***
Решение проехать свою остановку казалось все менее удачным, но жалеть было уже поздно. Я топала к дому Паши и надеялась, что он окажется там, ведь психиатр ему обычно назначал приемы на вечер. А кроме как к врачу и в магазин, парень никуда больше не выходил. События вчерашнего дня и ночная смена навалились на мои плечи многотонной усталостью. В сумме с тем, что все это — сутки без сна, походила я сейчас на сомнамбулу, которую понесет туда, куда подует ветер. Странно, но возможно именно благодаря этому состоянию меня потянуло на «подвиги», и я решила основательно побеседовать с Павлом. Как сигнальная лампа на скорой, в мыслях мигала потребность выяснить причины его вчерашнего срыва. И благодаря усталости, я совершенно не волновалась о предстоящем разговоре, или реакции Павла на мой визит. Сегодня на лифте. Хотя всего третий этаж, но ноги еле несли и даже несколько ступенек казались Эверестом. Номер квартиры не помню, лишь зрительно ее расположение. Звонок. — Кто там? — взволнованный женский голос. — Это... Нина. — Здравствуйте, Нина, — из приоткрытой двери на меня смотрела симпатичная невысокая дама в возрасте. Ее темные волосы, чуть тронутые сединой, были уложены в аккуратную прическу. — А вы к кому? — Я... — закралась мысль, что ошиблась дверью, но нужно было убедиться в этом точно. — К Павлу, он ведь здесь проживает? — Ой! Конечно-конечно, — женщина расплылась в теплой улыбке. — Ой, как здорово! Проходите! Правда Паши сейчас нет дома и будет он не скоро, но.. — Я тогда... — перебила и неловко улыбнулась, — ... наверное, пойду. — Проходите скорее, ну что же вы стоите! — она проигнорировала мои слова и очень аккуратно взяла меня под локоть, затаскивая в квартиру. — Как чудно! У Паши в последнее время так редко бывают гости. — Да, я знаю, — не нашлась, что еще ответить. — Знаете? — женщина удивленно на меня посмотрела. — Так вы близко общаетесь? Право же, вы радуете меня все больше! А по какому вы вопросу? — На самом деле, я просто поговорить пришла... — Так давайте поговорим, — всплеснула руками дама. — Разувайтесь, не стойте, что же вы. Я как раз недавно поставила чайник. — Не уверена, удобно ли... — Да не стесняйтесь, не стесняйтесь, — женщина вдруг нахмурилась. — Ой, я же совершенно забыла представиться — Лидия Евдокимовна, мама Паши. Но называйте меня просто Лидия, или даже Лида. Знаете, не люблю я эти формальности. К слову, можно к вам на «ты»? — А... Конечно, — вот от кого у парня такие красивые карие глаза, следовало раньше догадаться, кто она. — Меня зовут Нина, мы с Павлом... Кхм... В общем, я его подруга. — О, ну это и так понятно, — Лидия кивнула и улыбнулась еще шире. — Кто б еще к нему мог прийти «просто поговорить», да в такую рань. — Простите. — Душенька, да чего ты извиняешься? Все очень чудно! — на кухне пронзительно засвистел чайник и женщина встрепенулась. — Я пойду чаю наведу, а ты проходи, проходи... — Можно бы... — я замялась, не решаясь просить, но нужда была сильнее, — ... кофе, если не трудно? — Ой, к сожалению, кофе тут не водится, — вздохнула женщина и добавила, почему-то шепотом: — Павел его терпеть не может. Лидия поспешила выключить чайник, а я сняла босоножки. Заметив, что мизинцы в пыли, неловко вытерла их о коридорный коврик. Ох уж мне эта открытая обувь. Хотя, странно, что я вообще обратила на это внимание, ведь глаза слипались со страшной силой. — Ниночка, ну где же вы? — крикнула мама Паши, шумя посудой на кухне. — Секунду, руки вымою! — крикнула я в ответ, но на самом деле направилась в комнату парня. Было дико любопытно, какая судьба настигла тот рисунок. Осторожно пошарив на столе и не обнаружив его, уже думала огорчиться, но на полу увидела край листочка, на котором было зачеркнуто слово «Арабеск» и тут же написано заново. Выглядывал лист из прижимающей его деревянной дощечки, на которой был проволочный каркас, сантиметров тридцать в длину. Присмотревшись, узнала в нем ту самую позу, которую рисовал с меня Павел. Неужели он делал его всю ночь? Стало очень приятно, но обида за его выходку все еще не ушла. — Деточка, вы что же там с ног до головы вымыться решили? — весело крикнула Лидия и я поспешила на кухню.***
