Сохраняй дистанцию

Последние несколько дней воздух переполнен нервозностью. Она парит перед Капитаном — невидимая, но ощутимая; она ввинчивается в мозг, проскользнув через ноздри вместе с кислородом, и растет там, внутри головы, спускается по нервам в тело до самых мизинцев ног, не оставляя никаких шансов успокоиться. От этой тревоги не уйти. Капитан приподнимается и вместе со стулом придвигается ближе к столу. Никто из присутствующих на инструктаже даже не поворачивает к нему головы, и он, опустив руки, оглаживает собственные бедра. Кевлар костюма такой восхитительно грубый, что от запястий до голеней мороз проходит по коже, и все волоски на теле встают дыбом, как бывает от тревожного предчувствия. Во рту скапливается слюна, и Капитан глотает ее, а затем угол зрения сужается, он видит только подставку с канцелярией перед собой и тянется за карандашом. Периферийное зрение подводит, и он намеренно смотрит на каждого из своей команды, чтобы убедиться, что никто не замечает его состояния. Никто не замечает; взгляды всех направлены на экран — точно в эту секунду на нем меняется картинка, и теперь перед ними растянута карта местности, на которую вскоре им предстоит произвести высадку. Плохо, что он совершенно не может сосредоточиться; хорошо, что вся информация по миссии будет под рукой. Он прижимает ладонь к ладони, сдавливая между ними карандаш с такой силой, что едва заметные ребра впиваются в кожу. Капитан замирает так на пару минут, а после, разомкнув руки и уронив карандаш на стол с тихим стуком, проводит пальцем по оставшейся темно-розовой ребристой борозде, проходящей точно по центру ладони. Он сжимает кулак и с шумом выталкивает воздух через нос — больно. Боль — это хорошо. Капитан закрывает глаза и медленно выдыхает, думая только о предстоящем задании, до которого — вот уж незадача — еще несколько дней. Если так пойдет и дальше, то у него не получится скрывать собственное состояние, потому что, кажется, еще немного — и резьбу сорвет. Пальцам нет покоя. Он берет стакан воды, делает глоток — одним движением стирает неровный влажный круг, оставшийся на столешнице, где стоял стакан, и потирает пальцы друг о друга, размазывая воду по коже. Возвращает стакан на место и стирает с гладкого прозрачного стекла устремившуюся вниз каплю — осторожно, большим пальцем. Снова растирает воду, и та высыхает почти мгновенно. То ли в кабинете жарко, то ли от него самого уже скоро пойдет пар — такой он раскаленный и больной. Капитан поднимает взгляд — и словно пулю ловит взгляд Солдата. И все становится на свои места. * * * Настороженные глаза Солдата не оставляют его в покое на протяжении следующих сорока семи минут. Тот все это время внимательно слушает инструктора, ни разу не отвлекаясь, и Капитан на секунду допускает сомнение, не показалось ли ему. Не показалось: когда собрание заканчивается и Солдат, поднявшись, аккуратно задвигает стул, он бросает на Капитана короткий напряженный взгляд и сразу же отворачивается, как будто бы ничего и не было. Но что-то же было. Он придерживает Солдата за локоть на выходе из кабинета. Под пальцами — живая человеческая рука, и Капитан сдавливает сильнее, с жадным восторгом ощущая твердые кости и мягкую плоть. Солдат дергается, но так незаметно, что, если бы Капитан его не держал, то даже бы не понял. Солдат остается на месте, и Капитан, с трудом его отпустив, отходит в сторону, позволяя своим бойцам пройти мимо них в коридор. Оттуда через проем двери падает мерцающий свет, и Капитан морщится: техники так и не поменяли лампу. Солдат стоит прямо, глядит поверх его плеча, и во взгляде совершенная пустота. Казалось бы, нет там никого в этой человеческой оболочке — но ведь слушает распоряжения, но ведь выполняет приказы, но ведь покоряется. Кажется, поначалу он даже пытался сопротивляться — Капитан бездумно сжимает кулаки, распрямляет ладони и будто наяву ощущает, как боролся, как подавлял, как Солдат, в конце концов, сдался и позволил. А потом — как тот просил. Бойцы поспешно покидают кабинет — решительно ныряют в дверной проем, словно прыгают с парашютом, и исчезают за поворотом. По плану у них — тренировка на новой полосе препятствий, в