***
В руках Линэша надгробие ломалось столь же просто, как тонкая дощечка. Он обкрошил голый камень, пытаясь сохранить буквы имени усопшего. Но получившаяся «вырезка» переломалась дважды, разделив имя на три куска. Михаэль забросил три камня в карман и оставил пока мысленно проблему, решить которую требовалось не так скоро, как более актуальную, представшую пред его глазами. Битва стригоев и горгулий была в самом разгаре, и мертвецы с огромным перевесом проигрывали. Бóльшая численность их не спасала: на кладбищенской земле там и сям валялись тела с раздавленными головами. Лишь небольшая группка стригоев из пятнадцати-двадцати мертвецов вместе с возглавляющим их медведем сопротивлялась летающей смерти: горгулий шесть, не больше, разделались с целой армией стригоев и явно были нацелены завершить начатое. Одновременно спикировав на противников, они схватили по одному стригою, впившись каменными когтями в разлагающуюся плоть, и унесли их ввысь. Атака одной горгульи не удалась: мощная лапа разъяренного медведя добралась до нее со спины раньше, чем она бы заметила и обратилась в камень. На блеклую траву пролилась сероватая кровь, располосованная тушка рухнула наземь, обращаясь вместе с лужицами крови в песок. Стригой-вожак вместе с «выжившими» соратниками победоносно взревел, как вдруг с неба по очереди упали пять стригоев головами вниз — и больше не встали. Шуршали крылья — горгульи спускались за новой партией стригоев, но нежить уже сообразила, как одержать победу. Готовая отвлекать горгулий, половина стригоев стояла неподвижно, тогда как оставшиеся отродья протягивали руки, чтобы поймать нападавших для своего предводителя. Но в последний момент что-то пошло не так. Когда горгулья были уже у самых голов стригоев, красноглазая тень взметнулась на спину стригою-медведю. Чужак отвлек остальных мертвецов всего на секунду — этого хватило, чтобы горгульи зацепили когтями свои цели и снова унесли их в небо. На голову медведя обрушилась могильная плита, но, коснувшись его черепа, раскололась и выпала из рук Михаэля на землю. Медведь махнул головой, постаравшись избавиться от вампира, как от назойливой мухи, но Линэш только крепче схватился за зловонную шкуру. Обезумев еще сильнее, медведь понесся обратно в лес, напрочь забыл об остатках своего воинства; на могильные плиты упали стригои, расплескав гнилые мозги. Вскоре на кладбище не осталось ни одного «живого» стригоя… Медведь несся вперед, стараясь обчесать спину о каждое попадающееся на пути дерево — а их в лесу, как известно, немало. Линэша бросало из стороны в сторону, о его плечи и торс разламывались ветки, доставляя вампирскому телу незначительный дискомфорт. Но от крупных стволов приходилось уворачиваться, иначе бы Линэш не сносил головы. Кажется, на его щеках, плечах и предплечьях уже практически не осталось кожи — все содрали ветки, проносящиеся и врезающиеся в него на огромной скорости. Чтобы не слететь, Михаэль по очередь вонзил руки в тело стригоя — ухватился за его ребра. Медведь взвыл, но не остановился. Справа рябь от мелькающих деревьев стала реже, и за черными стволами виднелась белизна морской пены. Потянув правой рукой за ребра, Линэш развернул медведя словно коня на скаку. Последние деревья разбили ветки о голову колдуна, и в одном огромном прыжке медведь полетел с обрыва! Время остановилось. Мысли Линэша теперь были быстрее, чем ветер, а за его движениями не могло уследить ни одно живое существо. Он свободно разжал руки, отпустив ребра нежити, и вытащил их из скользкого мяса. Фиолетовые глаза уже горели адским огнем, и, оттолкнувшись от спины зверя под собой, Линэш запрыгнул на выступ в паре метров от вершины вертикального склона. Медведь уменьшался в размерах слишком быстро. Его огромное неуклюжее тело стремительно вжалось внутрь себя, и вместо меха показались пепельные перья. Обратившись в невзрачную ворону, стригой облетел волну, столь явно желавшую захлестнуть его и потопить, и безмолвно скрылся за соседней скалой. Ничего из этого Михаэль Линэш не видел. Внизу оглушительно шипело море, пальцы колдуна скользили по камню, глаза тускнели. Все это время он блуждал взглядом по склону в поисках подходящего выступа, чтобы по нему влезть. Особенно крупная волна с разбегу налетела на скалу, и этот