***
Юля сидит на подоконнике, придерживая правой рукой симпатичные папки с цветочными принтами и смотрит в окно. Она совершенно не выспалась. Левой рукой держит термостакан с кофе, от которого идёт полупрозрачный пар. Машины гудят, едут мимо, чудом не образуя пробки. Юля думает, что было бы неплохо, если бы Право скорее началось и закончилось. Тогда она бы могла уйти домой и хоть немного отдохнуть, ведь ещё полдня осталось до ночи и она не знает, увидит ли новый жуткий кошмар, отравляющий её жизнь, высасывающий всякую энергию, сеющий лишь бесконечный страх и кромешный ужас, искореняя из головы и сердца любые иные эмоции. Единственным лучом света последний месяц был для неё Антон — друг, которого она и не надеялась здесь обрести. Кстати, говоря о Шастуне стоит заметить, что он сегодня не явился на пары. Юлю это знатно тревожит. Более того, от него вообще нет вестей. Топольницкая готова списать это на лень и усталость человека-дылды, да только он обычно добирается на метро, а затем идёт домой по полупустому питерскому району, и по возвращении, пусть даже и позднем, присылает голосовое сообщение с двухминутной болтовнёй и пожеланиями доброй ночи. С их прощания и до сего момента от парня не слышно ни звука. Это на него не похоже. Да и вообще, день нынче до безумия странный: включая с утра телевизор Топольня услышала первые тревожные вести — какие-то непонятные случаи нападения животных и птиц; покалеченные хозяева; звериные попытки суицида. Юля уже оставила мысли о подобных сумасшествиях, но в голову закралось ощущение, что это всё неспроста и беды только начинаются. Чувство это навязчивым паразитом пробралось в мозг; грызло, проделывая в нём гнойные отверстия, оставляя тяжесть и гнетущее свербящее ожидание. И вот звенит наконец звонок на пару. Юля ловко подхватывает свои вещи, легко перешагивает через ступеньки лестницы и минует коридор; проскальзывает в аудиторию и садится на свободное место ближе к окну. Сперва всё идёт хорошо — Топольницкая внимательно слушает лектора, записывая каждую его ключевую мысль, и вдруг чувство беспокойства возвращается, будто бьёт под дых. В глазах на мгновение темнеет, а звуки кажутся приглушёнными. Юля резко разворачивается к окну и замечает какое-то движение: птица стремительно летит прямо в окно и бьётся об стекло, сворачивая шею. Студенты от неожиданности вскрикивают. — Должно быть она сбилась с курса, — произносит преподаватель, поправляя съехавшие на нос очки, но Юля в этом сомневается. С громким стуком прямо в окно одна за одной летят птицы. Они бьются об стекло, оставляя кровавые следы, и падают вниз. Топольницкая вскакивает, неотрывно глядя в ту сторону, откуда они прилетели. Десятки иссиня-чёрных воронов хлопают крыльями, устраивая налёт на институт. Стекло не выдерживает, трещит, бьётся. Встревоженные молодые люди уже попросту не могут спокойно сидеть на своих местах. — Все, на пол, живо! — командует лектор и бросается к ним, закрывая собой. Ошарашенная Юля кидается на пол, прячется под стол и истошно кричит, не выдерживая такого положения вещей. Страшное нашествие словно пробуждает нечто безумное и оглушительное в самой глубине её существа, выталкивает на поверхность и заставляет всё вокруг неожиданно содрогнуться. Топольницкая больше не видит и не слышит ничего из-за страшного шума в ушах, отдающего в голову глухой болью. Она больше не чувствует, как остальные вороны пролетают мимо, в кровь раздирая об осколки угрожающе хлопающие крылья. Не видит, как птицы пытаются добраться до студентов, давая хлёсткие пощёчины своими огромными крыльями, забираясь лапами в и без того спутанные волосы; как норовят найти возможность выколоть острыми клювами глазные яблоки шокированных молодых людей. Она также не понимает, в какой момент это всё заканчивается, и все вокруг поднимают влажные от слёз глаза и опускают истерзанные обезумевшими воронами руки и ноги, оглядывая этот хаос: кабинет, полный кровавых пятен, ещё не успевших остыть птичьих тел, скомканных и порванных листов тетрадей, перевёрнутых столов и брошенных в панике стульев. Не видит также, как оперативно на место добирается полиция, оценивая причинённый ущерб и опрашивая свидетелей, и как пребывают другие службы, включая скорую помощь, готовую обработать раны пострадавшим людям. Она вообще ничего не замечает, лишь смотрит мутным взглядом в зияющую пустоту с лицом, лишённым всяких эмоций, а тем временем невысокий смуглый мужчина с растительностью на лице спрашивает о ней куда более разговорчивого лектора.***