разработке которой Капитан поучаствовал лично. Повышенная сложность, больше опасных и толковых соперников — месяц занятий, и его команда станет еще лучше. Ему тоже надо присутствовать — руководить и направлять, — но сегодня он задержится. — Капитан Роджерс? — окликает его инструктор, и они с Солдатом одновременно поворачивают головы на звук. Инструктор — долговязый мужчина с залысинами и запавшими щеками — подрагивающим голосом продолжает: — У вас есть ко мне вопросы?.. Вам еще нужен кабинет? В кабинете нет окон и есть огромный широкий стол, способный выдержать большую нагрузку. В нем нет раздражающего мерцающего света, но есть две камеры наблюдения. В кармане коридора, в котором находится дверь в кабинет, тоже есть камера, но ее мертвая зона дает поле для деятельности, поэтому Капитан уверенно переступает порог, и Солдат следует за ним. — Нет, мистер Стюарт. Вы можете идти. Инструктор, закрыв дверь ключ-картой, прижимает к груди папки с документами и, ссутулившись, скрывается за углом. Капитан выжидает полминуты — надо бы больше, но сил нет — и медленно переводит взгляд на Солдата. Его лицо то теряется во тьме, то возникает на свету, и его делит пополам четкая ровная тень под носом, достающая до нижней губы. Тень под подбородком такая черная, будто у Солдата вовсе нет шеи, и Капитан, словно чтобы убедиться в этом, делает шаг к нему. Длинная люминесцентная лампа с неприятным гудением и щелчками на грани слышимости то гаснет, то загорается. Карман шесть на десять футов, участок длинного коридора, напоминающего бесконечную кишку с серыми стенами, словно пропадает в никуда и появляется из ниоткуда. Глаза не успевают адаптироваться к такой частой смене освещения, и Капитан чувствует себя беспомощным. Капитан не привык чувствовать себя беспомощным. Но он может перетерпеть. Солдат глядит на него почерневшими глазами, его грязные волосы висят по обеим сторонам лица, несколько прядок пересекают лоб. Капитан убирает их в сторону, уверенным движением руки заводит за ухо, но те слишком короткие, они выпадают и настойчиво возвращаются на прежние места. Капитан не сводит взгляда с лица Солдата, который, задышав чаще, начинает просыпаться. Капитан толкает его в плечо, и тот пятится, пока стена за его спиной не вынуждает остановиться. Солдат взволнованно распахивает глаза, и в них Капитану мерещится вспышка ярости, но тот прячет ее за веками, смаргивая наваждение. Капитан притирается к нему — буквально вдавливает грудью в стену, и Солдат выдыхает, его руки дергаются, но остаются на месте. Он отворачивается, но Капитан, схватив за подбородок, твердо возвращает его к свету, и Солдат покорно замирает в таком положении — зажатый между стеной и Капитаном, весь на виду и готовый ко всему. Капитан хочет что-то сказать, но горло дерет, а язык не поворачивается. Солдат ничего не ждет — там, за полуприкрытыми веками, вспыхивают невнятные вопросы, но пропадают, едва Капитан пытается за них зацепиться и понять, что же у Солдата в голове. Тот всегда молчит. «Ты моя слабость, — вертится в мыслях, — ты меня погубишь». Но в данную минуту это не кажется чем-то важным, и потому он напирает сильнее, прижимается губами к губам — сухим, жестким, не привыкшим к поцелуям. Солдат размыкает губы, и Капитан проскальзывает внутрь языком, натыкается на острые зубы, гладкие десны. Он тоже не привык к поцелуям и не знает толком, как это делается, но Солдат касается его языка своим, и Капитан стонет — стонет ему в рот, хватает за волосы, не рассчитав силы, и Солдат резко запрокидывает голову и ударяется затылком о твердую стену. — Прости, — шепчет Капитан, целуя его в скулу, — прости, прости. Я не хотел. Солдат не отвечает — он поворачивается к нему и смотрит на губы, и облизывается, и темнеет взглядом. Капитан прерывисто вдыхает и набрасывается на него, старательно помня, что нельзя увлекаться, что это лицо, что это заметно, что губы будут покрасневшие, распухшие с непривычки. И тогда все поймут. Но пока что — пока что можно, и Капитан целует его, вылизывает губы, рот, одну руку прижимая к его спине, а другой держа за волосы, как будто Солдат вырвется. Не вырвется: не захочет. Капитан знает это и все равно