всплеск Линэш принял за конец последнего стригоя. Вскоре Михаэль вскарабкался наверх, выдрав в процессе несколько пучков сухого кустарника. Рука сама дернулась к склянке с пеплом, висящей у него на шее, другая — уже осознанно — проверила в кармане осколки надгробного камня с весьма знакомым ему именем. Не так уж и далеко из-за верхушек деревьев на колдуна смотрела пустота с того места, где ранее возвышался старинный замок. Сердце — вернее, то, что от него осталось, — звало его в ту сторону. Колдун знал: уйди он сейчас обратно в город — и будет жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. А если принять во внимание то, кем он стал… вечность сожалений не оставляет место надежде…***
Вольф ходил по комнате, кусая ногти. Посудный шкаф закрывал проход, но не глушил звуки снаружи. А на улице стояла тишина. Именно это не давало ему покоя. Когда город был заполнен чудовищами, было понятно, чего ожидать, но сейчас… Что могло произойти? И где его хозяин? Тишь разбавили шаги. Легкая неспешная поступь. Каблуки сапог стучали о булыжники. Вольф затаил дыхание. Неизвестный прошел мимо дверного проема и свернул за угол, отразившись на оконном стекле. Абсолютно серые волосы колдуньи развивались на ночном ветру. Лицо, шея и одежда были изрядно заляпаны запекшейся кровью. Походка была неестественно прямой, чем Сапфир очень сильно напомнила Вольфу Каина. Девушка оглянулась, и сходство стало еще явственнее. Глаза… Вольфу не надо было додумывать мысли вампирши: она знала, что в доме есть человек. Все повстречавшиеся ей бу-хаг ныне валялись обескровленными на улицах проклятого городка. Она утолила свою жажду крови, но с жаждой охоты поделать ничего не могла. В ее груди едва ощутимо начинало трепетать уже небьющееся сердце, стоило ей почуять добычу или настигнуть ее. В эти короткие промежутки времени она ощущала себя живой, хоть и не помнила, как это. Она не знала о себе ничего. Она не помнила ни имени, ни друзей, ни семью. Ни одного момента жизни до той секунды, как открыла глаза и увидела нависшего над ней черноволосого мальчишку, воняющего волком. В тот миг она была так рассеянна и зла, что не принюхалась как следует и оттого упустила закуску, спрятанную в задней комнате. Этот тонкий, нежный аромат бы в сотню раз чудеснее запаха крови бу-хаг — кругом шла голова, стоило попытаться представить, насколько же вкусна будет эта кровь!.. В панике Вольф задернул шторы — сей жалкой попытке скрыться вампирша лишь улыбнулась. У нее появился повод расправиться со щенком. Все ее инстинкты взывали к этому, от одного его запаха хотелось рыть землю, лишь бы только добраться до него и свернуть его хрупкую шею. Вольф оглядел комнату: ничего. Абсолютно ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия. Хотя… Он подбежал к окну и вырвал из стены металлический карниз. Шторы соскользнули с него на пол. За окном было пусто. Тук. Тук. Тук — раздалось из-за шкафа. Вольф повернулся к дверному проему, воинственно сжимая импровизированный посох. Тук. Тук. БАХ! — удар выбил шкаф из дверного проема, и тот упал, растеряв остатки стеклянных вставок. На него грациозно ступила Сапфир, жадно оглядывая комнату. К ее величайшему сожалению, сражаться с ней вышел только адлет. Гарпия на софе не шелохнулась. Ну ничего, ее она сможет использовать в качестве аперитива к основному блюду. — Сапфир, приди в себя. Пожалуйста, — взмолился Вольф, неуклюже выставляя перед собой карниз. — Я знаю тебя, ты добрая, абсолютно не жестокая. Ты плакала, когда умер Найт, вспомни! Левый висок Сапфир кольнула вспышка боли. Она опустила голову и замерла: ее руки были в черной крови, как и серебряный кинжал, зажатый в них, а сердце разрывалось от тоски и чувства потери. Глаза застилали слезы, и в следующую секунду вместо четкой картинки она видела только размытые пятна. Колдунья моргнула, отгоняя наваждение. Да, ее руки были в крови, но в темно-алой. Никакого серебряного кинжала, вообще никакого серебра. Она ничего не помнила о себе, но точно знала, что серебро для нее — смерть. Как она могла его держать? Нелепица, не более. Этот щенок ее дурит. Пытается заговорить ей зубы, чтобы превосходство было на его стороне. Он безнадежен… — Ну же, Сапфир! Ты же вспомнила что-то сейчас, я видел! Приложи усилия, вспомни