Ах, ты меня не любишь

Сон, снившийся Онегину, был ему смутно знаком. Он был на балу в Петербурге. Искрились сотни украшений, украшавших шеи и причёски женщин, в гирляндах хрустальных люстр путались отсветы свечей и звуки небольшого оркестра, оплетавшие всё пространство. Вот Евгений подошёл к Татьяне, приглашая её на вальс, они о чём-то разговаривали, смеялись. Даже вечная скука отступила, оставляя лёгкость и предчувствие счастья. Внезапно Евгений почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернувшись, он увидел Ленского, расположившегося в театральной ложе на возвышении. Как она могла оказаться в бальном зале, Онегина не сильно интересовало. Внимание его было сосредоточено совершенно на другом. Ленский сидел почти напротив него, и вид его до удивительного небрежен: шейный платок развязан, верхние пуговицы рубашки расстёгнуты. Развалившись на сидении и блаженно улыбаясь, он о чём-то разговаривал с девицами, обступившими его. Онегин учтиво попрощался с Татьяной и направился в сторону друга, стараясь следить за происходящим в ложе. Девушки вокруг поэта определённо были лёгкого поведения, что можно было легко понять по их одежде, максимально открытой. Одна из них, в красном платье страстно поцеловала Владимира, и тот хоть и не изменил свою позу, но отвечал ей, запрокинув голову, позволяя ей заходить дальше. Другие девушки уже давно занимались его грудью и руками, массируя и поглаживая тело, сминая белую рубашку. Девушка в красном опустилась ниже, целуя ключицы и грудь поэта. Евгений, стоявший так, чтобы видеть лицо Ленского, сжал руки в кулаки, стараясь сдержать негодование. Это его юноша! Его и только его! Владимир открыл глаза и посмотрел прямо на Онегина, чуть свысока. В его глазах плескались удовольствие, нега и похоть. Он сидел всё так же неподвижно и глазами буквально выпивал всю сущность друга, оставляя лишь пустую оболочку. В глазах Онегина всё закружилось, будто на карусели, и он упал в липкую тьму.

* * *

Онегин проснулся около часу дня. Приказчик за обедом уведомил его, что извозчику заплатили, и он уже уехал обратно в Петербург. Рассеянно кивая, Онегин приказал приготовить сани к шести вечера и удалился в свою комнату, чтобы привести себя в порядок. Являться к Ленскому в неподобающем виде было бы неуместно. В назначенное время он выехал в дом Владимира. Его трясло, несмотря на тёплую одежду, и Евгений старался расслабиться, чтобы не замёрзнуть окончательно. Онегин не имел ни малейшего понятия, что именно собирается сказать Ленскому, но он должен был приехать. Должен был… увидеть его. Когда они прибыли к поместью, Евгений отослал служку обратно и зашёл в дом. На улице началась снежная буря, небо свинцом давило на землю, нежно касаясь его снежными хлопьями. Онегин, пройдя в гостиную, удивлённо прислушался: не слышно ничего, даже слуги не вышли узнать, кто приехал. Но он точно видел, что в одном из окон на втором этаже горел свет, поэтому не медлил и, скинув верхнюю одежду, быстро поднялся по поскрипывающим ступенькам. Он нашёл Ленского в жарко натопленной спальне в компании с бутылкой вина. На звук открывшейся двери хозяин дома медленно повернул голову и кивнул на кресло, приглашая сесть напротив, будто они договорились о встрече давным-давно. Одет Владимир был в свободный халат в восточном стиле и тапочки с закрученными носами. Онегин налил себе вина, отметив ещё две пустые бутылки рядом со столиком, и сел в кресло. Несколько минут они молчали, глядя на огонь в камине. — Так и будешь сидеть? — внезапно спросил Евгений. Ленский пожал плечами. — Стоять я не могу, а лежать ещё рано, — он вздохнул и впервые посмотрел на друга. Этот