не отпускает, чувствуя пахом, как наливается член Солдата. Он опускает руку со спины на ягодицы. Кожа куртки не дает сделать это гладко — цепляется, липнет к повлажневшей ладони, и кисть двигается рывками. Капитан сжимает пальцами мягкую упругую плоть, думая о том, как славно она ощущалась бы кожа к коже, как он хотел бы дотронуться до нее прямо сейчас, прикоснуться, стиснуть в руке — и, убрав руку с ягодиц, пытается расстегнуть ширинку. Он не хочет отпускать волосы, а одной рукой тут не справиться, и потому, вынужденный прервать поцелуй, он прижимается щекой к щеке Солдата и шепчет ему на ухо: «Давай же». Тот не сразу, но реагирует: переводит на него осоловелый взгляд, дергает руками, как будто забыл, что они у него есть, и парой движений расстегивает болты, спускает язычок молнии, и Капитан тут же запускает ладонь внутрь, к жаркому телу. Солдат держит руки на весу, и они подрагивают, пока он наконец не опускает их висеть вдоль тела — а Капитан понимает, что хотел бы ощутить их на себе. Ягодицы Солдата горячие и гладкие. Мять их — одно удовольствие, и Капитан дает себе волю, стискивая пальцы так сильно, что совершенно точно останутся следы. Несколько раз он задевает расселину, крутым изгибом уводящую внутрь, и у Солдата сбивается дыхание. Капитан лижет его шею, не осмеливаясь ни на укусы, ни на поцелуи, и вдыхает его запах, такой густой под волосами, такой знакомый. Солдат дышит часто, дышит шумно, толкается бедрами вперед, задевая член Капитана своим членом, сокрытым бельем. Расстегнутая молния зубчиками цепляет кевлар. Капитан замирает, опустив голову на плечо Солдата, чтобы отдышаться, и, убирая руку с его зада, ведет ею по боку, чувствуя рельефные мышцы, тазовую кость, выступающую под кожей, паховые волоски, пружинящие под пальцами. Солдат замирает следом, и все звуки, кроме гудения и треска мерцающей лампы, пропадают, только сердце колотится в горле и между висков. Краем глаза Капитан улавливает меняющиеся свет и мрак. В голове немного улеглось, и он поднимается, глядит на губы — припухшие, как он и боялся, покрасневшие, даже малиновые. Он тянется к ним и просто целует, просто прижимается и чувствует, как поначалу напрягшийся Солдат расслабляется, как его губы становятся мягче и податливее. Так заманчиво, так привлекательно. Так запретно. Капитан сдвигает ладонь с паховых волос на член, который ложится ему в ладонь. Солдат судорожно выдыхает, и Капитан выпрямляется, не сводя с него взгляда, обхватывает пальцами налитой твердый ствол, тянет кисть вниз, поднимает ее, чувствуя, как следом за его рукой сдвигается кожица с головки. Солдат приоткрывает рот, и кончик языка мелькает в уголке и тут же пропадает. Капитан сгребает волосы в кулак, и Солдат распахивает глаза, смотрит беспомощно — и слепо, не видит его или видит кого-то другого, пытается улыбнуться. Его губы дрожат, взгляд полубезумный, нетрезвый. Капитан давит ему на затылок, и Солдат отталкивается от стены, приникает грудью к груди и утыкается лбом в плечо. Его бедра подрагивают; он отвечает выдохом на каждое движение руки Капитана. Его член сухой и горячий, должно быть, ему больно, и Капитан, опомнившись, вытаскивает руку из брюк, задев тыльной стороной ладони острые зубчики молнии. Солдат отстраняется от него, глядит широко распахнутыми глазами и хватает ртом воздух, весь покрасневший, в испарине, но Капитан, густо сплюнув на пальцы, подставляет раскрытую ладонь Солдату. Тот, сообразив, спускает на нее каплю слюны, и Капитан возвращает руку на член. И да, так намного лучше. Солдат снова прижимается к нему, пряча лицо, судорожно дышит и даже еле слышно постанывает, его бедра подаются вперед, будто он пытается тереться о Капитана, но в этом нет необходимости: через несколько уверенных движений Солдат застывает, мелко подрагивая, и в подставленную руку выплескивается его семя. Капитан размазывает его по члену, выдаивая до конца, и Солдат все содрогается и содрогается, кончая. Он хватается за бока Капитана, цепляясь пальцами за кевлар, часто и тяжело дышит, опаляя вырывающимся дыханием плечо и шею, и Капитан, поглаживая его по голове, дает ему время успокоиться. Они стоят три минуты, прежде чем