еще! Рубин! Ты помнишь Рубина? Он твой брат. Он заботится о тебе. У него красные волосы, карие глаза — вспоминай! Красные волосы, темные глаза — она видела его, лежащего на улице. Возле него она смогла поймать одну бу-хаг, он был прекрасной наживкой. Так, стало быть, адлет не врет?.. Но почему тогда… — …не помню? — слетел обрывок фразы с языка Сапфир, и она сама удивилась прозвучавшему голосу. Чей он? Разве ее? Мелодичный, подрагивающий. Удивленный. — Вспоминай, прошу… — Надежда Вольфа крепчала. Он опустил карниз, глядя на Сапфир сверкающими щенячьими глазами. И она узнавала этот взгляд. Ей казалось, что она его знает. Позади нее разбушевались вихри — желтый дракон, хлопая необъятными крыльями, садился на дорогу. С его спины скатилась хрупкая фигура. В одном движении Сапфир пересекла комнату, оказавшись за спиной Вольфа. Карниз вжался в шею адлета, и из горла щенка вырвались бессвязные хрипы. На порог дома ступил Драк Онн, принявший человеческий облик. Увидев Сапфир, взявшую Вольфа в заложники, Драк оторопел. Но ему не потребовалось много времени, чтобы понять, что тут происходит. — Я не собираюсь сражаться, — произнес он, проходя мимо вампирши в спальню. Сапфир ждала возвращения дракона, но хватка ее заметно ослабла, и Вольф сумел отдышаться. — Он друг. Правда. Сапфир опустила лицо. Снизу на нее глядели честные собачьи глаза. Этот взгляд был ей столь знаком, но так на нее смотрел не адлет, а… — Изумруд, — проговорила Сапфир, видя верного пса, а рядом с ним Рубина. Ее взгляд был устремлен в дверной проход, вместо которого темнела бревенчатая стена далеко не первого потерянного дома. На крыльце на корточках сидел Рубин, почесывая щенка добермана со смешно торчащими ушами… Сапфир моргнула, и перед ней опять была разгромленная комната чужого дома. Лицу было неприятно, словно кто-то крюками растягивал кожу. Голд коснулась его — под ледяными белыми пальцами дрожала улыбка. Сапфир села на край софы, абсолютно теперь не замечая на ней Мираду. — Я подожду Рубина, — тихо вымолвила она. — Он придет? — Да. Конечно, — ответил Вольф, не решаясь подходить к вампирше. — И Изумруд. — Изумруд… Следующие полчаса она просидела молча, глядя на почерневшее одеяло. Перед ее глазами разворачивались светлые, до боли яркие воспоминания, которые сперва казались ей отрывками чужой жизни, потом — ее собственной: исчезали из мыслей и укладывались в памяти на свои места. Когда перед домом опустилась волшебная метла с Рубином, а из розового пузыря выскочил Изумруд, она уже точно знала, кто такая Сапфир Голд и кто является неотъемлемой частью ее сумасшедшей жизни. Она встала так быстро, что Вольф шарахнулся в страхе назад, однако она этого не заметила. Рубин не успел заглянуть внутрь дома, а Сапфир уже бросилась ему на шею, моля о прощении. Пес восторженно лаял, носился вокруг, и его тявканье было единственным звуком во всем проклятом городе, наполняло его толиками жизни и радости.***
В противовес Изумруду, Михаэль Линэш разносил по городу тоску. Он жалел не о том, что поддался порыву и вернулся на руины замка, а что ничегошеньки там не нашел, кроме огромной груды камней. Все было бесполезно. Все будет бесполезно. Всегда… Его обратная дорога также пролегала через городское кладбище. Ни один стригой не выжил, что, определенно, было единственной хорошей новостью за этот чертов день. На постаментах трех героически выстоявших склепов расселись горгульи, на века обращенные в камень, как бы одним своим присутствием обещающие оберегать этот город и впредь. Только одно место пустовало, а на траве поодаль постепенно рассеивалась с порывами встревоженного ветра горстка бесцветного песка. Михаэль практически не думал, куда идет, — ноги несли его сами. Что-то живое цвета пламени промелькнуло под мостом. Колдун дернулся, но это было всего лишь его отражение. Из воды на него смотрел рыжеволосый юноша, грязный с головы до ног. Увидев грязь, Линэш больше не мог не замечать ее на своем лице, он практически чувствовал ее и на шее, и на руках, и на щеках — везде, где заросли многочисленные раны. Михаэль дошел до конца моста и спустился к воде. Набранная в ладони, она казалась такой подвижной, такой живой… гораздо живее, чем он сам. Чище и прозрачнее. Невзрачный шорох под мостом его отвлек. В нос ударила