они прятались за ненадежной старой дверью, от которой исходил легкий запах плесени. Тюра дико веселило то, как первое время Тоби реагировал на мокриц и прочих ползучих тваринушек, с коими им приходилось делить жилье. Аристократически бледный мальчик вскрикивал от ужаса всякий раз, как чувствовал их на коже, стряхивал с себя, будто раскаленные угли, и уносился в противоположный конец подвала, кривя лицо. Но через неделю он и сам не заметил, как перестал паниковать и пугаться насекомых, и Тюр потерял повод для глумления. В какой-то из вечеров, вернувшись «домой», они обнаружили приятный сюрприз: в дальнем конце подвала стояла кровать. Стояла — это, конечно, громко сказано: кровать лежала на полу, так как не имела трех ножек. Но и поломанная кривая мебель стала для мальчиков огромным событием. Через какое-то время в подвал был отправлен покосившийся стул, а после — и бордовое кресло с обивкой, торчащей наружу. Постепенно подвал превратился в склад поломанной мебели и лишних вещей, а в воображении ребят — в полноценный, по-царски обставленный дом! Чтобы не потерять это место навсегда, им приходилось быть крайне осторожными и с приходом утра уносить или прятать все свои немногочисленные пожитки, чтобы и впредь оставаться незамеченными. Днем близко к подвалу и прилежащему дому они не подходили никогда — до этого самого утра… Обхватив Тоби за шею, Тюр скакал на одной ноге, держа вторую как можно дальше от земли. На щеках сироты блестели скупые слезы. Он громко шмыгал носом, но по-прежнему изо всех сил делал вид, что воткнувшийся в ногу гвоздь его ничуть не заботит. Вытащить его на месте мальчик не позволил. Тоби видел всю фальшь в смелости ребенка, но идея довести Тюра до дома казалась ему наиболее здравой. Ноу открыл дверь плечом и помог единственному другу скрыться в тени подвала. Мальчики добрались до кровати и устало повалились на нее; Тюр мученически застонал. — Теперь я могу осмотреть твою ногу? — А что ты собираешься с ней делать?.. — с опаской осведомился Тюр. — Сейчас — просто осмотреть. — Только не трогай… — взмолился Тюр, нехотя протягивая Тобиасу больную ногу. Ноу никогда не приходилось кого-то лечить. Он сам ни разу в жизни не ранился серьезнее пореза бумагой. Но здравый смысл подсказывал ему выдернуть торчащий гвоздь, что он и сделал. Тюр вскрикнул и ударил Тоби здоровой ногой в живот. Ноу упал навзничь и уставился в темный потолок. Что это?.. Часы?.. Нет… Но этот звук повторялся, он был похож на громкое глухое тиканье поломанных часов, сбившихся и переставших отсчитывать секунды. — Ты слышишь? — шепотом произнес он. Тюр прислушался. — Ничего не слышу. О чем ты? — Стук… или… тиканье часов… — Может быть, хозяева принесли сюда ненужные часы, — без интереса пожал плечами Тюр, задирая ногу и рассматривая кровоточащую рану. — Там, кажется, земля… — с заметными нотками отвращения проговорил он. — Хочешь взглянуть? Конечно, Тобиас хотел! Никогда раньше ему не доводилось видеть чью-нибудь рану, тем более такую глубокую, и любопытство распирало его. Он встал и подошел к кровати, на которой восседал его израненный товарищ. Дырка в ноге была заполнена стекающей на пол тонкой струйкой кровью с примесью ржавчины, оставшейся после гвоздя. Тобиас хотел поморщиться, ужаснуться, отшатнуться — как сделал бы, по его мнению, любой другой мальчишка. Но — вместо этого — он смотрел… Впервые в своей достаточно непродолжительной жизни он не мог отвести взгляд, желая изо всех сил сделать это. Но стекающая по грязной от пыли коже рубиновая кровь завораживала его. Чем