The connect.

Здесь пахнет дождями и сырой лежалой травой. Это все, что сейчас знает Джинен. Перед ним, ровно как и сзади, и на многие километры вокруг лишь непроглядная пустота. Под ногами бескрайняя дорога с редкими проблесками, судя по всему, уличных фонарей. А ещё здесь отвратительно тихо. Настолько, что Джинена уже воротит от стука собственного сердца, что множится эхом от размякших ребер. Джинен поднимает глаза в бесцветное небо, и не видит ровным счётом ничего. Ни единого проблеска света на этой каше из тьмы и бесконечности нет, и не будет. Он это знает. Он в этом уверен почти так же, как в том, что дважды два равняется четырем... Или не равняется? Впрочем математические (не)равенства это меньшая из джиненовых проблем. А точнее не проблема вовсе, потому как в месте, котором он находится математика ему вряд ли понадобится. А находится он... Действительно, где? Джинен этого не знает. Он просто нашел себя (ну или то, что от него осталось) в этом бесцветном до зубного скрежета месте. К слову, осталось от него наверняка, не так много, потому что он физически ощущает, как тает внутри что-то важное. И очень не хочет это важное терять. Здесь пахнет дождями и сырой лежалой травой, но Джинен это, кажется, уже чувствовал раньше. Он трясет головой, разгоняя в ней густые туманы, и снова делает шаг вперёд. Ему кажется, что он идёт уже целую вечность, хотя часы в нагрудном кармане отсчитали лишь полные три часа. Однако Джинен не знает насколько можно им верить, потому как стрелки движутся лишь вместе с ним, и вместе с ним замирают. От всей этой серости он смертельно устал, хотя на деле не устал ни капли. Сошли на нет силы моральные, нежели физические, и это в сотни раз тяжелее. Джинен тяжело вздыхает и вытирает со лба несуществующий пот. Привычка наверное — решает Джинен и прикрывает ладонью глаза от бледно серого света. Внутри что-то с треском ломается и он внезапно перестает помнить цвет своих глаз. Казалось бы, такая мелочь, но больно до горьких и досадных слез. Джинен отчаянно всхлипывает и срывается с места на второй космической, боясь успеть забыть что-то даже принципиально не важное. Его губы сохнут и трескаются пока он упрямо повторяет свое "пока ещё" не забытое имя. В следующую секунду непослушные ноги путаются друг в друге и Джинен валится на землю с таким грохотом, что его вполне можно было бы принять за полноразмерную грозу. Колени и локоть больно саднит, но гораздо больнее сейчас тому месту, где он когда-то знал ненужные мелочи. Вот оно то и болит нестерпимо, посылая по телу отвратительные мурашки. Джинен поднимает глаза на выкрашенный в стотысячный оттенок черного, фонарный столб, и не чувствует ничего, кроме липкого отчаяния. Он прислоняется вспотевшей спиной к холодному железу и больше не может не плакать. Капли разбиваются о мягкую ткань брюк, с треском битых стекол и от этого становится совсем уж тяжко. Джинен больше не держит в себе слезы бессильные, громкие и просто бесцеремонно шумит. Он трет рукавом, наверняка раскрасневшийся нос, и отчаянно шепчет куда-то в глубину бескрайней темени бессильное: — Кто-нибудь... Джинен не надеется что этот "кто-нибудь" его услышит, и простите, даже спасет, но физически чувствует, что обязан хотя бы попытаться. Он делает вдох прогоняя нервную дрожь подальше от горла и пробует снова. —Помогите мне выйти отсюда. Прошу вас. Но просить отнюдь некого. Ни "их", ни "вас" тут нет. Тут нет никого, кроме липкой и густой тишины, в которую Джинен врастает всем своим существом, как коряга в болото, и него самого. Из горла вдруг вырываются непозволительно громкие рыдания и Джинену даже становится ужасно стыдно перед этим бесполезным фонарем. Он глубоко вдыхает и выдыхает медленно, стараясь держать голос как можно ровнее, чтобы шепнуть последнее: —Хоть кто-нибудь... Пройдет практически целая вечность и Джинен почти успеет отчаяться, когда из ниоткуда и отовсюду сразу раздастся громкое: — Повторите ещё раз, Вас не слышно!