вонь нескольких давно немытых тел и пыльного тряпья. Нюх его не обманул: сгорбившись в тени, к мосту жались три фигуры, высокая и две поменьше. Из-под недостаточно глубоких капюшонов торчали горбатые носы. Пальцы, смыкающие края старой ткани, были сплошь покрыты отвратными буграми и неестественными изгибами. Глаза Линэша вспыхнули, стоило ему понять, что перед ним стоят тролли, но тут же потухли. Колдун плеснул воду в лицо, набрал снова и повторил процедуру, пока его отражение не стало больше похожим на человека, чем на грязного по определению тролля. Он повернулся и посмотрел на троллей еще раз. Теперь он видел больше. Он видел отдаленно похожие на женственные черты у тролля повыше, видел большие испуганные глаза у парочки, жмущейся к ней. Не проронив ни звука, он развернулся и ушел, оставив мать с детьми под отныне их мостом. Карман неприятно оттягивали осколки надгробного камня, хотя, по правде, для Линэша они ничего не весили. Подходя к дому, Михаэль не удивился отсутствию двери. Признаться, он подзабыл, какой именно дом стал для их своры укрытием, но снесенная с петель дверь все расставила на свои места. Чтобы войти, ему пришлось перебраться через опрокинутый шкаф, который, очевидно, если б умел говорить, рассказал бы удивительно динамичную историю своих злоключений. На софе, склонив головы, обнимались Мирада и Драк Онн. Голубки не замечали ничего вокруг, так что Линэш лишь беззвучно прошел в заднюю комнату. Вольф поднялся со стула в углу, завидев хозяина. В его глазах боролись за первенство облегчение и собачья радость. Рука Линэша опустилась на макушку адлета, и в его душе победила радость, на время вытеснив все переживания из детского сердца. Вволю насладившись похвалой, мальчик протянул хозяину Флакон, в целости и сохранности, за что получил новое поощрение, на этот раз устное. — Они двое так и не приходили в себя? — угрюмо спросил Линэш, глядя на Анжелику и Ниама. Адлет помотал головой. — Сапфир не может снять с Анжелики заклятие. Палочка ее не слушается. — Оно и понятно: для нее Сапфир теперь абсолютно другой человек. Потребуется время, чтобы они снова совладали друг с другом. — А у госпожи Наин есть это время?.. — озабоченно проронил Вольф. — Тут ты прав, — согласился колдун, садясь на кровать меж матерью и сыном. — Кто ее так положил? — Драк, — не сумев скрыть неприязнь, фыркнул адлет. — Оно и видно. Хотя я бы так ответил, даже если бы ты это сделал. Линэш бережно повернул голову вдовы лицом к сыну. Ее стеклянные глаза дернулись вместе с пальцами левой руки. Легкие подергивания охватывали все тело, как если бы магия вдыхала в куклу жизнь. Сухие, потрескавшиеся губы двинулись в немом «…иам». Из горла стали вырываться булькающие хрипы, и в конце концов вдова смогла произнести имя сына. Нежная материнская рука дотянулась до ребенка и прижала к себе. — Он в порядке, — заверил вдову Линэш, легонько касаясь ее плеча. — Истощен, вероятно, очень испуган, но жив и здоров. Отсыпается. Анжелика кивнула, немного расслабившись, отказалась все же выпускать из рук сына. — Идем, — приказал шепотом Линэш, и Вольф на цыпочках вышел из комнаты вместе с колдуном. — Надеюсь, она успокоится и заснет. Им обоим это нужно. — Хозяин, где ты был все это время? — Катался на медведе. — Что? — Не бери в голову, — поморщился Линэш. — Хозяин, а как ты понял, что это сработает? С госпожой Наин. — Заклинания бессильны, если любимые люди подвергаются опасности. Материнское сердце не удержит никакая магия. Это элементарно. — Колдун сел на опрокинутый шкаф. По деревянной задней стенке ударились куски могильного камня в его кармане, напоминая о себе. — Ах да, я нашел кое-что интересное. Линэш выложил осколки с именем на шкаф позади себя, составляя имя. Он ждал удивления, непонимания, но на лице адлета отразилась только тревога. — И что ты планируешь теперь делать?.. — Ты что, понимаешь, что это значит? — изумился Линэш, указывая на камни. — Конечно. Я догадался очень давно, еще когда Ниам показывал мне книгу. Отец ведь сказал ему прятать в ней все свои страхи. А когда Ниам рисовал ее, он ее боялся: тогда она очень сильно наказала его за непослушание. Я понял, но, прости, я боялся тебе говорить. Боялся, потому что мы убиваем нечисть… Что ты сделаешь с ней, хозяин?.. — Ничего, — спокойно ответил Линэш, забирая камни и разглядывая надпись:«Анжелика Мария Наин»