дольше он смотрел, тем больший голод испытывал. Или же это была жажда?.. Жажда чего?.. — Тоби? — неуверенно окликнул его Тюр. — Ты в порядке?.. Тобиас очнулся, лишь когда рука Тюра толкнула его в плечо. Он судорожно сглотнул, пытаясь промочить пересохшее горло. Низкое глухое тиканье в его голове било в барабаны все громче. — Можно… я дотронусь до твоей руки? — надеясь на ошибочность собственного — совершенно невероятного! — предположения, спросил Ноу. Тюр протянул руку, и пальцы Тоби сомкнулись на его тонком запястье. Тиканье. Он слышал не тиканье часов. Он слышал тиканье жизни в Тюре. Его сердце… В глазах Тобиаса Ноу застыл ужас, передавшийся и Тюру. — ЧТО?! Я умираю?!.. — чуть не разрыдался второй. — Нет! Нет, нет, нет… Я… — Тоби отпустил его руку и постарался вернуть лицу более безмятежное выражение. — Это не касается тебя, а с тобой все будет хорошо. Я уверен. Тюр выдохнул с облегчением. — Ну ты и напугал меня, — рассмеялся он, окончательно расслабляясь. Тоби же от покоя был далек. Мысли кипели в его голове, и ни на один из десятка своих вопросов он не находил хоть сколько-нибудь приемлемого ответа. Словно зацепив случайную нить, его память выдернула воспоминание из бесконечного полотна прочих…***
На шелковых подушках отражались вспышки молний: за окнами роскошного поместья разорялась ночная гроза. Дождь барабанил в стекло — приложив к его ледяной поверхности ладонь, Тобиас Ноу практически чувствовал удар каждой капли. Его длинные черные волосы были переплетены фиолетовой лентой, а одежда истинного аристократа стоила дороже, чем имущество самых богатых бедняков, что жили ниже, под холмом. До чуткого детского слуха долетели звонкие приближающиеся шаги, и в мрачную гостиную вошла молодая женщина в пышном платье цвета красного вина. Ее бледные плечи были оголены, изящную тонкую шею ласкала золотая цепочка с сапфиром, соскальзывающим в декольте. — Ну что, мне идет? — с ослепительной улыбкой спросила она, облокачиваясь на багровую портьеру. — Ты прекрасна, как и всегда, — с выученной улыбкой ответил мальчик, поворачиваясь в ее сторону. Женщина рассмеялась пряным рокочущим смехом и, пройдя до Тобиаса, не слишком изящно уселась на софу. — Из-за черных волос и бледности меня вполне могли бы принять за твою сестру! «Или за очень молодую мать…» — подумал Ноу, но посчитал, что озвучить это будет слишком неучтиво. Мысли тенью отразились на его лице, и с губ женщины схлынула улыбка. — Что-то не так? — произнесла она, откровенно подразумевая обратное. — Я не знаю, — честно ответил Ноу. — Я… должен чувствовать что-то, наверное… Но внутри меня пустота. Так будет всегда? — Первое время, — нехотя признала женщина, покусывая мизинец. — Потом чувства возвращаются. — Но я не хочу ничего чувствовать. Я не хочу почувствовать это… — Ми-и-илый… — ободряюще пропела женщина, мановением руки подзывая мальчика к себе. Тоби послушно присел рядом, притесненный пышной юбкой. Ледяные руки женщины обхватили его за плечи. — Ты ни в чем не виноват… Эти люди не понимали тебя ранее, не поняли и теперь. Они хотели убить тебя!.. Подобное нельзя прощать ни в коем случае, уж поверь мне… — Они б-были моей семьей… — всплеснул руками от бессилия Ноу. — Они бы не тронули меня, разве не так?.. — Ми-и-илый… — нежные пальцы погладили его по щеке. — Боюсь, что сейчас ты лишь пытаешься верить в лучшее… Но жизнь далека от сказки… — Женщина тяжело вздохнула и уложила мальчика к себе на колени, поглаживая его по волосам, перебирая их прядь за прядью. — Самые близкие люди вонзают нож в спину… Потянешься