Между Колорадо и Москвой

[

Синтетические сны в угнетенный разум, Вычленять смысл из каждой фразы, Будет слишком трудно. Я в вас потерян и скован При этом не вспомню под утро, Запах, Приметы, Цвет глаз. Меня созал бог, но увы не спас. Я пуст, ничтожен и брошен, как библия на полке атеиста, Вы были моим спасением.... Я отпустил вас слишком быстро. Вселенная шлет проклятия, Лето плюется поэтами, Мы поновой целуемся душами - Холодными, мертвыми, бледными.

] - Потрудись объяснить, что за спектакль ты устроила на кухне с заезженным предложением о кофе, у которого в определении судьбы была предрешена последняя остановка на футболке заказчика. - Дима ерничает, нарочно слова пообиднее подбирая, чтобы выплеснуть всего себя между короткими вдохами-выдохами. Он же и сам знает, что Пелагея ничего кроме, как простого желания услышать пару человечких фраз от незнакомца, не хотела, потому что весь последний год ее общение ограничивалось лишь дочерью и мужем, однако ревновать ее и думать о Джейке на кухне не перестал. Скорее больше начал. По тому, как Поля осторожно поднялась за ним в спальню, проводив гостя на выход, а после тоскливо закрыла дверь, нерешительно поднимая от пола взгляд, Дима понял, что у нее "Я все тебе объясню" целые внутренности, а у него терпения в запасе лишь на одно "прости" и громкий хлопок двери спальни за собственной спиной. - Что с тобой происходит? - не выдерживая откуда-то внезапно возникшей апатии в ее глазах, которая через край плещется, рявкнул он, жалея, что вообще говорит с ней на одном языке, потому что кричать на нее за такое Дима не имеет права. - Ты о чем? - неудоменно переспрашивает Пелагея, прекрасно отдавая отчет своим действиям. - Я про то, в кого ты превращаешься, выходя из моего поля зрения! Ему 18 хотя бы есть!? Поля в ответ на его крик только непроизвольно вздрагивает всем телом, опираясь спиной на дверь, будто опасаясь потерять равновесие. Будто и не было перерыва на четыре года в их отношениях, иначе с чего такая лютая ревность. Будто от Джейка и правда что-то зависело, кроме его потребности срочно забрать свои вещи и улететь в коледж. А Дима в этот момент вдруг почувствовал внезапно разверзшуюся пропасть между собой и Пелагеей. Она словно отстранялась от него. Не физически даже, а морально. То, что Полю выкручивает и ломает, Дима заметил, да слишком поздно. Может быть, потому что внешне она совсем не изменилась, не сменила помаду и парфюм, все так же подводила глаза и временами влезала в свои туфли на высоких каблуках, по-прежнему ни в чем не сознавалась и до сих пор не научилась врать. Но в ней чего-то упорно не хватало, хотя до сегодняшнего утра в ней хватало всего. - Есть. - устало выдыхает она, закусывая губу, чтобы не возмутиться. - Почему ты на меня кричишь? Пелагея боялась поругаться с Димой, а ругаться с ним она не хотела и уж точно не собиралась после стольких лет. - Потому что какого-то черта ты сначала напиваешься, признаешься мне в любви, лезешь ко мне в постель, а однажды заваливаешься ко мне в квартиру и заявляешь, что выходишь замуж! А после сваливаешь из страны на гребанные четыре года, по прошествии которых снова лезешь ко мне в кровать, но уже флиртуя с первым встречным у меня на кухне! - часом ранее Дима даже не подозревал, что сможет выдержать разговор на повышенных тонах, не переводя дыхание. Все его обвинения были настолько шаткими, словно мистические аспекты, вроде и существуют, а доказать их никто не может, и он это прекрасно знал. - Да катись ты к черту со своей ревностью! - срываясь на слезы, бросила Пелагея, поворачиваясь к Диме спиной и иступленно хватаясь за дверную ручку, в надежде убежать как можно дальше от его слов. - Стой. - приказал он, в два шага пересекая разделяющее их пространство, и дергая Полю за руку, вынуждая развернуться. - Что ты от меня хочешь? - сморгнула она слезы с глаз и, не дождавшись прямого ответа, начала растегивать пуговицы на рубашке, не сводя с Димы потеряного взгляда. Ей удалось продвинуться только на две вниз, а от ее беспомощных глаз у Димы сводило скулы, поэтому он мгновенно прервал эту пытку, накрыв руки Поли своими. В нем осталось выдержки только на то, чтобы крепко вцепиться в нее, прижать к себе и держать, пока она вырывается и твердит сквозь слезы, чтобы он проваливал со своей ревностью в чертову Москву и больше не возвращался. - Даже ты меня больше не хочешь. - затихла у Димы в объятих Пелагея, чувствуя, что тот все еще злится. - А твой муж использовал тебя только для этого? Или может у тебя это просто вошло в привычку и Джейку вполне могло сегодня повезти, ведь юный возраст не беда? В легких у Поли застряло много ненужных слов, подходящих для этого случая, но вслух она их не произнесла, с трудом отталкивая Диму от себя, непроизвольно отступая назад, ради свободного пространства между ними, ради кислорода, которого уже не хватало. Билан без былой уверенности делает шаг ей на встречу, однако она останавливает его, вскидывая ладонь. - Не смей так со мной. - дрожащим голосом, до срыва собственного спокойствия, просит Поля. - Я ни в чем не виновата перед тобой. И ее нейтрально-напуганный тон вовсе не успокаивал, разве, что не раздражал еще больше, поэтому