— Спасибо, хозяин… Они не узнают? Никогда? — Я не знаю. Но сейчас ни Ниам, ни Анжелика не ведают, что она ненастоящая. Наверное, она погибла в карете вместе с мужем и вторым ребенком… Если Ниам увидел или узнал от кого-то, что его семья мертва, он мог успеть, не задумавшись, оживить Анжелику из книги с его страхами, как будто она единственная выжила. Она не будет стареть или болеть. Она исчезнет, лишь если ее убьют на глазах Ниама и он поверит в ее смерть. Или же если умрет сам Ниам. Мама, которая никогда не бросит своего ребенка. Ниам очень везучий человек… Вольф кивнул. Он загрустил, больше не был захвачен беседой и потому видел и слышал воркующих влюбленных на софе. От звонкого, пустого для него хихиканья прекрасной гарпии мальчику стало невыносимо. Эксперт в делах сердечных ободряюще похлопал его по спине и предложил выйти наружу. Им пришлось пройти достаточно далеко, чтобы очутиться на не заваленной трупами улице. Здесь было чисто, свежо — и где-то стрекотал одинокий сверчок, услужливо рассеивая давящую тишину. Мальчик вздохнул и, в сердцах пнув камень, угодил в чье-то окно! Стекло звякнуло, но не треснуло. — Знаешь, я читал кое-что о драконах, — как бы невзначай начал Линэш. — Они обладают совершенным острым зрением. Язык у них раздвоен… — Фу… — Согласен. Бóльшую часть своей жизни они выглядят как люди, так как не могут поддерживать форму дракона постоянно, и убить их можно только в виде человека. — Зачем ты мне это рассказываешь, хозяин? — Затем что хочу спросить: зная это, ты воспользовался бы слабостью Драка в бою с ним? — Нет, никогда! — Ты бы завоевал Мираду. — Убив?! Нет! Как ты можешь, хозяин?! Линэш вытащил из-за пазухи старую помятую бумагу и протянул ее Вольфу. — Что это? — спросил щенок, крутя бумагу в пальцах. — Это письмо твоего отца, написанное твоей матери. Еще до знакомства с тобой я нашел его в твоем доме. И сохранил. Чувствовал, что может пригодиться. Теперь оно твое. Адлет отрывисто выдохнул, прижимая бумагу к груди. Его глаза повлажнели. — Я ответил неправильно, и ты отсылаешь меня с этим письмом прочь от себя? — Нет! Что ты, наоборот! Ты ответил так, как надо. Как ответил бы любой добрый и честный человек. Человек, понимаешь? Ты — человек. И никак иначе. А это письмо — твое наследство. Ты сын своих родителей, а это значит, что их дом и их земля твои. Ты можешь вернуться в свою деревню, в родной дом, чтобы жить там как нормальный человек, без опасностей и забот. — Так ты отсылаешь меня?.. — Нет, я даю тебе выбор. Свободу. Возможность жить. То, чего я сам когда-то был лишен. — Хозяин, ты предлагаешь мне вернуться в деревню, где про меня никто не знает, кроме ведьмы, которую ты обесчестил? Где меня держали в погребе? Где я, став чудовищем, убил собственную мать?.. — Эм… нет, я… — Колдун неловко замялся, впервые рассматривая свое предложение глазами Вольфа. — Можно было бы представиться их сыном из города, жившим с… тетей… Вольф смотрел на хозяина, не мигая. И в этом взрослом взгляде, язвительном, саркастичном, критикующем, Михаэль увидел отражение разноцветных кошачьих глаз. — Или ты можешь остаться со мной, — наконец, предложил Линэш. — Путешествовать, избавлять мир от зла. Добраться до главы этого бесчеловечного ордена и закончить учиненный им беспредел. — Это предложение мне нравится гораздо больше.***
При помощи магии Рубина все улицы туманного города были очищены от останков стригоев. Но его усердия не хватило на то, чтобы привести в порядок дом неизвестных бедолаг, которые вернутся из Флакона и обнаружат раскуроченный шкаф, разбитую посуду, снесенную дверь и прожженное одеяло. Карниз, в панике сорванный Вольфом, вообще исчез, однако неподалеку, возле маленького, но глубокого прудика, кто-то со злости изметелил все высокие кусты. Когда речь зашла о данном происшествии, Вольф раскраснелся, так что, вероятно, карниз оказался в пруду в очередном приступе ревности или из-за кривых, неумелых рук. Избегая впредь разговора о чужом разрушенном жилище, компания решила устроить небольшое празднование. В целом, это была идея Драка и Мирады, но Голды с радостью ее поддержали, Вольфу и Михаэлю же пришлось сделать вид. Стол был накрыт в рекордные сроки. Еды