к человеку, захочешь быть с ним — а он тебя убьет… Вот как в жизни бывает. И никак иначе, милый… — Значит, ты тоже когда-нибудь меня убьешь? — поднял серьезные глаза мальчик. Женщина опустила на него печальный взгляд и позволила себе еще один нелегкий вздох. — Да, милый. Или я тебя — или ты меня… Понадеемся на второе. Какое-то время они молчали. За них говорила гроза… В поместье было необычайно тихо. Кажется, не тикали даже стрелки часов. — Я давно не видел слуг. Женщина встрепенулась и выпустила поднимающегося мальчика из рук. — Ты напомнил мне кое о чем, — сказала она с полуулыбкой. Ее длинный тонкий палец указал на столик в изголовье софы, на котором ютился поднос с графином и двумя бокалами. — Что это? — лишь слегка удивился Ноу. — Вино? Гранатовый сок? — Лучше, — лукаво шепнула женщина. — Принеси сюда. Мальчик повиновался. Держа в руках поднос, он медленно встал на колено перед женщиной, чем заслужил ее безмолвный восторг. Она поднесла графин к лицу и аккуратно вдохнула переплетение десятка самых разных ароматов. Когда напиток коснулся узорчатого стекла бокалов, Тобиас смог почувствовать божественный запах незнакомой алой амброзии. Оба бокала оказались в женских руках. Мальчик встал и вернул поднос с графином на место. Женщина все с той же восковой улыбкой ждала его на софе, протягивая один из бокалов. — Нет ничего приятнее этого, — счастливо сказала она, делая желанный глоток и закрывая глаза от нахлынувшего удовольствия. Тоби осторожно поднес бокал к губам и отпил. Он хотел остановиться и добиться ответа, что же все-таки было в графине, но не смог. Он опустошил бокал, пару секунд продолжал облизывать край, с которого пил. Женщина рассмеялась, прикасаясь снова к его щеке. — Не торопись, милый, учись сдерживать себя. Иначе проблем не оберешься. Давай так: ты получишь еще, если сейчас сыграешь мне что-нибудь. — Я не в настроении играть на фортепиано, — тоскливо ответил Ноу, ставя пустой бокал на поднос. В этот миг он прикладывал все усилия, чтобы не дать себе схватить графин и выпить залпом все. — Ну пожалуйста! Ты так замечательно играешь! Я никогда не слышала ничего прекраснее твоей игры. Я так старалась тебя порадовать, наполняя этот графин. Порадуй же и ты меня. Пристыженный за эгоизм, Тобиас поднялся и нехотя отдалился от столика с графином, подходя к фортепиано и присаживаясь. Стук поднятой крышки слился с очередным раскатом грома. Ловкие пальцы легли на клавиши, извлекли неторопливую печальную мелодию, и женщина откинулась на подушки, слушая каждую ноту с опущенными веками и сонной полуулыбкой…***
Треснутая ваза сама собой соскочила с кособокого комода и разбилась вдребезги; под испуганный вскрик Тюра Тоби мыслями вернулся в подвал. — Там что-то есть… — отчаянно шептал сирота с круглыми от страха глазами. Тобиасу не было страшно. Вернувшись в то нелегкое для него время, он зачерпнул и толику былого равнодушия. Он величаво встал и медленно прошел до комода. Он не был придвинут к стене, и в тени за ним что-то копошилось. Намного больше крысы. Даже больше собаки. Что бы это ни было, Тобиас готов был это убить. Перед глазами все еще стояло напуганное лицо Тюра — единственного человека из встреченных многих, кто протянул ему руку помощи и позволил стать частью своей и без того совсем не легкой жизни. Тобиас просто не мог позволить чему бы то ни было причинить Тюру вред… Он сделает все от него зависящее, чтобы этот ребенок прожил до глубокой старости… В неимоверном напряжении левая рука опустилась на деревянную панель, со скрипом отодвинула комод: тень скользнула по светлым причесанным волосам и загорелой веснушчатой коже. Из бреши между старой поломанной мебелью и стеной подвала на Тобиаса смотрела напуганная девочка, сжимающая кулачками край тонкой розовой юбки. — Ребенок?.. — удивленно отшатнулись они друг от друга. Тюр тянул шею, тщетно пытаясь увидеть владелицу высокого звонкого голоса. Придя в себя, девочка бойко встала и расправила платье. Ее голова попала в поле зрения Тюра, и тот разочарованно хлопнул рукой по коленке. — Ты — дочка хозяина этого подвала? — с выражением муки на лице спросил очевидное Тюр. — Именно, — необычайно дерзко для человека, только что прячущегося за комодом, ответила девочка, обходя Тобиаса и останавливаясь в центре подвала. — А вы, оказывается, всего лишь пара бездомных мальчишек, решивших поживиться нашими вещами! — Ничем мы не живились! — криком ответил ей Тюр, попытавшись по глупости встать на больную ногу, но тут же вскрикнул и упал обратно. — Мы, всего-то, ночуем здесь! И не взяли ничего, что принадлежало бы твоей семье! Мы не воры! Нам просто некуда податься… К концу его речи взгляд девочки смягчился, хотя смотрела она уже на не лицо Тюра, а на его по-прежнему кровоточащую ногу. — Ты ранен… — как бы невзначай подметила она. — Не твоего ума дела! — огрызнулся Тюр, краснея и пытаясь подмять ногу под себя. — Моего ума. Я же не хочу, чтобы в нашем подвале умер какой-то мерзкий грубый мальчишка. Она развернулась и направилась к двери, как вдруг выход ей перегородил молчаливый Ноу. В глазах девочки промелькнул страх. — Ты пошла докладывать взрослым о нас? — с откровенным отчаянием бросил Тюр ей вдогонку. — Нет. Я пошла за водой, чтобы промыть твою рану. Но я не умею ходить сквозь людей, так что, очевидно, сегодня ты до смерти истечешь кровью. Так ведь? — обратила она небесного цвета глаза на угрожающе стоящего перед ней Ноу. — Тоби, пропусти ее. Или донесет, или поможет. Мне уже все равно… Тобиас сделал шаг вбок, позволяя девочке покинуть подвал. Он шумно втянул носом воздух, ощутил легкий цветочный аромат, исходящий от ее кожи. Запах цветов, а также пыли и солнца. — Мы должны уходить, — скомандовал Ноу, подходя к Тюру и протягивая руки, чтобы помочь ему встать. — Я знаю, — кивнул Тюр, не спеша оставлять нагретое место. — Но… кажется, я ей верю… Не знаю, мне показалось, что она была серьезной, говоря все это… — Дурость — доверять незнакомцам. — Но ведь и ты когда-то был незнакомцем для меня, — пожал плечами Тюр. — И я мог убить тебя, как только ты позвал меня, если бы был плохим человеком! — Но ты не выглядел плохим человеком, — парировал Тюр, двигая больной ногой и покрякивая от дуновения боли. — И она тоже не выглядит злодейкой. Я чувствую, что нам нужно подождать. — Чувствуешь? — скептически поднял брови Тоби и сплел руки на груди. — Да, а что? У тебя такого не бывает? Когда ты не знаешь наверняка, не можешь знать, но чувствуешь, как все на самом деле… Тобиас промолчал. Он прекрасно понимал, о чем ему говорил сейчас Тюр. Однажды он уже испытывал это самое чувство. Давным давно, там, в гостиной, он не знал, что находилось в графине. Не мог знать. Не сумел бы догадаться. Но, играя в ту ночь на фортепиано, он чувствовал, что позади него в стекле томится кровь его слуг.***