— Боже правый! Так из-за этого козла ты начала наркотиками баловаться? Ужас какой! — женщина сочувственно вздыхала над всем, что я ей рассказывала и заботливо подкладывала мне в блюдце печенье. — Наверное, не стоило вам все это говорить, — было очень стыдно, но рассказ будто сам лился неудержимой рекой. С Лидией хотелось разговаривать не переставая, такой понимающий был у нее взгляд. — О, ну что ты! Это ведь все былое, все прошлое, но это твоя правда, — она мне подмигнула, а затем как-то резко погрустнела. — А от правды-то все равно не убежать... — Вы правы... — или это моя сонливость так развязала язык, заставляя не беспокоится о мнениях и последствиях. — Так а чего назад не вернешься-то, Ниночка? — женщина поднялась и зажгла конфорку под чайником. Видимо, беседа закончится не скоро. — Да куда мне! Пробовала я, так руководитель уже на мое место практиканточку ту и взял... — С которой изменил тебе? — Лидия вновь села за стол. — А-ах, вот подлец-то, а?! — Ой, — я махнула рукой. — И говорить о нем больше не хочу. — И что же, с танцами — все? — дама округлила глаза. — Честно говоря, я сейчас коплю деньги, чтобы за границу поехать. Там в коллективы разные попробоваться, — у меня вырвался скептический смешок. — Ну, знаете, с гастролями выступать, мечта такая... — А и хорошая мечта, Ниночка, — она накрыла своей теплой рукою мою ладонь. — Ведь главное что в жизни? А? Я тебе скажу — цель! Смысл. Его-то может в жизни самой и нет, но придумать цель для себя лично — это ведь единственное, что нам и остается. — А какая у Паши цель? — захотелось вдруг спросить. — А это ты у него и узнай, — расхохоталась Лидия. — Бог его знает, какая у Паши теперь цель... Раньше-то была, в скульпторы рвался. С дошкольного возраста еще у него это. Вся комната детская уставлена фигурками пластилиновыми. «Город такой невзрачный у нас, вот бы его весь украсить. На каждый угол по скульптуре» — говорил. Такая вот была у него цель чудна́я. Но разве ж она плоха, если делает его счастливым? И ведь шел к этому! Полгода доучиться оставалось вот... — А почему сейчас к ней не идет? — сама встала выключить вскипевший чайник, так интересно было, что не хотелось отвлекать женщину от рассказа. — А он не сказал тебе? — обернулась она на меня, разливающую заварку по чашкам. — А, ну конечно же, что он мог рассказать? Сам ведь ничего не помнит... — Что? Что он не помнит? — я ставила чай на стол, не глядя, с открытым ртом слушая Лидию. — В общем, горе одно случилось... Да ты садись, чего стоишь-то! Чай стынет, — женщина начала медленно поглаживать Крошечку, запрыгнувшую ей на руки. — О чем я?.. Ах да, горе приключилось. Была любимая у Паши, Мирославой звали. Мирой, да... Хорошая была девушка, невероятно добрая, а оттого слегка наивная. Еще начитанная очень, но оно и немудрено — книги до безумия любила, на факультете училась библиотечно-информационном в том же институте, что и Павлик. Там-то они и познакомились. — И что же с ней стало? — будучи полностью поглощенная рассказом, я отхлебнула чая. Но обожглась, забыв, что он еще горячий. Что ж, зато немного взбодрилась. — Повредила позвоночник, парализовать ее начало. Невозвратно. И вот, говорят, что пока полностью лежачей не стала, решила она с собой покончить и наглоталась какой-то дряни. Два дня ее кровью рвало. Не спасли. Павлик ни секунды