Солдат берет себя в руки и отстраняется. Капитан разворачивает ладонь и смотрит на подсыхающую сперму, затем сжимает руку в кулак и приказывает: — Застегнись. — Рассмотрев в мерцающем свете рот Солдата, поджимает губы и говорит: — Сегодня ты тренируешься в маске. Дождавшись кивка, он разворачивается и выходит в коридор, оставив Солдата одного. * * * Чеканя шаг в пустынном коридоре, в котором эхо множит звук его поступи, Капитан, стиснув зубы, глядит вперед, не давая себе никаких послаблений. Морок, накрывший его на инструктаже, рассеялся, и теперь остался вопрос: что только что произошло. Почему. Как он позволил этому случиться. Как он позволил себе. Тяжесть в паху не дает возможности отстраниться, подумать об этом хладнокровно. Кулак, будто бы намертво склеенный семенем Зимнего Солдата, горит и печет, словно только что поставленное клеймо. Капитан скашивает взгляд на стиснутую ладонь, на побелевшие от напряжения пальцы и острые выступившие костяшки, и со всей очевидностью понимает, что у него образовалась проблема. К счастью, он знает, что с ней нужно сделать. * * * Он приходит к нужной комнате через полторы минуты. Его дыхание ровное, размеренное; он спокоен и решителен. Открыв дверь, он переступает порог и запирается изнутри: его руки знают, что делать, словно это происходит не впервые. Он активирует систему, выбирает нужное напряжение, выставляет таймер — четырех секунд будет достаточно. Обходит кресло, проверяя крепления, садится в него с выпрямленной спиной, откидывается на спинку, которая под его весом опускается еще ниже. Поднимает руки и, надев на голову обруч с металлическими выступами, расположенными точно над нужными зонами мозга, затягивает его, чтобы не слетел от рывков. Тянется за капой и, зажав ее между зубов, пристегивает левую руку к подлокотнику. Запущенная автоматика подтягивает его за плечо ближе к спинке, фиксирует — с одной стороны, но на выставленное время этого хватит. Ему много не надо, всего лишь... убрать лишнее. По комнате разносится механический голос, отсчитывающий время до запуска программы. Капитан стискивает во рту капу, напрягается, готовясь к боли, и бросает последний взгляд на правую ладонь, всю в белесых шелушащихся пятнах. Поднимает ее, рассматривает и подносит к лицу, чтобы напоследок вдохнуть запах, сердце сжимается, и он тут же сдавленно мычит, упираясь затылком в подголовник и стиснув руки в кулаки — огонь, прожигая кожу, струится прямо в мозг. Слезы выступают на глазах, потому что это больно, черт возьми, и он совершенно не понимает, какого хрена тут оказался. Он знает эту комнату. Но почему он в кресле. Что произошло. Рука в чем-то испачкана. Нужно дойти до раковины. Он сейчас встанет. Встанет. * * * Операция проходит успешно. Они добывают необходимый командованию артефакт, и цена за этот успех — лишь двое раненых, ни одного погибшего. Два члена команды: Солдат, прикрывший ему спину и оклемавшийся еще на обратном пути, и Рид, с которым тоже всё будет в порядке — он крепкий парень. По прибытии Капитан отправляет их обоих на осмотр к медикам, и Солдату только смазывают обеззараживающим раствором пострадавшее плечо, никаких повязок или швов не требуется, только немного времени на полное заживление. Рид остается, как он сам шутит, на опыты врачам и, переодевшись в больничную пижаму, ложится на койку. Капитан козыряет ему двумя пальцами и, выйдя из палаты, догоняет идущего впереди Солдата. Тот не поворачивает головы, чтобы хоть так показать, что замечает его присутствие, и Капитан чувствует поднимающуюся волну раздражения. Он гасит ее силой воли. — Как плечо? Болит? — Солдат просто кивает, и Капитан вспыхивает: — Это не ответ. — Простите, сэр. Болит, сэр, — хрипло отзывается тот. — Но скоро пройдет. Они заворачивают за угол, заходят в лифт, и Капитан даже не задумывается, куда именно они двигаются и почему он сопровождает своего бойца. В лифте они встают плечом к плечу, и Капитан нечаянно задевает локтем локоть травмированной руки Солдата. Поворачивается извиниться и натыкается на равнодушные пустые глаза. Их взгляд действует как удар — Капитан отшатывается и потирает грудь, наблюдая за Солдатом, который снова смотрит