В ту самую секунду, как девчонка представилась Мередит Лоррел и начала промывать рану Тюра, Тобиас потерял возможность быть рядом с другом. Оказанная сироте помощь завоевала его наивное сердце и позволила веселой и вечно заботливой Мередит стать его тенью, скрывающейся только на ночь, которую девочка проводила в уютном родительском доме, а мальчишки — в сыром, уставленном поломанной мебелью подвале. И даже в эти счастливые для Тоби часы Тюр продолжал говорить лишь о ней, чем вызывал в Ноу ядовитую злость постоянно. Рана Тюра быстро зажила, а пиявка Мередит (как про себя величал ее Тобиас) осталась. Как и когда-то давно, в семье, теперь он снова чувствовал себя лишним грузом, с которым некому было возиться. Только теперь вместо его младшего брата была Мередит Лоррел… Воспоминания о младшем брате грустью отразились в его потупленном взгляде. Лишь глазами Мередит напоминала его, голубыми и невероятно глубокими. Всем остальным же тот мальчишка был неповторим: и непослушными огненно-рыжими волосами, и своевольным характером, и неуемной тягой к всевозможным авантюрам… Моррис… При отзвуках этого имени в голове Тобиас вздрогнул. Всего на мгновение ему показалось, что опять его руки в крови. Но наваждение быстро испарилось. Внутри росло раздражение, вызываемое весельем Тюра и Мередит, плещущихся у берега пруда. Зеленоголовые кряквы неодобрительно покинули заросли камыша. Провожая их взглядом, Тобиас поймал себя на мысли, что завидует их возможности уйти прочь от этой парочки, пышущей жизнелюбием. Может быть, и ему стоит оставить им напоследок пару ласковых и столь же пренебрежительно удалиться через заросли в прилесок?.. Мередит, встрепенувшись, выбежала из воды, Тюр не отставал от нее ни на шаг. — Что, уже все? — без капли интереса осведомился Ноу, морщась от солнечных лучей. — К сожалению, да, — ответила девочка, безуспешно пытаясь выжать края юбки. — У Мередит суровый отец, так что она должна возвращаться домой точно в срок, — пояснил Тюр, поднося Мередит оставленную под кустом обувь. — Вы уже и фразы друг за другом заканчиваете… — угрюмо произнес Тоби, царапая затылок о кору дерева, в тени которого нашел спасение от солнца. Но его слов никто не услышал: Мередит и Тюр беззаботно смеялись над шуткой, понятной лишь им двоим. Между Тоби и явно влюбленной парочкой в который раз выросла невидимая стена. По эту сторону от нее стоял сводящий с ума зной, сухая трава колола кожу даже через одежду. А по ту сторону — мягко грело яркое летнее солнце, холодил кожу приятный ветерок, а слух услаждал счастливый детский смех и плеск легкой ряби на воде. Тобиас давно уже перестал быть уверенным в том, чего именно он желал: оказаться на той стороне — или перетянуть Тюра к себе, чтобы нестерпимо жарко и душно было не только ему. От постоянного безделья и неприкрытого одиночества в присутствии Мередит Тобиас сочинял в голове песню, историю, так похожую на его собственную жизнь. И сегодня он сочинил ее до конца. Когда город накрыли сумерки и мальчики смогли вернуться в свой уютный сырой подвал, Тоби разделил хорошую новость с единственным другом. — Как здорово, — улыбнулся Тюр, усаживаясь на кровать. — Спой ее мне. — Спеть?.. — искренне удивился Ноу. Он представлял, как будет зачитывать пришедшие на ум слова, но никак не пение — нет, петь… как он может?.. А что если он плохо поет?.. До этого его пение случайно слышали лишь особенно пронырливые слуги, они хвалили молодого господина, но ведь на то они и слуги, чтобы говорить ему то, что он хотел слышать!.. — Ну же. Мне никто никогда не пел, — смущенно добавил Тюр, — так что мне точно понравится, даже если ты горланишь как петух… Последние слова убили решительность Тоби, однако именно честностью его дружба с Тюром и была ценна… — Если ты засмеешься, я тебя ударю, — в сердцах пообещал Тобиас; Тюра такой расклад вполне