Прозвища

- Борис зайдет всего на пять минут. - Нет. - Нам необходимо обсудить новую статью в «ЛЕФе». - Нет. - Хочешь, чтобы я остался без работы? - Хочу, чтобы в нашей квартире был только один футурист. На это заявление Маяковский лишь развел руками: - А то, что твой Анатолий приходит сюда семь раз в неделю, выпивает весь чай и сидит с тобой в комнате наедине, я подчеркиваю, н а е д и н е – это нормально?! Сергей устало взъерошивает копну золотых волос. - Ну каждый раз, Володя, каждый раз ты меня этим упрекаешь. А ведь было-то это всего один раз… - Ты просто не отдаешь уже себе в этом отчета, пастушок, - все распаляется футурист. - Володя, - Есенин пытается не давать воли эмоциям, хотя еще одна такая реплика Маяковского, и завяжется драка, - что же ты так бурно на все реагируешь-то? Лиля, вон, тоже не выдержала такой ревности… Тут Сергей оборвал себя, заметив, как переменилось лицо Маяковского. «Чёрт, пока не стало поздно, нужно действовать» решает про себя имажинист и, притягивая к себе гладкое лицо Владимира, мягко прикасается губами к его губам. Маяковский на секунду теряет самообладание, блаженно прикрывает глаза, захватывая своего литературного оппонента в яростный и отчаянный поцелуй. - Так и быть, - шепчет Сергей между поцелуями, - пусть приходит, но чтоб в последний раз. В ответ Маяковский чуть прикусывает губу имажиниста. *** Зайдя в квартиру, Пастернак краем глаза успевает заметить, как Есенин с недовольной физиономией царственно скрывается в сторону кухни. Не то, чтобы он был против того рода отношений, какие связывают Есенина и Маяковского, но и не приветствовал их. Если люди не зачисляют особенность своей ориентации в свои достоинства, то, значит, все не так уж и плохо. К счастью, Маяковский не относился к подобному типу людей, а значит, обсудить с ним пару рубрик «ЛЕФа» было не критично. - Здравствуй, Володя, как продвигается творчество? – с добропорядочной улыбкой спрашивает Борис, протягивая Маяковскому руку, которую тот игнорирует, пряча руки в карманах. - Ничего, держусь пока, - сдержанно отвечает он, - ты? - Не жалуюсь. Теперь, когда все приличия были соблюдены, они позволили себе краткие дружеские объятья. - Ну что ж, - сказал Маяковский, похлопав Бориса по плечу, - давай шевелить своим правым полушарием. *** - У вас все серьезно? – когда каждому из них показалось, что написали они достаточно, пришло время дружеской беседе, - я имею в виду… - Да понял я, не трепыхайся, - раскатисто проговорил Владимир, чуть призадумавшись, - да как тут сказать. Для меня сейчас это необходимо. Лилю просто так не выкинешь из головы, засела она там, как мозоль – вроде не болит уже, но как вспомнишь – муки нестерпимые. - Как ты только с ним ужился, не понимаю, - перевел тему Борис. - Не забивай голову бессмысленными вопросами. Тут бы и этот, как его, - футурист запрокинул голову, вспоминая фамилию, - даже Фаллос, не смог бы дать внятный ответ. - Если ты про древнегреческого философа, то он Фалес. - Меня это не касается, главное, что ты понял. Маяковский затянулся, а Пастернак некоторое время разглядывал стены. Вдруг, ему пришла в голову совершенно глупая мысль. Сначала он попробовал отмахнуться от неё, отчего она лишь сильнее завладела его разумом. - Володя, - начал он, поставив локти на стол, - а вы прозвища друг другу даете? - Поясни, - сдвинув брови, потребовал Маяковский. - Ну, знаешь, «котик» там, «дорогой», «зайка»… - Не продолжай. Разумеется нет! - Понял, понял, - Борис поднял руки в жесте мира, - так, время у нас еще осталось, так что, - он взял чистый маленький листок, написал на нем что-то и прикрепил на лоб ничего не понимающего Маяковского, - отгадай, что там написано. - Зачем? – недовольно спросил футурист, протянувши руку к клочку бумаги, но был прерван. - Ты не уверен в себе? – подначивал его Пастернак, зная тягу Маяковского к разному роду пари. - Это одушевленный предмет? – проигнорировав последнюю реплику Пастернака, принял правила игры Владимир. - Нет. - Еда? - Нет. - Канцелярия? - Не-а. Маяковский задумался. - Предмет быта? - Нет. Подсказка: больше всего на свете. Кроме твоей любви, разумеется. Маяковский испепелил друга взглядом. - Светит? – догадался он. - Ага. - Да это же Солнце. - Что ты там лепечешь? – зная, как Владимир гордится своим голосом, переспросил Борис. - С о л н ц е! – громко крикнул Маяковский. Раздался скрип кухонной двери. - Да, милый? – в комнату просунулась светлая макушка Есенина. Пастернак громко рассмеялся. - А ты говорил, - прерывисто начал он, - что прозвищ не даёте, - на этих словах он просто согнулся пополам от смеха. - Володя? – имажинист свел свои светлые брови домиком, всем своим видом показывая непонимание. - Не волнуйся, Сереж, он уже уходит, - грозно взглянув на друга и сорвав с головы злосчастную бумажку, сказал Маяковский и встал со стула. Пастернак же и не думал останавливать свой смех.