Между Колорадо и Москвой

Тася мялась на пороге комнаты взрослых, не решаясь открыть дверь и скользнуть призраком вовнутрь, убедительно соврав Мире, что непременно скоро вернется, только спросит у мамы кое-что и вернется. Однако дверь неожиданно распахнулась сама собой и на пороге показалась Пелагея, застигнутая врасплох, спешно стирая пальцами тушь под глазами и вымученно улыбаясь. - Ты чего здесь? - разбито спросила Поля у дочери. - Что с Димой? - хлопнула глазами Тася, протягивая к маме руки, ожидая, когда та крепко обнимет ее и скажет, что ничего. - Все в порядке. - подтвердила Пелагея, подхватив девочку на руки и спускаясь с ней вниз. - А давай вернемся домой? - предложила Тася, не отрывая взгляда от грустных глаз мамы. - Мне не нравится это путешествие. Однако ответа не последовало. Ни на кухне, куда Поля по инерции вернулась, не имея никакого желания запереть себя в гостинной, как в ловушке. Ни в коридоре, где осталась стоять Тася, утыкаясь лбом в шерсть Питта, потому что тот, почуяв неладное, прибежал к девочке, наплевав на собственную игрушку. - Это Димин стакан. - хмуро констатировала Таисия, когда Пелагея вцепилась обоими руками в стекляшку, выливая туда янтарную жидкость, не заметив, что подает плохой пример детям. А точнее, одной лишь дочери. Однако последние слова девушку остановили, и стакан закончил свою жизнь жестокой смертью. Об каменный пол. - Мам, - слишком громко выкрикнула Тася, отступая на шаг назад. - с тобой что-то точно не в порядке! Слишком громко, что Питт гавкнул. Слишком громко, что Пелагея нервно дернулась. Слишком громко, что в ушах зашумело, словно забивая и вталкивая в стенки мозга вату. Глубже. Сильнее. Увлеченнее. - Мам! - еще громче крикнула Тася, врываясь в кухню, своими словами вытаскивая затычки из ушей Поли. - Мама! - Я в порядке. - прерываясь на каждом слове, задыхаясь, как после бега, обещала дочери Пелагея, вовремя хватая ту поперек талии и усаживая на стол, чтобы она не унесла стекло на подошве своих кроссовок. - Буду в порядке. Нужно убрать осколки. Нужно побыть одной в темноте. Нужно глубоко дышать до одури, чтобы проветрить легкие и вытряхнуть из них боль. Нужно. Много чего. И плевать, что у Таси долгожданые каникулы. И плевать, что за окном плюс двадцать пять и синь океана. И плевать, что Калифорния в жизни Поли не на вечно. И плевать, да на все плевать. Потому что Дима оказался чересчур строг, потому что все пошло наперекосяк, потому что, потому что… - Давай вернемся. - вновь предложила Тася, неприязненно проводя пальцем по этикетке бутылки с алкогольным напитком, а уже через минуту Пелагея с ненавистью и от души выливала ее содержимое в раковину, после со злостью швыряя в мусорное ведро. - Тась, это только первый день. - поднимая на дочь глаза, вновь начала обещать хэппи энд Поля. - Все наладится и мы еще даже снег увидим. Однако девочка на слова матери даже не улыбнулась, бросая быстрый взгляд за окно, будто прикидывая готова ли расстаться с этими видами, ради былого спокойствия и подъема с постели без криков. Ответ, как не прискорбно, да. - Но он уже ушел. - задумчиво рассматривая свои кроссовки, не оправдывала Диму Тася, не выдерживая красных глаз Пелагеи и ее туши, которую та так и не стерла. - Это не важно. - самопроизвольно смахивая рыжие локоны волос с личика дочери, успокаивала ее, приходя в себя, Поля. - Потому что я все еще с тобой и твой друг - Питт - тоже. - И Мира. - вспомнила о подруге, что все утро провела за просмотром мультиков, Тася, тут же спрыгнув со стола и, врываясь в сонный храм гостинной, щелкая пультом, намереваясь выключить телевизор. - Тась, переодевайтесь в костюмы для серфинга! - крикнула ей вслед Пелагея, принимая тот факт, что ее день идет наперкосяк, вовсе не потому что начался не с кофе. Больше всего девушку напрягала не в ее пользу сложившая ситуация с Димой, в которой виноваты, вроде как, оба, а степень уязвимости у каждого своя. Полю упорно преследовала мысль, что ей больнее, чем ему, хотя бы потому, что кричал и ругался только он, хотя бы потому, что в очередной раз ушел, хлопнув за собой дверью тоже он. Жизнь всегда дает второй шанс, а третий похоже безжалостно отбирает, вышкрябывая его из самого дна сознания и внутренностей, из милосердия оставляя лишь воспоминания, что режут стеклом по сердцу. Неувереность и неопределенность прибивала к земле, а беспочвенная ревность опустошала, именно поэтому Пелагея так отчаяно хотела напиться, закрыть глаза, а открыть их уже у себя дома в Колорадо, чтобы все было, как было, и без встречи спустя четыре года, ведь рубить с плеча она не разучилась. У Поли внутри как будто