было предостаточно, ведь Голды бессовестно «позаимствовали» запасы отсутствующих горожан, окрестив это платой за спасение их города. В чем-то они были правы, так что все за столом ели без зазрения совести. Все, кроме Вольфа и Линэша, улыбались и шумели. «Мальчик и его собака» были отстраненно тихи, набивали рты едой больше от желания скрыть хандру, чем от голода. Они оба потеряли кое-что очень важное и всецело понимали друг друга. Пока Драк с Рубином устроили абсолютно незначительный и никому более не интересный спор, Мирада покинула место рядом со своим возлюбленным и попросила Вольфа прогуляться. Адлет подозревал, что прогулка не будет радостной, но все равно согласился. Бренча разноцветными перьями, Мирада шла впереди и любовалась небом. Когда они ушли достаточно далеко, чтобы не слышать лай Изумруда и возмущенных восклицаний его хозяина, вдохновленно-оптимистичный настрой Мирады сменился виновато-удрученным. Она остановилась у довольно куцей цветочной клумбы и посмотрела на адлета — тот усердно избегал ее взгляда. — Я хочу попрощаться, — сказала гарпия со своим прелестным акцентом, и сердце Вольфа тотчас оттаяло. — Навсегда?.. — Вероятно. Мы с Драком… — Понятно, — перебил ее Вольф, повесив нос. — …мы похожи. У нас больше общего. — И что же вас так роднит? — буркнул Вольф, норовясь незаметно для глаз Мирады растоптать все цветы. Они бесили его жизнерадостными красками, так похожими на ее перья… — Мы уже все потеряли. У вас есть друзья. Семья. Будущее. А у нас с Драком никого, кроме друг друга, нет. Мы ведь последние из своих видов… — Мы могли бы стать семьей… В смысле, мы: хозяин, Рубин, Сапфир, Изумруд! — смутился адлет, но гарпия не уловила его неловкости. — Может быть, когда-нибудь мы и могли бы стать семьей. Но до этого момента нам бы пришлось с Драком через силу быть с вами, — с тяжелой улыбкой ответила она. — Через силу?.. — Вы спасаете людей. Вы любите помогать. Но мы с Драком говорили и… мы не хотим жить именно этим. Мы хотим увидеть мир — все то, что скрывалось за стенами Флакона! Побывать во всех странах! Увидеть всевозможных животных, познакомиться с кучей самых разных людей! Перелететь вместе океан!.. Мне очень жаль. Мирада прижалась губами к щеке Вольфа, и металлические перья сыграли тоскливый мотив.***
Сбежав от застольной суеты, Линэш сидел на подушке на краю бассейна с живительной водой. В руках он нерешительно крутил склянку с пеплом. — Так и знал, что ты здесь, — присел рядом с ним Рубин. — От тебя никуда не скрыться? — зло пошутил Линэш, но Голд, давно привыкший к его болезненным остротам, хохотнул. — Ты знал, что если думать о каком-то определенном уровне Флакона, на него и попадаешь? — Да. Но надеялся, что ты не узнаешь. — А где все? Разве тут не должны ходить толпы спасенных тобой горожан? — Эту комнату я оставил для себя. — Что хочешь с этим делать? Михаэль в тысячный раз взглянул на флакон с пеплом. — Не знаю. Действительно не знаю. Я думал прийти и высыпать все это в исцеляющую воду, но… вдруг… не получится?.. Тогда он исчезнет окончательно. Навсегда. Смешается с водой и растворится… У меня ведь не весь пепел, а только его жалкая горсть. Почему я не подумал собрать его весь?.. — Ничего, вернешься и соберешь, найдешь. Камни будешь перемещать магией. Или палочка тебя больше не слушается?.. — Я уже был там. Все унес ветер. — Мне очень жаль… Какой-то совершенно безрадостный разговор вышел. — У тебя есть пустой флакон? — Да, секунду. Покопавшись в кармашках, Рубин подал Михаэлю пустую, слегка зеленоватую склянку из-под зелья. Линэш прополоскал ее в живительной воде, и стекло стало идеально прозрачным, набрал немного, откупорил зубами флакон с пеплом и влил в него чудесной воды до горлышка. Пепел бешено закружился, мерцая как осколки миниатюрного зеркала, но ничего более впечатляющего не произошло. Колдун не показал свое разочарование. Лишь закупорил дорогой сердцу флакон, а в выданный Голдом набрал новую порцию живительной воды. — Очевидно, не отдашь? — догадался Рубин. — Нет. — Ну что ж, тогда дарю! А для чего второй флакон? На всякий случай? — Для Вольфа — у него серьезный ожог на лодыжке. Он рисковал своей жизнью, защищая Мираду, а она без колебаний выбрала Драка… А ведь Вольф слабее, его усилия дороже стоят… — Женщины… — Да, — замер Михаэль. Разговор о женском коварстве ему напомнил о безотлагательном деле. Которое он в итоге все-таки отложил, так как, вернувшись, катастрофически сильно захотел выпить.***