Серёжа едет на вызов вместе с новым напарником. Ещё одно нападение бешеной собаки. Матвиенко всё утро мотается по этим пустякам и по идее смена должна закончиться ещё не скоро. Волчий слух Матвиенко напрягается, он слышит взмахи крупных крыльев совсем недалеко и тут же громкие удары об стёкла. Напарник пытается предложить ему пончик, но Серёжа нервно прерывает его. Матвиенко осторожно принюхивается. — Откладывай жратву, что-то случилось, — говорит он напарнику. Тот в ответ лишь усмехается и смотрит с недоверием, словно темноволосый нелепо шутит. — Серьёзно, мужик, если ты не прекратишь чавкать и пить свой отвратный дешёвый кофе, я его выкину в ближайший мусорный бак, а тебя воткну мордой туда же. Я это могу, ты же знаешь, — Серёжа заметно напрягается: на жилистой шее вздуваются вены. Он заводит машину и срывается с места в сторону института, как вдруг теряет управление, услышав истошный женский крик, но через пару мгновений выравнивается. — Быть этого не может! — яростно и удивлённо шепчет он и берёт рацию. — Приём всем постам! Срочно! Пострадавшие в юридическом! И вызовите скорую. — Серёг, ты меня своими странностями напрягаешь, правда… — Да закрой ты наконец хлебало. Я говорю по делу, а ты только воздух портишь. Молчи. Матвиенко даже не требуется напрягаться, чтобы почувствовать резкий запах свежей птичьей и человеческой крови, солёных слёз и почти животного, бешено несущегося по их венам страха. Здесь пахнет и кем-то иным, не человеком. Едва ощутимый флёр сверхъестественного добирается до чувствительных ноздрей оборотня. Он идёт дальше, перебирая, будто препарируя, запах незнакомки, которая ещё недавно истошно кричала. Вокруг напуганные потрёпанные люди в порванной одежде, ворохи бумаг, трупы воронов и кровь-кровь-кровь. Матвиенко заходит в очередную аудиторию и сразу видит её — молодая девушка с остекленевшим взглядом сидит на стуле и смотрит в пустоту. От неё веет кофе с молоком и сахаром, свежей выпечкой и адреналином, острая смесь которого всё ещё заставляет её сердце бешено колотиться. Серёжа улавливает также запах чернил — она перепачкалась ими на прошлой паре; чувствует, что у неё бессонница и отчётливо ощущает сквозь это лавандовый шампунь и мятную жвачку. Растрепавшиеся русые волосы с утра были аккуратно уложены крупными локонами и зафиксированы лаком, а на лице лежал прежде красивый лёгкий макияж, скрывающий недосып и подчёркивающий достоинства кожи. Теперь макияж сильно потёк и смазался в ходе недавнего происшествия, но выглядит она по-прежнему прекрасно, даже с забившимися в волосы перьями и перепачканной одеждой и окровавленными ранами от стёкол на руках, что Матвиенко кажется недосягаемо-странным и более чем удивительным. Серёжа знает наверняка, что кричала именно она, да только она не выглядит как… — из размышлений Матвиенко выводит голос напарника: — Ну и дерьмо! — Цыц, — вновь раздражается Матвиенко. — Пойди опроси пострадавших, — говорит он, а сам подходит к лектору. — Добрый день. Вы в порядке? — Здравствуйте. Едва ли. Когда всё это началось, пришлось действовать быстро, иначе проклятые птицы бы выклевали нам всем глаза. А вы приехали оперативно. — Были неподалёку. Скажите, а эта девушка, — Серёжа кивает в сторону кричавшей, — что с ней? — А, это Юлия Топольницкая, одна из лучших моих студенток. Учится на четвёртом курсе, причём учится блестяще. Думаю, что пойдёт на золото. Когда началось это безумие, она среагировала одной из первых, но испугалась сильно. Кричала так громко… Думаю, что у неё шок и ей необходим врач. — Хорошо, спасибо за информацию. Она, похоже, и правда пострадала, — хмыкает Матвиенко. — Я этим займусь. — Матвиенко подходит к напарнику. — Дождись подкрепления и проследи, чтобы со всей этой ситуацией как следует разобрались. — Что ты удумал? Хочешь всё это на меня повесить? — недоумевает Журавлёв. — Надо разобраться с кое-чём. Это важно. Видишь девчонку? Мне нужно ей помочь. Срочно. — Но она же свидетельница! — Свидетельница, у которой шок. Я отвезу её к специалисту. — Но, — пытается возразить коллега, и тут же осекается, ведь Матвиенко смотрит на него глазами, меняющими цвет. Радужки светят ярким голубым, подчиняя волю Журавлёва. — Я прикрою. — Вот и славно, — произносит Матвиенко, и идёт к Юле. — Простите, девушка, вынужден попросить вас пройти со мной. Она медленно поднимает на него мутные глаза, но смотрит куда-то сквозь. Мгновение, и с пересохших губ срывается вопросительный звук. — Я хочу вам помочь, правда. Отвезу туда, где вам станет легче. Идёмте. — Мои вещи… — произносит она, и Серёжа мгновенно ловит мысль. Одной рукой он выхватывает её сумку из-под поваленной парты, а другой выуживает её светлое пальто. — Готово. Идёмте, — он протягивает руку, помогая ей встать. Как-то до странного незаметно они оказываются в полицейской машине. Матвиенко усаживает её на переднее сиденье и пристёгивает ремнём безопасности. Мужчина ловит себя на мысли, что находится слишком близко к её лицу, так что шею обдаёт дыханием и он ощущает биение сердца ближе, чем мог до этого. Спешит закрыть дверь и усесться на водительское сиденье, но она перехватывает его ладонь. — Я чувствовала… Чувствовала, что случится что-то плохое. Я знала! — её глаза всё ещё пусты, но голос наполнен эмоциями, и в особенности — всепоглощающим страхом. — Я понимаю. — потерянно кивает Матвиенко. — И хочу помочь, — он освобождает свою руку из её и затворяет дверцу. Серёжа знает точно, кто такая Юлия Топольницкая. Не знает её лично, ведь не был с ней знаком, но абсолютно уверен в том, что она за существо. Матвиенко наполняет странное чувство и осознание, что-то, что произошедшее сегодня случилось не просто так.