от нее не отходил в больнице. С врачами разругался, когда его не пускали к ней, в последние часы жизни. Она, наверное, думала, что сознание от таблеток тех потеряет и умрет во сне спокойно, а оно вон как вышло... — Лидия смахнула подступившие слезы, да и у меня глаза влажными стали. Но не столько от сочувствия девушке, сколько от жалости к Павлу, которому пришлось пережить все те давящие чувства и эмоции, от утраты любимого человека. Я представила момент, когда самый родной и любимый умирает у тебя на глазах, а ты не в силах сделать ни-че-го и просто ждешь вердикт врача. Ждешь и понимаешь: последнее, что увидит умирающий — это белые стены и абсолютно чужие люди вокруг. От всех этих мыслей меня передернуло. — А как три месяца со смерти ее прошло, так и начал Паша рассказы строчить внезапно, — продолжала женщина. — Ничего, говорит, не надо ему, а только писать и все. И ведь поначалу просто мне названивал и истории свои жуткие зачитывал, а потом мне позвонили уже из деканата, что мол он второй месяц на учебе не появляется и трубку не берет. Я бросила все дела, к нему примчалась, а тут страх что творилось! Он в комнате своей на полу спал, весь бумагами смятыми завален, под принтером стопка свалившихся напечатанных листов, которые видно и не подбирал никто. А сам Павлик худой, будто узник концлагеря, грязный и мешки под глазами синющие. Говорить ничего не хотелось, я только сидела с широко открытыми глазами и внимала словам дамы, изо всех сил стараясь не уснуть. Мне было дико интересно, но организм настойчиво требовал перезарядки. — Я отцу позвонила, он тоже примчался. Мы в больницу Пашеньку отвезли, чтоб в чувства привести. Врачу все рассказали, а он к психиатру направил. Дальше же уж ты знаешь, наверное? — Угу... — внезапно, мне на голову свалился кусочек штукатурки с потолка. Брезгливо смахнув его, отряхнула волосы и подвинулась на край кухонного диванчика, подальше от «места обвала». — Ой, бывает такое, — кивнула Лидия. — Квартирка старая, кто знает, когда тут ремонт делался в последний раз. Я осмотрелась. И хотя была тут буквально вчера, но толком не рассматривала ничего за ужином. Кухня была такая же старая, как и моя, только выглядела аккуратнее, что ли. Столешницы тумб блестели, плита была идеально чистой. Сразу видно, что Лидия Евдокимовна постаралась. На столе стоял маленький будильник, что очень меня удивило. И правда, зачем будильник на кухне? Для выпечки разве что, но таймер со звонком есть практически во всех духовках... Да и трудно поверить, что Павел баловался выпечкой. А занавески? О, эти дряхлые занавески! Здесь и так тухловато, надо посоветовать Паше купить какие-нибудь новые, яркие. Ибо тюль, который когда-то, видимо, был белый, сейчас играл на солнце своими бежевыми кружевами, которые вот-вот были готовы рассыпаться от старости. Мне становилось страшно за этот тюль каждый раз, когда сквозняк дул из форточки, поднимая несчастный кусок ткани над столом. Но это же меня и завораживало, будто убаюкивало. Я все сильнее ощущала, как от сонливости кружится голова. — О чем задумалась, Ниночка? — похлопала меня по плечу женщина. — А... — стало неловко, что при таком серьезном разговоре я отвлеклась на тюль. — Так а почему Паша все забыл? И почему вы ему все это не расскажете? Ну, про Миру... — Дак врач запретил. Говорит, что... Как же там было-то... В общем, избирательная потеря памяти у Павла и когда вспомнит все, то это очень резко по его психике ударит, а там уж кто знает, как его состояние от этого усугубится. Психиатр говорит, что нужно сначала с графоманией разобраться, а потом и... Последующие слова Лидии Евдокимовны уже не достигли моего восприятия, ибо голова медленно опустилась на руки и я крепко уснула, прямо за кухонным столом.