Дима не удержался. Не удержался и съязвил, ругая ее намного громче, чем она оправдывалась, потому что ведь виновата. - Даже не знаю, как объяснить твою вину. Наверное, я должен закрыть глаза на все твои долбанутые срывы и поступки, и этого гребанного малолетку, что пускал на тебя слюни, едва ты открыла ему дверь, соревнуясь сам с собой, насколько быстро залезет своим языком тебе в рот! Выкривать ей в лицо эти слова было все равно, что влезть в чужой телефон и хорошенько в нем покапаться, скопировав пару файлов, посягнув на то, что тебе в определении не принадлежит. После подобного уже не отправдаться, чужое будет преследовать тебя до конца своих (ну или на крайний твоих) дней. - Я виновата перед тобой лишь односекундным флиртом, а ты виноват перед моим мужем во всем! - чеканила слова Пелагея, явно выдавливая их из себя, чтобы не прерваться на полуслове. Возможно, она даже не собиралась никого цеплять и выводить из себя еще больше, но случилось то, что случилось. И когда до Димы доходят ее слова, ему кажется, что его поезд внутреннего равновесия и выдержки слетает с рельс и падает на дно коньона по имени - гнев. - Еще хоть слово о твоем муже и я верну тебя ему с процентами. - строго прошипел Поле в ухо Дима, ощутимо хватая ее сзади за шею и не сильно сжимая пальцы. Острожно так говорит, а ведь хочется наорать. А она только пищит в ответ на его взгляд, раздражительно-злой, пытаясь вырваться, молча и без слов, что Диме становится больно и стыдно за свой поступок. - Уходи! - потирая шею просит Пелагея. - Уходи… Иди к дъяволу, Билан! Не трогай меня! - Поль. - зовет он ее, прекрасно зная, что она сделает вид, что не слышит его. - Прости. Выждав минуту, но не удостоившись даже взгляда, Дима быстро ретировался из спальни, понимая, что невысказаного осталось чертовски много, а все высказаное пролетело мимо. И в этом была его вина, что не уследил за ней, в самый неподходящий момент, уступив другому, оставив одну. Тогда, когда вроде и не нужен был, но нужен. Любовь как бы дала еще один шанс, пустив их опять по пройденному кругу, но и она задним числом ничего исправить не может. И эта условность убивала. Спускаясь по лестнице вниз, Дима явно захлебывался собственным желанием утопиться в стакане с виски, но решиться на столь глупую смерть не мог. Позволить себе подобную сцену в порыве беспочвенной истерики спустя четыре года - ошибка, исправить которую будет сложно. За время одиночества в Москве он превратился в абсолютного и бескомпромиссного собственника и геолокация на его чувства никак не влияла. В Калифорнии или Колорадо, нет разницы, но прижать Пелагею к стене со всей силы и высказать свою некристально чистую душу до чиста, запретив уходить, оказалась заманчивой мыслью. Но, наверное, он слишком сильно ее любит, чтобы расстрелять своими страданиями прямо у стены, не позволив оправдаться. Каждый раз, когда с языка едва не срывается "Я не справлюсь без тебя", приходит осознание, что лгать самому себе - очень грязная игра, поэтому договоривает Дима совсем по-иному, сглаживая углы, произнося ожидамое "Как ты без меня?" Уже на кухне, быстро вскрывая бутылку дешевого бренди и периодически встречаясь глазами с белым потолком, он смог позволить себе слабость, сбив костяшки о каменную столешницу, той ведь все равно, что дробить и ломать в кровь до осколков. А характер его подвел. И всыльчивость необоснованная тоже. Дима о себе не заботился слишком долго, а о ней всегда, даже на расстоянии, преувеличивая свою роль в ее судьбе, а сейчас явно преуменьшая. - Тебе нужно выпить кофе. - неуверенно/неестественно прозвучал за спиной голос Таси, которая прекрасно расслышала все слова взрослых по вине тонких стен и их повышенных полутонов. - Иди к Мире. - едва ли не прорычал Дима в ответ девочке, но успел сдержаться. Не хватало еще одной отрицательный условности в его поступках. Не хватало только, чтобы Тася стала свидетелем его слабости. - Не указывай мне! - в Тасиных словах, пожалуй, таилось больше вызова, чем во всех жестах ее матери, что не могло не бить под дых, добивая. - Что у тебя с рукой? На удивление, ее детское прикосновение даже не причинило боли, когда Тася осторожно обхватила его руку своими, пробегаясь глазами по ссадинам, как бы выискивая подтекст, что, несомненно, во всем этом был. Как страшная данность для Билана, но ни капли ненависти, ни капли злости к чужой, абсолютно чужой дочери. На один бокал алкоголя больше в его венах, на одно почти отцовское прикосновение к ней меньше и никаких эмоций. Дима безвучно кричит в граненный стакан от безысходности, но в реальности лишь выдергивает руку из Тасиных, сгорая от электрических разрядов маленьких пальчиков, котрыми та бегает по его ладони, взирая своими серьезными глазами на него откуда-то снизу. Сдаваясь, он залпом допивает обжигающий бренди и буквально выбегает из кухни. - Стой! - надсадно кричит ему в след уже на пороге дома Тася, на счастья не устремляясь за ним. - Иди в дом! - воздух в легких оборвался болью так же резко, как и фраза, и девочка не послушалась. Однако с крыльца на тропинку до калитки так и не спустилась, продолжая звать Диму с самой верхней ступеньки. Он ее слышал. Не хотел останавливаться. Не мог.