Было раннее утро. День прощаний. Солнце лениво освещало холм за все еще пустующим туманным городом, придавая покрытой крупными росинками траве золотистый оттенок. Прохладный ветерок развевал волосы, шерсть, перья и одежду. Вокруг собравшейся в последний раз компании задорно носился Изумруд, преследуя мошкару. Пока Мирада увлеченно обсуждала что-то с Сапфир, дракон наслаждался любованием их красотой, а Вольф прожигал в нем взглядом дыру, Линэш отвел Рубина в сторону и протянул волшебную метлу. — Серьезно? — поразился Голд. — Мне? Но ведь это же чрезвычайно редкая вещь. Уникальная: вряд ли такая еще где-то залежалась. — Это прощальный подарок. Ты же подарил мне флакон. — Сравнил! — Она тебе нужнее. Мало ли что. Я-то о себе позаботиться всегда сумею. — Ха, вот ты вроде бы делаешь подарок, проявляешь заботу, но звучит все это как замаскированное оскорбление. Спасибо, — тепло улыбнулся Голд, принимая подарок. Волшебная метла довольно задрожала в его руке. — Только не попадайся людям вместе с ней на глаза, — предупредил Михаэль, — а то в будущем появятся сказания о том, что колдуньи летают на метлах. — Ты хотел сказать «колдуны»? — Учитывая твою прическу, деревенские решат, что ты все-таки колдунья, — язвительно поджал губы Линэш. Рубин засмеялся, поглядывая назад, на прощающихся друзей. — Я все еще не до конца привык к ее новому облику, — поделился Голд, наблюдающий за тем, как ветер перебирает пепельные волосы Сапфир. — Но это дело времени, я знаю. — Конечно. — Но почему она так отреагировала на обращение? Разве у тебя было так же? Ты забывал, кто ты есть? — Я не знаю, что тебе на это ответить, Рубин. Когда я пришел в себя, то не знал, сколько часов прошло. Но точно отсутствовал в деревне какое-то время. На твой вопрос мог бы ответить, разве что, Найт, но… — Да… Куда двинешь дальше? — Пока не знаю. Но у меня остались дела в этом городишке: нужно вернуть всех жителей в их дома, проследить, чтобы они пришли в себя. Изгнать йе-ружа, который где-то здесь отсиживается, восстанавливая силы после драки с Изумрудом. Уйма забот. А вы? — Посмотрим. Но маловероятно, что мы осядем и заживем по-человечески. Это не для Сапфир. — А чего ты хочешь? — ткнул Линэш Рубина пальцем в грудь. — Я хочу, чтобы она была счастлива, — дурашливо улыбнулся Голд. — Только и всего. Михаэль усмехнулся, протягивая другу руку для прощального рукопожатия, но Рубин ударил его по кисти и обнял, с чрезмерным усилием похлопав по лопатке. — Я тоже хочу свою порцию объятий, — игриво отозвалась Сапфир, отпуская Мираду. Рубин уступил место сестре, и пышногрудая красавица повисла на шее Линэша, скрыв от окружающих его лицо. Шепот Михаэля был слышен только ей: — Когда ты расскажешь Рубину, что вы не родные брат и сестра? — Когда сама решу, — гусыней зашипела Сапфир, не меняясь в лице. — Он страдает… — Ничего подобного. — Он думает, что любит свою сестру. И ты считаешь, что это не больно? Округлый каблук ее сапога жестоко вдавился в его ногу, и Линэш покривился. — Если ему не скажешь ты, скажу я. Это пытка для него. Он не уйдет, узнав, что вы не связаны кровными узами. Хватит этих проверок… Сапфир отклонилась, испытывающе заглядывая в проницательные фиолетовые глаза. — Я скажу ему со дня на день, — кивнула она. — Честно? — Клянусь. — О чем речь? — поднял брови Рубин. — Ни о чем, — сверкнула улыбкой Сапфир и одарила Михаэля поцелуем в щеку. — Я буду скучать, — погрустнев, добавила она. — Мы все будем, — подтвердил Рубин, почесывая угомонившегося Изумруда за ухом. — Если Судьба решит — еще свидимся, — задумчиво произнес Михаэль. Заслышав его слова, Вольф с надеждой в больших желтых глазах просиял. — И все же прощайте, — произнесла Мирада под звон радужных перьев. — Я была счастлива встретить вас. — Как и я, — кивнул Драк, уводя сияющую в свете солнечных лучей гарпию. — Подвезете? — крикнул им вслед Рубин, на что обращающийся дракон ответил громогласным рыком. — Надо думать, он согласен, — пожал плечами Голд. — Удачи вам, а Вольфу — огромного терпения! По внушительному опущенному крылу на спину Драка уже взобрались