вниз. Капитан, сощурившись, пристально смотрит на него, выискивая что-то, отчего так жжет в груди. Солдат опускает голову ниже, и теперь его лица вообще не видно. Они прибывают на этаж с жилыми комнатами, и после заминки Солдат выходит первым. Капитан следует за ним, отмечает идеально ровную спину, спокойную походку, колышущиеся в такт шагам волосы. Резко, словно пощечина, всплывает ощущение этих волос в руке, запах шеи, вспотевшей под ними, и Капитан сбивается с шага и останавливается. Солдат тоже останавливается и ждет, так и не обернувшись. Капитан помнит не все. Это не воспоминания даже, это больше похоже на невнятные, присыпанные пылью времени сны с невероятными картинками и чувствами. Он осязает всем телом — ощущает тяжесть головы на плече, твердую грудь, прижатую к нему, осторожные, почти незаметные касания рук, потому что не было приказа дотрагиваться в ответ. Он смотрит на свои ладони: пальцы подрагивают, а подушечки будто колет иголками, и Капитан опускает руки на бедра, трет их о грубую ткань, но едва ли становится легче. В голове шумит, и он трясет ею, пока муть сумрачных воспоминаний не расходится по сторонам, освобождая сознание. Он чувствует — обруч, стянувший голову, перехваченную ремнями руку, захваченное креплением плечо, вжатое в твердую опору. Он чувствует — боль, страх, ярость. Жжение. Он не чувствует. Он вскидывает голову и видит замершего Солдата, вдруг оказавшегося слишком близко. Капитан выпрямляется, сверлит его взглядом, и тот разворачивается и идет дальше по коридору, не дожидаясь. Капитан подрывается и спешит за ним, заворачивает за угол — за ним, успевает проскользнуть в закрывающуюся дверь и прижимается к ней спиной. Щелчок закрывшегося замка звучит громко, как выстрел. Солдат дрожит. Капитан смотрит на него — внимательно, въедливо, рассматривает как в первый раз его черный костюм, матово поблескивающую черную кожу с рваной дырой на плече — пуля прошла по касательной, не задето ничего важного. Костюм теперь нужно чинить. Солдат не поворачивается к нему — судорожно сжимает и разжимает кулаки, опустив голову, и Капитан не решается подойти ближе. Наконец Солдат сдается — его плечи опускаются, как под тяжелым грузом, он весь словно уменьшается, опадает, и руки безвольно повисают вдоль тела. Капитан достигает его в три не очень широких шага, поднимает руки, но так и не дотрагивается до плеч Солдата. По наитию встает к нему вплотную, чувствуя грудью его спину, и Солдат на выдохе подается назад, прижимается и замирает. Капитан наконец хватает его за плечи, кладет подбородок на плечо и медленно, размеренно дышит, успокаивая колотящееся в горле сердце. — Я вспомнил, — говорит он еле слышно, и Солдат поворачивает голову на звук его голоса. — Я всё вспомнил. — Я рад, — отвечает Солдат. И: — Что дальше? Капитан зажмуривается, стискивает пальцами плечи — Солдат дергает правой рукой, и он вспоминает про ранение. Он отстраняется на одно короткое мгновение, затем обхватывает Солдата поперек груди, прижимаясь носом к затылку, и что есть силы вдыхает запах его волос. Ответ на вопрос такой простой, что требует всей имеющейся у него смелости. Капитан переводит дыхание, укладывая в голове то, что всегда было донельзя очевидным и на понимание чего у него, кажется, ушло несколько лет. — Я больше не хочу забывать, — говорит он. Солдат медлит, не говоря ни слова, и Капитан вдруг понимает, что тот, вероятно, слышал это уже не раз. — Я больше не стану забывать, — добавляет он твердо и разворачивает его к себе лицом. Солдат глядит на него исподлобья, на лице нет совершенно никакого выражения, но вдруг он кивает и глухо произносит: — Хорошо. * * * «Стивен Роджерс — лучший оперативник ГИДРы, — вспоминает Капитан выдержки из своего дела, ведя команду на стрельбище для обкатки нового оружия, и издевательски мысленно добавляет: — Все, что он умеет — это бороться с кем-то и против чего-то». Впервые в его жизни у него появилась четкая понятная цель. Бороться за себя и за Солдата — вот его единственно верный путь, и не повезет тем, кто надумает ему помешать. Оружие, поступившее пару дней назад, требует привычки опытного умелого стрелка. Солдат возьмет его в руки первым.