устраивал. Мальчик вздохнул, с закрытыми глазами собираясь со всей имеющейся у него смелостью, но протяжно скрипнула дверь, и в подвал скользнула пиявка Мередит. На лице Тюра тут же расцвела широкая улыбка. Мановением руки он пригласил девочку сесть рядом, и теперь уже две пары глаз с любопытством смотрели на растерянного Тобиаса Ноу. — Что, мне петь и для нее?.. — не сдержался он. — Ну конечно, — простодушно ответил Тюр. — Она ведь наш друг. Ноу молчал. Ответь он сейчас правду — и потеряет Тюра навсегда. Ради дружбы Тюра, ради единственного, что еще осталось в его жизни, он должен попробовать увидеть в Мередит друга. Должен…— Крик души за сто стенами. В зеркалах сплошная ложь. Потеряешь скоро брата И один с ума сойдешь. Нет спасения, всеми брошен, Ты не умер, не живешь. Без рассудка, без надежды Ты к концу пути придешь: Роза с черными шипами, С неба льет соленый дождь. Если не найдешь ты дома, То один потом умрешь. И впотьмах бредешь ты к другу, «Ты поможешь, ты поймешь…» Но молчат угрюмо ставни, Будто ждут, что ты уйдешь. «Не открою тебе двери — На порог мой не пройдешь. Не впущу бродягу в дом свой: Слишком грязен и негож!» Рядом розовая клумба, Тело сковывает дрожь — Умираешь возле дома, Где не друг, а только ложь…
Прекрасный голос Тобиаса трагично смолк, и в подвале воцарилась тишина. Нарушил ее нерешительный девичий голосок: — Я… ничего не поняла… — Значит, ты слишком глупа для того, чтобы понять! — вспыхнул от стыда Тоби. Сейчас он был готов сквозь землю провалиться. Он корил и ненавидел себя за то, что все-таки решился петь… — Тоби! — криком вступился за девочку Тюр. — Почему ты всегда ее защищаешь?! Я ничего ужасного не говорил! Это она ничего не поняла, а я лишь объяснил ей, почему так получилось! — Ты назвал ее глупой! А она не такая! — Она ничего не поняла! Какая же она еще?! Тюр молча бросил на Мередит встревоженный взгляд. Девочка смотрела на него с надеждой и благодарностью, как на рыцаря в сверкающих доспехах — и он сделал свой выбор: — Я тоже не все смог понять, — искусно солгал он, не смотря Тоби в глаза. — Что, скажешь, что и я теперь глупый? Тобиас молчал. Он слышал ускоренное тиканье взволнованного сердца Тюра — он слышал его ложь. Он слышал его предательство… Ноу кивнул, поддерживая невозмутимость. Он повернулся и вышел из подвала вон. В ночи он шел, не разбирая дороги. Никто не окликнул его. Никто не попытался его остановить. Никто не попросил его остаться. Стоя между другом и возлюбленной, Тюр сделал свой выбор в пользу пиявки Мередит… Но если рядом с ним останется только друг, выбирать будет не из кого… Этой ночью бушевала страшная гроза — и в столб перед домом Лоррелов ударила молния, знаменуя раскол.***
Тюр проснулся ночью, но не подал виду. Когда Тоби вернулся в подвал, в открывшуюся всего на секунду дверь успела проникнуть гроза и раскатом грома прогнала сновидение Тюра прочь. Он долго не мог заснуть, терзаясь вопросом, злится ли на него Тоби, как ни в чем не бывало улегшийся на другой конец их уютной поломанной кровати. В свою очередь Тобиас спал как убитый. Не от усталости или моральной истощенности. Он спал, потому что был счастлив — авансом. Его грела надежда на возвращение прекрасных времен без Мередит. Его убаюкивал план, идеальный план избавления от надоедливой пиявки. И ради исполнения своего замысла Тобиасу придется половину дня притворяться лучшим другом Мередит… Но оно того стоит! С рассветом Тобиас и Тюр уже ждали Мередит недалеко от дома Лоррелов. Тоби был необычайно весел и приветлив, и Тюр успокоился, искренне