провайдер слетел и она поняла, что устала. Ото всех и всего. Устала ругаться с кем-либо, кому-то что-то доказывать, объяснять, почему поступает так, а не как кто-то думает, винить себя ради оправдания другого, истинно виновного. Если бы она жила в Барселоне, она бы стала архитектором. Если бы она могла изменить прошлое, она бы стала высшим архитектором судеб, изящно разводя мосты и расплетая клубки дорог между ней и Димиными претензиями. Но она не архитектор. И даже не скульптор. Сбегая из собственного дома, собственно, всего лишь на неделю, Дима уверенно шагал вдоль кромки соленой воды, порой не замечая, в какой опасной близости от его тряпочных кроссовок пробегает волна. Собственно, ему было все равно. От невысказаного было тяжело не только морально, но и физически, потому что все тело буквально ныло под натиском абсурдности ситуации, в которой Дима был в корне не прав. Шаг отчего-то утратил уверенность, а руки сводило от необходимости позвонить Пелагее, простого убеждения ради, что с ней все в порядке, что она не льет слезы в гордом одиночестве в подушку, успев обвинить его во всех грехах. В конце концов, отношения без ссор, как карамель, а он ненавидел карамель. На внешность Дима по-прежнему казался бездонно холодным, и горячее солнце совсем не плавило его оболочку, потому что сгорал он намного глубже, где-то, где кровь закипает в венах, начиная и заканчивая свой путь. Нужно перестать жалеть себя и жалеть о событиях вокруг. Нужно смириться с неидельностью идеального мира. Нужно навскидку словить потерянное душевное равновесие, ведь нельзя же постоянно валить свою вспылчивость и жесткость на недосып, часовые пояса и мозг, что, похоже, до сих сидел в аэропорту Москвы. Дима просто не мог не ревновать Пелагею к каждому, кто казался ему подозрительным, потому что это стало для него необходимой нормой, ведь если он вновь отпустит/потеряет ее/превратит в хрупкую изломаную куклу, легче сразу уложить себя в гроб. А то, что такими темпами она сама себя в гроб уложит, просто напросто не выдержав оправданий и криков, которых на самом деле боится, как огня, Дима не сообразил сразу, а только тогда, когда в лицо ударил крепкий порыв соленного ветра с мелкими песчинками, оказав услугу, приводя хаос в голове к порядку. Над океаном сгущались тучи, а вдалеке уже сверкали молнии, словно погода и кто-то вышестоящий с особым упорством старались помирить двух взрослых, что абсолютно точно напоминали детей. Дима не остановился, чтобы перевести дух даже тогда, когда на лицо упали первые крупные дождевые капли, продолжая упорствовать, а на самом деле наказывать себя за ошибку, испытывая свое тело преодолением. Преоделение для него стало тем, чем он жил эти гребанные четыре года, когда вставать по утрам не было никакого желания и сил, а вечерами по голове нехило так стучал алкоголь, притупляя особенно яркие воспоминания и редкие ее фото с фан-аккаунтов в инстаграмме. О том, что в океане под ногами, где начинался шторм из-за грозы, хотелось утопиться, а не искупаться, как было запланировано заранее, рассказать оказалось абсолютно некому. Да и был ли смысл? А когда через секунду капли, падающие с неба, перестали выглядеть безобидными, Дима ясно увидел, что всю свою боль, вину, дрожь, лихорадку и озноб можно списать на погодные условия и дождь, что сокращает видимость, смывая собой любой тон человечности с огромного песчаного пляжа. Легче не становилось. К счастью, Тася не успела натянуть на себя свой плавательный костюм и, едва с неба упали первые капли дождя, разачаровано выдохнула напополам с облегчением в голосе, потому что интересная для девочек игра нашлась мнгновенно и внутри дома, а погода на улице вовсе не портила заслуженный отпуск. Тася с Мирой, отыскав в рюкзаках свои фонарики, наперегонки понеслись на самый верхний этаж дома, чердак, чтобы ради забавы залезть с головой под старое одеяло и пересказывать друг другу всем известные американские байки про приведений в темном лесу или Бермудский треугольник. Пелагея предпочла остаться внизу, в гостинной, у большого окна, за пределами которого сейчас разыгралась нешуточная буря, предвадительно убедившись, что дети в полной безопасности и на лестнице горит свет, что бы если кто-то вдруг испугается, все же поверив в бабайку, не скатился кубарем вниз по ступенькам. Поля чувствовала нарастающее внутри себя волнение за Димино отутствие, несмотря на их перепалку. Хотя его присутствие возможно обрекало их хрупкий нейтралитет при детях на полную гибель, зато Билан был бы в безопасности под защитой дома, а не тонул в собственной совести на улице под приливными дождевыми струями.

