* * *
Коська кошмарил, плохо выглядел от недосыпа и тревог. Синева под глазами стала неотъемлемой частью его внешнего вида, так же как и пустой, сонный взгляд. Можно было не расставаться с конспектами, можно было зубрить до автоматизма, можно было говорить себе, что все в порядке, «перемелется — мука будет», но сны не уговоришь. Ложиться спать он стал бояться не меньше, чем подростки с улицы Вязов.** Потому что просыпался от собственных криков: «Нет, папа, не-е-ет!» или того хуже: «Я буду ждать тебя, Лекс!», каждый раз вскакивая с бешено стучащим сердцем, на влажной от слез подушке. Решение оборвать все, что связывало его с Васильевым, пришло внезапно и слишком болезненно, чтобы от него отмахнуться. Начать решил с универа. Но уже на следующий день после посещения деканата его вызвал к себе на разговор ректор и прямо спросил, связан ли удручающий вид Коськи и его желание перевестись в другой институт с отъездом Васильева? Коська напрягся и не знал, что ответить, ведь Суровым было велено не афишировать его связь с Лексом. Ректор продолжил: — Мне бы не хотелось терять такого ученика, как вы, тем более, учиться осталось всего ничего. Он как-то слишком «понимающе» посмотрел и задумчиво высказал: — Поверьте, я слишком давно знаю Алексея, чтобы поверить в то, что он вас каждое утро привозил сюда исключительно благодаря вашему потенциальному красному диплому. Что бы у вас ни произошло, перейдя в другое учебное заведение, вы не спрячетесь, Костя, а вот потерять хорошие перспективы вполне можете. Коська молчал, повесив голову и с тоской изучая переплетения линий деревянного узора столешницы ректорского стола — Насколько я знаю, Алексей Дмитриевич оплатил ваше обучение в нашем университете полностью, хотя с вашими знаниями вы могли бы и на бюджет поступить. А вот при переводе в другое место вам самому нужно будет решать финансовую сторону. Давайте не будем принимать поспешных решений. Учитесь спокойно. Если уж вы так настроены на перемены, мы с вами сделаем так — официально вы будете переведены в наш филиал в Волоколамске, но обучаться продолжите здесь, я об этом позабочусь. Поймите, Костя, он всё равно узнает, куда вы переведетесь. Я не враг себе, чтобы врать Васильеву, я сам же ему и покажу документы о переводе. Но можно не врать, а всего лишь не говорить всю информацию, когда он будет вас искать. — Не будет. — Что, простите? Как? Как объяснить, что искать его никто не будет? Что он прячется не от Лекса, а от себя самого. От глупого, иррационального ожидания, заживо сжигающего день за днем, что однажды Лекс придет за ним, и все сейчас происходящее окажется просто плохим сном. — Кстати, раз вы, как я уже понял, не собираетесь сотрудничать с «Василиском», то позвольте поинтересоваться, нашли ли вы себе место для стажировки? Нет? Что ж, если не найдете, могу предложить, как вариант, устроить вас в агентство к моему сыну. Игорь доверяет моей протекции и охотно примет рекомендованного мной студента. Поработаете, наработаете стаж и опыт, а там уж решите, как распорядиться жизнью. Ректор говорил простые и понятные вещи. Коська нерешительно поднял голову. — Соглашайся, мальчик, — доброжелательно улыбнулся ректор, и он согласился. Потому что поверил, потому что слишком устал от необходимости решать, а тут такой удобный вариант, за тебя все сделают — только учись, а затем еще и работой обеспечат.* * *