поверив в то, что лучший друг его понял и простил. В этот день, как и в любой другой, Тоби был вдалеке от веселья Тюра и Мередит, несмотря на то, что сегодня он делал то же, что и они, стоял рядом и даже касался их, карабкаясь по деревьям или играя в воде. Чем ближе к Тюру и Мередит он был, тем явственнее ощущал себя призраком, не иначе. Невидимым и неощутимым для них, живых… Когда дети заканчивали резвиться у подножья холма, из-за деревьев, отделяющих девственную природу от шумного, людного города, показалась высокая широкоплечая тень. Она стремительно приближалась к ним, но ни Тюр, ни Мередит не замечали ее, громко смеясь. — МЕРЕДИТ! Девочка вскрикнула, прижимая руки к губам. Краска сошла с ее лица, словно она увидела привидение. — Папочка… — взмолилась Мередит, подбежавшая к разозленному не на шутку мужчине. — Я… просто… я… Не слушая объяснений, он схватил дочку за локоть и потащил в сторону города. Ноги бедняжки заплетались, отец практически волочил ее по земле. Детский локоток тихо хрустнул, и девочка залилась слезами. — Прекратите! Ей же больно! — отчаянно выкрикнул Тюр, бессильно сжимая кулаки. На его лице читались злость и страх. Лоррел остановился, разжал руку, и Мередит упала в пыль, жалобно заскулив. Мужчина медленно повернулся и угрожающе двинулся назад, в сторону расхрабрившегося бродяжки. — Не надо, папочка! — закричала Мередит. Вся в слезах, она прижимала к груди травмированную руку и неловко пыталась встать. — Папочка, прошу!.. Тюр отшатнулся, когда над ним нависла тень Лоррела. Злость и страх уступили место беспросветному ужасу. Широко распахнутыми глазами мальчик смотрел на Лоррела снизу вверх. Во взоре взрослого пылала ярость, стирающая любые границы. Одна ручища схватила Тюра за грудки и оторвала от земли, вторая — приготовилась к удару. Мальчик со вскриком зажмурился, готовясь к нестерпимой боли! — однако вместо нее он ощутил мягкое прикосновение к коже длинных волос. Он осмелился раскрыть глаза, но увидел лишь узкие перемежающиеся просветы, проглядывающие сквозь сплошную тьму. Ребенок не сразу разобрал, на что же он смотрел. Перед его лицом ветер раздувал длинные иссиня-черные волосы Тобиаса. Руки Ноу обнимали Лоррела: одна — за плечо, вторая — за шею. Сам мужчина замер, запрокинув голову и уставившись невидящим взглядом в хмурое небо. Пальцы Лоррела разжались, и Тюр опустился на траву. — Папочка?.. Шмыгая носом, Мередит обошла фигуру родителя и встала по правую руку от Тюра. Ее отец, за которого по-прежнему мертвой хваткой цеплялся Ноу, медленно качнулся и повалился на траву. — Папочка!!! — Мередит дернулась вперед, но тут же попятилась, споткнулась и упала. От подножья холма до дороги донесся пронзительный детский крик. Мередит кричала, прерываясь на короткие вздохи, ее трясло, а из глаз непрерывно текли крупные слезы. Тобиас в одном текучем движении оторвал голову от шеи Лоррела. Он не слышал крик Мередит. Он не слышал голоса Тюра, тщетно пытающегося понять, что могло так напугать его подругу. Он слышал — тишину. Тишину, которую совсем недавно прерывало сумасшедшее биение сердца этого необычайно жестокого и опасного человека. Но теперь — тишина. Теперь Тюр в безопасности. Никто не тронет его… На лице Тоби сверкнула теплая улыбка. Теперь Тюр в безопасности… Тобиас встал и обернулся на лучшего друга, ожидая увидеть его безмолвную благодарность, но вместо этого на по-детски простодушном лице сироты прорастал ужас. Ужас, куда более глубокий, чем ранее испытываемый перед Лоррелом. С улыбки Тобиаса Ноу на подбородок стекала