[ Vakar gravitacija Nenotureja Ты уходила с первыми лучами, Ты уходила, я не уходил, Ты так смотрела зелёными глазами, Но ты не любила так, как я любил. Tava rita kafija tava brivdiena Vakar gravitacija nenotureja. ]

Шторм не прекращался, а только усиливался, ветром пригибая вековые пальмы к пляжному песку, и если бы Дима был бы рядом, и если бы его злость относилась не к ней, Пелагея восхтилась бы погодой, океаном, что подошел на десяток метров ближе к берегу, она бы насладилась безопасностью, почувствовав опору на мужское плечо. А так? Так разве, что уже нечего терять, сливаясь с ледяным стеклом, что искажало, изламывало видимость улицы и Полино бледное отражение. У нее в последнее время вообще повышенная степень бледности. Дождь не перестал разбиваться об землю с характерном криком и шипением, ни когда дверь в дом почти безвучно открылась и спустя секунду в гостинную медленно вошел Дима, ни даже когда он заговорил. Только ветер чуть поутих, хотя, может, показалось. - Поль, прости меня. - не стал ходить вокруг да около тот, всматриваясь в полумрак комнаты и фигуру девушки у окна, признавая поражение, хоть и весьма условное. - Снова кричать на меня пришел? - не голос - сталь. - Нет, спокойно все обсудить. - Помниться, в прошлый раз ты сначала накричал на меня, а уж потом... ушел? И обсуждать явно ничего не собирался. Передумал? - Да. - пропустив мимо ушей ее "колкость", прямо ответил Дима. Принять извинения для Пелагеи оказалось проще, чем демонстративно выйти, хлопнув дверью. Произнести: "Ты меня тоже" оказалась сложнее, чем: - Зачем просит прощения тот, кто никогда ни о чем не сожалеет? - Затем, что сожаление и вина - вещи разные. - спокойно пояснил Дима, слегка прищуриваясь. - А ты виновен? - не то, что бы Пелагее было так необходимо поставить его извенения под сомнения, просто сказывалась погода, что давила на мозг и туманила сознание. - Ты меня таковым признала. - едкие слова в спину ведь не то же самое, что ножи? - Вина - понятие личное. Я разве дала тебе повод для ревности или неуверенности во мне? - а вот ее ножи долетали до цели абсолютно точно, хотя и бросались наугад через плечо. Поля так и не обернулась, впрочем не пряча лицо в ладонях, что радовало. - Нет. Холодно. Очень. Кажется, дует со стороны закрытого окна. Кажется, со стороны застывшей в одной позе Пелагеи у стекла. Впрочем, много чего кажется. Дима и сам не заметил, как произнес вслух: - Кажется... - Сам знаешь, что говорят, когда кажется. - отрезала она. - Поль, я про Телегина и проценты случайно ляпнул. Однако девушка по-прежнему игнорировала его, стоя с излишне прямой спиной, а принуждать ее посмотреть в глаза Диме было негласно запрещено, поэтому он продолжил, - Но если бы ты его не упомянула... - А если бы ты не доебался до меня из-за Джейка. - перебила Пелагея, глубоко вдыхая, собираясь договорить, но... - Поль, хватит! "Поль хватит!" и они оба сдались. Она резко повернулась к нему лицом, мимоходом отмечая про себя его жалкий промокший вид. А он неловко чихнул, подтверждая диагноз переохлаждения дождем. - Душ там. - напомнила дорогу Пелагея, указывала рукой в неопределенном направлении, разом оттаивая под его привычным взглядом. - Значит забыли? - с надеждной спросил у нее Дима. - Сначала душ. Последовательности во всем этом не было, но без нее и жить скучней. Возможно, ее искусаные губы и его потраченные нервы говорили сами за себя, но в ссорах нет невиновных, только оправданые прокурорами, адвокатами, сенатами и сенаторами, высшим судом. Солгать под присягой ведь невозможно, но дело чести, а честь на месте даже спустя четыре, даже спустя годы. И уже выдана декларация честности и документ о независимости. Однако, если копнуть глубже, то все упирается в психологию отношений, уникальность, желание держать все в себе, а так же человеческий фактор, а Дима не выносил человеческий фактор. Он ненавидел игры на чувствах и в психиатрию с диагнозами, и уж точно не старался доказать свою правоту по-любому. И все же нет фактов - используй эмоции, назови это человеческим фактором. - Забыли? - снова спросил он, уже на выходе из гостинной. - Сначала душ. - вновь не ответила она. Упрямство ведь тоже человеческий фактор.