Напиться не получалось. Коська сидел перед нетронутым стаканом и пытался заставить себя выпить. Сильнейшее неприятие алкоголя впервые оказало ему плохую услугу. Если шампанское в компании Лекса на Новый Год или день рождения он ещё мог себе позволить, то один лишь запах крепкого алкоголя вызывал стойкое отвращение. А попробовать напиться шампанским ему казалось уже сверхотвратным. Небольшой бар, куда его занесло в надежде найти способ забыться, чтобы уснуть пьяным сном без кошмаров, имел лишь одно явное достоинство — близость расположения к дому. Всё остальное же Коську лишь раздражало — улыбающийся персонал, звучащая из динамиков попсовая песенка, назойливые взгляды посетительниц. Он, продолжая гипнотизировать чертов вискарь, достал сигарету и, зажав губами, полез в карман за зажигалкой. Но неожиданно перед лицом появилась мужская рука с серебристым прямоугольником зажигалки. С металлическим стуком откинулась крышка, показывая огонёк. Коська прикурил и посмотрел на хозяина руки. Молодой мужчина убрал зажигалку и улыбнулся. — Привет. Кажется, ты меня не узнаёшь? Кивок головой означал одновременно и приветствие, и ответ на вопрос. — Дмитрий. Мы с тобой встречались как-то, помнишь, у Васильева? Вспомнил. Как будто много лет назад, будто в другой реальности — неловкая встреча, полотенце на бедрах, осторожный внимательный взгляд и поспешный ужин втроем. Меньше всего Коське сейчас хотелось, чтобы ему напоминали о той, потерянной другой жизни, но Дмитрий без приглашения подвинул стул и уселся рядом. — Что вам надо? — От тебя? Ничего. Просто составить компанию одинокому напивающемуся парню. — Я не напиваюсь. — Вижу. Давай «не напиваться» вместе, в другом месте. — В каком другом? — Ну, можешь меня пригласить к себе, конечно, но можно и просто сменить питейное заведение. Коська рассматривал Дмитрия сквозь никотиновую дымку прокуренного зала и думал, что можно забыться и без алкоголя. Хотя бы попробовать. — Приглашаю. Выпивку и презики купишь сам. И ухмыльнулся, поймав шокированный взгляд, казалось бы, уверенного в себе мужчины. В спальню он его не пустил, вроде бы, что терять, но хотелось постель оставить «чистой». Диван в гостиной, столик с бутылкой коньяка, собственный бокал с нетронутым напитком и чужие руки на его теле. Коська отворачивал лицо от чужих губ, Дима не настаивал. Не те губы, не те руки, чужой запах. Слишком стройное тело, мягкие движения, не указывающие — лишь уговаривающие. Коська откинул ненужные мысли и потянул Дмитрия на застеленный покрывалом, уже разложенный диван. Тело, давно не получавшее сексуальной разрядки, предательски оживало под умелыми ласками. Забыться действительно можно и без алкоголя. Забыться — это же не забыть. А то, что после потекли слезы, намочив зажатый в губах сигаретный фильтр, так то невыпитый коньяк виноват, не иначе. И сон был крепким, без сновидений. Что и требовалось. Утром, задумчиво рассматривая оставленную Дмитрием визитку, подумал, что лекарство вызывает привыкание, а этого допустить никак нельзя. Еще один синдром отмены он просто не переживет. Значит, лекарство надо менять чаще, до того, как оно станет незаменимым. Прикурил сигарету и, поднеся зажигалку к визитке, стал наблюдать, как сгорает плотный матовый кусок бумаги. Продать или сдать квартиру он не решался, но и оставаться в ней больше не мог. Вернуться в свою тоже не было сил, там все напоминало о произошедшем несколько лет назад. И он попросил Саню сдать жильцам свою трешку, а сам снял однокомнатную недалеко от института. Саня, понимая, в каком состоянии находится Коська, но не представляя, чем помочь, позвал его в гости. Он теперь жил с Татьяной и её детьми. Коська пришел как-то по записанному адресу, дверь ему открыла Татьяна. Она радушно его встретила и объяснила, что Саня ещё не вернулся с работы. Проводила в комнату, а сама ушла хозяйничать на кухне. Коська неловко потоптался, не зная, куда себя деть, и уселся на диван. И чуть не подскочил, услышав где-то рядом громкое: — Ку-ку! Он осмотрелся, но ребенка нигде не заметил. — Ку-ку! Коська улыбнулся и, оглядываясь, произнес: — Кукушка, кукушка, сколько мне лет жить осталось? — Это не кукуска, это Ёмка под стоём сидит. Он от мамы спятайся, стобы буквы не ситать. По полной заложила «кукушку» возникшая в дверном проеме мордашка. Заинтересованно оглядела Коську и исчезла за дверью. — Лизка глупая. Вот ведь горе мне с ней, — вздохнул «кукушка» и выбрался из-под длинной белой скатерти, покрывающей стол. Кукушке было на