Мирада и Сапфир. Рубин заключил Изумруда в привычный розовый пузырь и сел позади девушек. — Надеюсь, еще свидимся! — закричал он. Мирада махала изо всех сил, звеня сотней золотых колокольчиков. Сапфир посылала поцелуи. Изумруд, не сводя блестящих глаз с Вольфа, отчаянно работал хвостом. — ДЕРЖИТЕСЬ! — прогремел Драк Онн, и вырвавшиеся из-под его крыльев потоки воздуха чуть не сбили адлета с ног. Исчезающего за облаками дракона Вольф провожал недовольным бурчанием. Темно-желтая точка в небе пропала, и на холме стало невыносимо тихо и пусто. — Ну что, — вздохнул Михаэль, поворачиваясь в сторону города, — за работу? — Конечно, хозяин!***
Через два дня Михаэль Линэш и Вольф Панри вышли из туманного города. Они не знали, куда вела выбранная ими дорога, но город без чудовищ и загадок был слишком скучен для них.***
На окраине городка, где, куда ни глянь, были сплошь заброшенные накренившиеся дома да сухая растрескавшаяся земля, ранее плодородная и занятая бесконечными ухоженными грядками, в единственном неразбитом окошке ничем не примечательного дома замерцал огонек. Свеча, поставленная на подоконник, норовила упасть и спалить это место дотла, но иссохшая белесая рука выравнивала ее, стоило ей накрениться. В треснутом настенном зеркале отразилось лицо мертвеца. Тонкая кожа пленкой обтягивала острые скулы, нос еще не успел истлеть, но глаз было уже почти не видно — настолько сильно они ввалились вглубь черепа. Волосы, напоминавшие бурую паутину, были слишком редки и почти не закрывали макушку. Стригой провел по голове костлявыми пальцами, и в них остался клок отмершей паутины. — Не дело… — прохрипел он, бросая волосы на пыльный пол. Рядом на кривом крючке висела старая широкополая шляпа, но и она не смогла скрыть не обремененное жизнью лицо. — Хочешь сойти за живого? — осведомился мужской голос в его голове. Стригой осмотрелся. Он не был испуган или удивлен — все эмоции умерли вместе с ним уже давно. Но ему стало интересно, кто заговорил с ним и как он это делает. — Иначе никак, — ответил потолку стригой, не найдя собеседника в комнате. — Я бы мог вернуть тебе желанный облик. — И зачем тебе это? По доброте душевной? — ухмыльнулся мертвец остатками зубов. — Взамен на твои услуги, не более. Ты ведь легендарный Дэвин Фрост, Ледяной Дьявол, охотник за головами? — Мертвый Дэвин Фрост. Но да, в точку. Я так понимаю, что должен буду принести Вам чью-то голову в мешке? — Именно. Запомни имя: Михаэль Линэш. С ним всегда рядом будет неприметный мальчишка — вот его-то голову ты и должен будешь принести в обмен на свою жизнь. — Я запомнил. Но как мне охотиться на этого щенка, если одним своим видом я могу распугать целый город? — Часть награды я выдам тебе сейчас. По телу стригоя болезненными каскадами разошлось тепло. Он видел, как под розовеющей кожей набухали мышцы, а вены заполнялись живой человеческой кровью. Из расчерченного трещиной зеркала на него смотрел уже не ходячий труп: Дэвин Фрост имел волевой подбородок и мужественно отточенные скулы; из-под шляпы, надетой в попытке скрыть чудовищность, выбивались ныне темно-каштановые волосы, непослушные в той же степени, в какой был своеволен и их владелец; через дыры в ветхой одежде теперь не торчали просвечивающие сквозь остатки плоти кости, а была видна грубая загорелая кожа, под которой наливались силой мускулы былого солдата. — Я скучал по этому лицу, — с хрипотцой в абсолютно человеческом голосе проговорил Дэвин Фрост, поглаживая покрытые длинной щетиной щеки. — Будешь скучать по нему снова, — напомнил о себе вездесущий голос. — Что это значит? — возмущенно вскинул голову Фрост. — Этот облик не навсегда. Это простенький фокус, который удалось исполнить благодаря небольшому жертвоприношению. Ты будешь самим собой лишь несколько часов. Потом тебе потребуется новое жертвоприношение, чтобы поддерживать заклинание. Когда я получу голову мальчишки, что не отстает от Михаэля Линэша ни на шаг, я проведу полномасштабный ритуал, и ты останешься среди живых хоть навечно. — Вечная жизнь?.. — перефразировал Фрост с недоверием. — Один раз ты уже умер. Я думаю, этого достаточно, — с нотками издевки ответил голос. Вновь восставший охотник за головами бросил на свое отражение очередной довольный взгляд. — Считайте, мальчишки уже нет.