Жажда

      Насколько ценна и хрупка человеческая жизнь? Люди рождаются незащищенными, физически слабыми, порою кажется, что даже от самого незначительного касания их тела беззвучно, трещинка за трещинкой расколются, и вся тягучая едкая грязь мира медленно просочится внутрь этих чистых созданий.       Для человека мир — не состояние души, но многомерная, яркая, красочная вселенная с пейзажами, которыми невозможно перестать любоваться.       Душа человека навсегда останется неразгаданной тайной, дверью с тысячью замков, а душа и мысли ребенка — бездонным колеблющимся океаном.       Для Иноэ Минору дети всегда были испытанием, с которым нужно было справиться. С трудом, но было возможно прочитать их хаотичные мысли, несмотря на их сумбурное метание.       Единственным исключением для него стал его собственный сын. Будучи врачом, мужчина не мог проводить много времени с ребенком, и, когда выпадала такая возможность, он не знал, как себя вести.       Его маленький и любимый сын был слишком взрослым, самостоятельным, золотые глаза смотрели на него — непутевого отца — с пониманием, тихой грустью и без капли злобы. Кроткая улыбка мальчика для Минору была своего рода пощёчиной — хлесткой, тянущей, от которой сводит скулу.       Иноэ тяжело выдохнул, откидываясь на спинку стула, переводя взгляд с больничной кровати, отгороженной двумя белыми ширмами, на ясное, безоблачное небо. Ветер слегка покачивал тканевые бледно-зеленые жалюзи, часы упорно продолжали показывать, что приближался вечер, а потерявший сознание мальчик после нескольких часов все еще не открыл глаза.       Все проведенные тесты показали отсутствие отклонений, а незначительные царапины и темнеющий синяк на ноге — обычное дело при падении. Машина успела затормозить, не задев беловолосого первоклассника.       Если вспомнить, с утра у обоих было приподнятое настроение, они представляли, как проведут весь день вместе, как пойдут гулять по оживленным улицам Токио, огибая кучки подростков и обходя милующиеся парочки, которым даже жара не помешает, особенно, когда город хранят Герои.       В такие моменты мужчина с тоской вспоминает короткий ежик алых волос Джессики, который приятно выделялся на фоне остальных причесок: белейших, взлохмаченных волос, не знавших расчесок и не поддающихся закону земного притяжения.       Пока они гуляли, то столкнулись с Героиней Вверх и Героем Устрашающий Вой, от радости на губах ребенка долго цвела улыбка, а золотисто-янтарные глаза радостно блестели.       Конечно, Минору понял, что сын немного расстроен тем, что они так и не столкнулись с Цубаки, героиней управляющей деревом камелии, но даже так, он, унаследовавший Причуду матери, постоянно срывался с места и начинал творить добро, например, помог незнакомой старушке перейти дорогу.       У большинства детей нет злых помыслов, и добрые дела они делают от всего сердца, не прося ничего взамен.       На памяти Минору, его ребенок просил всего несколько вещей, из которых только одна была материальна: объятия, немного внимания, ласки и компьютер. А то, что к ноутбуку прилагались купленные им наушники, стало для мальчика приятным сюрпризом.       Его ребенок был восхитительным. Но так думают почти все родители о своих чадах, и Минору не был исключением.       …- Папа! — белокурый мальчик невысоко подпрыгнул, крепко держась за грубую мужскую ладонь. — Там! Посмотли! Герои слажаются со злодеями!       Минору привычно заботливо потрепал сына по слегка вьющимся от влажности волосам.       — Милый, давай отойдем, не будем мешать, — школьник согласно кивнул, но продолжал оглядываться на схватку «добра и зла», врезаясь в таких же прохожих, как и они.       