вид лет шесть, но хмурился он на все сорок. Сведя брови и важно выпятив нижнюю губу, лохматое белобрысое чудо прошествовало к дивану и уселось рядом с гостем. Чуть посидело, косясь на него, а затем важно произнесло: — Роман, — и протянуло ладошку. Коська невольно улыбнулся такому взрослому жесту. Он и сам не любил условностей и представлялся сразу, без приглашений и хождений вокруг да около. — Константин, — он «по-взрослому» пожал ладошку. — Можно Костик. Роман согласно кивнул головой. — У тебя планшет есть? — Нету. Снова кивок, но уголки губок как-то потянулись вниз. — А игры на телефоне какие? Коська растерялся. — Да я как-то не играю, Ром. — Ага, — совсем уж грустный кивок. — Взрослый. Скучные вы, взрослые. — Взлослые умеют книски ситать, а ты нет. В дверях вновь показалась девочка. — Ну и что! А ты, Лизка, не подслушивай мужских разговоров! Лизка показала брату язык и спряталась за дверь. — Ма-ам, а Лизка дяде Костику язык показала! — Лиза, как можно? Ты же воспитанная девочка! Татьяна принесла в комнату и сгрузила на стол тарелку с выпечкой и заварочный чайник. — Нет, мама, Ёмка адмансик! — маленькие ножки застучали по полу в сторону кухни. — Лиска воспитанная. Татьяна многозначительно глянула на сына и ушла на кухню. — Ну вот, теперь точно читать посадят, — Ромка повесил голову. — И кто только придумал младших сестер? Кто-то очень глупый, наверно. А Коська смотрел на поникшего мальчугана и думал: «Вот ведь как бывает — у каждого возраста свои проблемы и горести. Ему не было жизни без Лекса, а этому белобрысому Ёмке «не было жизни» от Лизки. Но ведь ему-то можно было помочь, ну хоть чуть-чуть». — Ром, а хочешь, я тебе почитаю? — Ну-у, можно, — дал согласие воспрявший духом Ромка. — А Лизке можно послушать? Она очень любит! И она тихо сидит, не помешает. — Ну, если тихо, то зови и Лизку, — серьёзным тоном ответил Коська. — Лиз! Лизка! Иди сюда, дядя Костик книжку читать будет. — Пло сенка? — материализовалась в дверях сестренка. — Не, про щенка уже сто раз читали. Другую неси. — Ём, так хосется пло собаську, — Лизка прижалась к Ромке и проникновенно заглянула ему в лицо. — Ещё скажи, про бычка и зайку, *** — Ромка закатил глаза. — Да, и пло комаликов тосе, — прижимала к груди явно любимую книжку, а её взгляду мог позавидовать Кот в сапогах. Нечего и говорить, что уже через пару минут Коська читал прижавшимся друг к другу деткам стихи Барто. Заглянувшая в комнату Татьяна улыбнулась и расставила по столу чайный сервиз. Лизка постепенно залезла на диван с ногами и улеглась к брату на коленки, обхватив маленькими ручками его за пояс. Коська читал, а сам думал, что вот у Сани есть Татьяна, у Ромки есть Лизка, а что он, Костик, тут делает? Саня больше не сможет с ним возиться. У него теперь семья, и Коське тут совсем не место. После чаепития он продолжил чтение, но сердце вновь сжало колючей проволокой. — Один щенок был одинок, бродил он неприкаянно. И наконец решил щенок: «Найду себе хозяина». В глазах защипало, и буквы стали расплываться. — С утра собаки всех пород с людьми выходят из ворот. С людьми побыть мне хочется! Зачем мне одиночество? В каком-то дворике пустом один остался с детства я… И стал щенок мечтать о том, как будет он вилять хвостом, хозяина приветствуя…**** Дочитав стишок, Коська, не в силах с собой совладать, резко распрощался с малышами и попросту сбежал, пообещав в другой раз дождаться Саню. Он почти бежал по улице, глотая горькие, не приносящие облегчения слезы, всю дорогу до съемной квартиры. Холодной, равнодушной, чужой. Пустой, как и вся его щенячья жизнь… «И так расстроился Щенок, Что он завыл Отчаянно: «Я одино-о-ок, Я одино-о-о-ок, Не нахожу-уууу Хозяина!..» __________________________________________________________ * — Ганс Христиан Андерсен «Русалочка» ** — «Кошмар на улице Вязов» культовый ужастик 1984 года. *** — персонажи стихов детской поэтессы А.Барто **** — Агния Барто «Он был совсем один»