взгляд чем-то напомнил Онегину его недавний сон. Только в этот раз во взгляде читалась боль и усталость. — А вот что ты мне скажешь? Ты же прочитал письма, иначе бы не сорвался из Петербурга так скоро. — Владимир, ты сейчас не в том состоянии, чтобы обсуждать такие вопросы, — нахмурился Евгений. — Женя, — пьяно рассмеялся поэт, — только в таком состоянии и надо обсуждать подобное. Я тебя люблю. И мне всегда было стыдно за это чувство. А ты ходил ледяной статуей и не видел никого и ничего. Вечно спрятанный на людях под маской из вежливости и лёгкого снисхождения. В толпе восхищающихся тобой и презирающих тебя за твоё высокомерие. Я же видел, каким ты можешь быть и… Он замолчал, обрывая сам себя, покачнувшись, поднялся и подошел к камину, чтобы подкинуть ещё дров и спрятаться от пронзающих голубых глаз. Онегин отпил из бокала, задумчиво крутя его между пальцев. — Видя, как ты ухаживаешь за Ольгой, я каждый раз хотел сказать, что она тебе не пара. Что мне горько видеть тебя рядом с кем-то другим. Но ты ездил к ней, писал стихи, рассказывал о ваших встречах и твоих восторгах, и я смирился. Даже был рад, что ты нашёл своё счастье. Меня уже не спасти, думал я, а он заслужил право быть счастливым. Я отступил ради тебя. — Мне нужен был ты, — покачал поэт головой, не оборачиваясь. — Светлые вьющиеся волосы, голубые глаза, мягкая улыбка — в этом вы были похожи с Ольгой. Твою искреннюю улыбку видел только я, и каждый раз моё сердце замирало, пронзённое. Я старался забыться, обмануть самого себя. Говорил себе, что люблю её. Потом был зол на тебя. На Татьяну, захотевшую тебя. И именины стали последней каплей. Онегин встал и подошёл к другу, положив руку ему на плечо. Владимир вскочил, едва не упав, и отступил на несколько шагов. В глазах его стояли слёзы. — Владимир… — прошептал Евгений. — Хватит играть со мной! Хватит мучить! — воскликнул он, дрожа от силы эмоций. — Тебе плевать на всех, кроме самого себя! Всегда было плевать! Даже сейчас ты хочешь лишь расставить точки над «i» и больше не вспоминать эти неловкости, эти глупости… Онегин сначала опешил, но через секунду в нём начал подниматься гнев. Сделав несколько шагов к другу, он хищно усмехнулся, видя страх в глазах Ленского, когда тот понял, что прижат к стене. — Открою тебе секрет, — прошептал он на ухо Владимиру, склонившись и вдыхая аромат вина и огня, исходящий казалось от его кожи. — Мне действительно плевать на всех. Кроме себя. И тебя. Потому что ты — то немногое, что мне дорого. И в этом мире у меня есть только один человек, кого я люблю. — Евгений… — выдохнул поэт куда-то в шею другу. — Ты лжёшь… Я… Договорить ему не дали губы, уверенно накрывшие его. Язык скользнул в приоткрытый от удивления рот, вырывая вздох из груди Ленского. Тело друга-любовника прижалось теснее, не давая скользнуть на пол из-за подкосившихся ног. Восторг и истома разлились по телу поэта, кружа голову не хуже вина. Руки Евгения зарылись в тёмные волосы, подчиняя, заставляя открыть рот шире, раствориться без остатка. Вторая рука уже развязала пояс халата и обжигающим холодом прошлась по животу и боку, вызвав мурашки по телу Ленского. Он тихо застонал, и Онегин усмехнулся в поцелуй. Его тело тоже ломало. Он вожделел, но не только тело, но и душу. Только он имел право на неё. «Истинный демон», — мелькнуло у него в голове, когда он оторвался от губ Владимира. — Так я лгу, chéri? — поинтересовался Онегин, чуть отстранившись с притворным безразличием на лице. — Нет. Никогда… Ленский сам подался вперёд, обвивая любовника за шею руками. Евгений чувствовал на языке вкус вина, проводил пальцами по бокам Владимира, заставляя того