вишневая, яркая кровь. — Ты… ты… — дрожащими губами силился произнести хоть что-то Тюр. Не понимая его реакции, Тоби сделал шаг в его сторону. — Нет! — выставив руки перед собой, закричал Тюр. — Стой там! Ты… убил его! Ты УБИЛ его! ТЫ ЕГО УБИЛ! ЗАГРЫЗ! Что за ЧУДОВИЩЕ! ДИКИЙ ЗВЕРЬ!!! Тобиас глядел в глаза Тюра, пропитанные увиденным кровавым кошмаром, и заражался им… Страхом. Перед самим собой. Из-за деревьев приближались силуэты горожан, сбежавшихся на нескончаемый крик Мередит. Тюр попятился назад, в тень дерева. Он не знал, от чего он хочет скрыться. От крика подруги, пробирающего до костей; крика, который долгие годы будет преследовать его наяву и во сне, как и нескончаемая вишневая кровь? От остывающего тела ее отца, пропитывающего траву под собой алой скорбью? От единственного, лучшего друга, в один миг превратившегося из человека в яростное кровожадное животное? От себя, не способного ничего поделать ни с первым, ни со вторым, ни с третьим… Голоса за спиной Тобиаса усиливались, но его не волновала приближающаяся толпа. Он провожал взглядом единственного и последнего друга в его человеческой жизни. Эта попытка жить ничем не примечательной жизнью обычного ребенка была с самого начала обречена на провал. Он — чудовище. Он — дикий зверь. Он перестал быть человеком давным давно. И должен перестать быть ребенком, чтобы не наступать на те же грабли. Чтобы не доверять и не привязываться. Горожане спустились с холма и оказались в считанных метрах от высокого черноволосого незнакомца, возвышающегося над кричащей Мередит и лежащим на траве Лоррелом. Тень длинноволосого мужчины скользнула по земле точно живой зверь, и все его тело утонуло в ней, исчезая бесследно.***
Каин выпрямился над свежей безымянной могилой. Он неосмотрительно позволил себе вспомнить события, произошедшие более пятидесяти лет назад, и теперь сердце его — или то, что когда-то заняло его место, — безнадежно саднило. После случая с Лоррелом он навестил бывшего друга всего однажды: через несколько недель он подсунул спящему Тюру за пазуху найденную в скудных записях сиротского дома бумагу с полным именем мальчика, которого ему посчастливилось знать, — «Томас Урвел Рейн». Всего однажды… Однако, несмотря на это, он ощущал въедливый отголосок вины за то, что не признал Тюра по прошествии стольких лет… Но, определенно, был счастлив его увидеть. До того, как с ним произошло это… Впервые за долгое время Каин не думал о полученном свыше приказе лишить Михаэля Линэша любой возможной опоры. В своем поручении он усматривал справедливость: лишить другого того, чего когда-то самовольно лишили его самого. Но какой отныне смысл стараться ради великой награды? О какой человеческой жизни можно мечтать?.. Прошло пятьдесят лет. Ничего не вернуть. Ничего не исправить. — Все должно быть кончено… — случайно проронил вампир, глядя на сырую землю. — Я устал разрываться… между тем, кто я есть и кем не являюсь… Остановиться я сам не смогу. Но я знаю того, кто поможет положить этому проклятию конец. Так или иначе. Сегодня… Он протянул бледную руку вперед, но с горечью вспомнил, что у этой могилы нет и, вероятно, никогда не будет надгробия, которого можно было бы коснуться. Никто не запомнит Томаса Урвела Рейна. Нет, Тюра — ведь «только имена имеют немногие… Особенным быть хорошо…» Этой очаровательной детской мысли Каин улыбнулся. Он присел и дотронулся кончиками пальцев до холодной земли. Хотелось прикоснуться. Хотя бы к ней, раз нет могильного камня. — Не прощаюсь: скоро увидимся… Я был рад нашей встрече, старый друг.