Иноэ мог с уверенностью сказать, что до них отголоски боя не дойдут, но видимо в этот раз не повезло либо им, либо парочке, на которую упал навес. Их самих сильно тряхнуло, когда земля заходила ходуном. Минору не успел оттянуть сына от дороги, как в металлический забор со всего размаха, частично снеся его, влетела машина.       Иноэ увидел, как сын падает на спину, и вовремя подставил руку, но мальчишка сознание все равно потерял, возможно, от шока.       Надеясь переждать бой и дать бессознательному сыну отдохнуть и прийти в себя, он присел на деревянную лавку, обклеенную пестрыми наклейками с веселыми надписями. Она была скрыта за густой, тяжелой, мирно шелестящей листвой, тени которой причудливо танцевали на земле.       Шум, ранее разносившийся над головами прохожих окончательно стих, что говорило о победе Героев. Имя было произнесено настолько громко, насколько было возможно, но мальчик так и не очнулся…       …- Иноэ-сенсей, успокойтесь немедленно!       Врач резко остановился, смотря не в сторону коллеги, а на родного человека, лежавшего на больничной кушетке в кабинете дежурного врача.       — Умница, — кивнул полноватый мужчина средних лет, — если продолжишь мельтешить, расскажу «малышке», что его отец на нервной почве схлопотал сердечный приступ.       Минору нахмурился, отчетливо представляя, как будет злиться его сын, потому покорно сел на предложенный стул, цепко провожая каждое действие Нарусе-сенсея взглядом. Он смотрел, как широкие мозолистые руки задерживаются у головы, а густые брови удивленно приподнимаются, как зеленые глаза скользят взглядом по не низкому, но и не высокому, для своего возраста полукровки, замирая, глядя на лоб ребенка, как врач усмехается своим мыслям, доводя японца почти до отчаяния.       — Могу тебя успокоить… Сядь обратно, поседеешь! Хотя, ты и так белый, так что не волнуйся — твой натуральный цвет останется при тебе… Вот, что, друг мой, мальчишка просто спит… Правда сон мне не нравится: мозг слишком активен, но не настолько, чтобы волноваться… Ты говоришь, потерял сознание от шока?       — Предполагал, — Минору пересел ближе к сыну, поглаживая того по руке.       — Неженка он у тебя. Ничего, оклемается, у нас девушки частенько знакомятся с полом, стоит им увидеть кровь, а у мужиков в родильном нервишки сдают, — тихо посмеиваясь, Нарусе подошел к столу, где кроме документов лежал древнего вида, но еще рабочий белый телефон. — Положим мы его пока, если до вечера не очнется, то обратимся к Чике.       Шунпей связался с дежурной медсестрой и попросил ту подготовить одну кровать в свободной палате, а затем повернулся к человеку, которого мог назвать старым другом. Врач иногда жалел, что настолько великолепный детский хирург, как Иноэ, родился без Причуды. Насколько может быть несправедлив мир к хорошим людям…       Минору устало отвернулся от окна и на мгновение прикрыл глаза — его сильно клонило в сон от накопившейся усталости за все прошедшие дни.       Солнце медленно садилось, окрашивая небо сначала в ярко-оранжевый, затем в багровый цвета; медленно плывущие пушистые облака темнели вместе с небом, становясь синими и фиолетовыми.       Лучи, падающие через покачивающиеся от несильного ветра закрытые жалюзи, неаккуратными мазками ложились на худое, измождённое лицо мужчины. Волосы и так не были опрятными, сейчас же совсем растрепались и падали длинными прядями на глаза, щеки, опускались на плечи, щекоча кончиками оголенную кожу. Минору действительно устал…

* * *

      Пушистые белые ресницы задрожали, брови сошлись на переносице — казалось, ребенок испытывает несильную, но навязчивую и неприятную боль. Веки медленно, будто нехотя, приоткрылись, золотые глаза, приятного глубокого медового оттенка расфокусировано смотрели перед собой.       Тихий хриплый вздох раздался рядом, но мальчик дернулся как от удара, стоило одному только слову сорваться с губ спящего японца.       — Кей…