дрожать. Он снял с него халат и, отступив в сторону кровати, окинул обнажённое тело взглядом. — Ты прекрасен, — он сел на постель и протянул руку к Ленскому. — Иди ко мне… Владимир подошёл ближе, вновь целуя податливые губы, и принялся расстёгивать жилет и рубашку. Несмотря на жару в комнате, тело Онегина было прохладным. Спустившись поцелуями на шею, он ощутил, как быстро бьётся жилка под его губами, хоть Евгений и старался сохранять спокойное выражение лица, играя по привычке даже сейчас. Сняв с него одежду, Ленский надавил рукой на его грудь, заставляя его лечь. Евгений подчинился, облизнув пересохшие губы. Его любовник проложил дорожку рваных поцелуев вниз и попытался стянуть с него брюки и бельё. Онегин приподнял бёдра, позволяя это. Он смотрел на Владимира с искренним восхищением, пытаясь сохранять остатки невозмутимости, но от аккуратных неуверенных движений по телу прокатывался огонь, сбивавший дыхание и плавивший маски. Ленский покраснел от смущения и желания. Он несколько лет ласкал себя ночами, представляя рядом Евгения, видя его в мечтах, и теперь ему казалось, что это очередной сон. Он опустил руку на полувставший член, сжимая и проводя вверх, к головке, в то же время поцеловав в бедро и прикусив кожу. Рука ощутила отклик в теле Евгения, и от этого он почувствовал себя увереннее. От накатывающих ощущений Онегин шумно выдохнул и закусил костяшку пальца. Ощущения от выпитого вина обострились, проходя по позвоночнику покалывающими импульсами. И когда язык Владимира скользнул по всей длине, а губы обхватили головку, Евгений запустил руку ему в волосы, надавливая на затылок. Тот опустился ниже, обволакивая плоть мужчины, проводя языком по венам, и тот протяжно застонал. Горячие руки поэта блуждали по животу и бёдрам любовника, царапая кожу, топя его в ощущениях. Горячий рот творил что-то невообразимое. Ленский весь был огонь. И Онегин начал таять, как лёд на полуденном солнце. Всё казалось настолько правильным, настолько необходимым, как воздух, что даже тень сомнения не посетила ни одного из них. Ощущений становилось слишком много, и Евгений понял, что конец близок. Ленский неожиданно выпустил член и стремительно поднялся, приникая губами к губам, сминая их с той же страстью, с какой Онегин поддавался юноше. Рука поэта сжала его почти болезненно, двигаясь всё быстрее. И тугой узел внизу живота лопнул, оросив семенем живот Евгения, простынь… Владимир неспешно поднял руку к лицу, лизнув белесую жидкость. — А я лгу? — с коварной усмешкой поинтересовался он, глядя на раскрасневшегося и тяжело дышащего друга. — Убеждён, что нет, — выдохнул Евгений чуть дрогнувшим голосом. — Но надо ещё раз проверить. Онегин подмял Ленского под себя, целуя шею, ключицы, оставляя засосы на груди. Юноша всхлипнул, когда чуткие губы обхватили бусину соска, обводя её языком, а затем подули. Евгений провёл пальцами по его лицу, обводя скулы, припухшие губы, и вновь поцеловал его в плечо, чувствуя дрожь. Одна его рука зарылась в тёмные волосы поэта, массируя кожу, заставив Владимира прикрыть глаза. Он, тяжело дышащий, раскрасневшийся от жары и своих чувств, был беззащитен, и Евгений на секунду остановился, не в силах оторвать взгляд от любимого. — Ты совершенен… — выдохнул он, проводя кончиками пальцев по его впалому животу и сглотнув. Сердце бешено стучало, отдаваясь в висках. Он тоже пьян, как и Владимир, и так же влюблён. Онегин медленно поцеловал поэта в шею, ощущая соль на языке, тот ответил тихим стоном, растекаясь даже от таких почти что невинных прикосновений. Рука Евгения легла на бедро Владимира, и тот вздрогнул. Реальность происходящего на секунду отрезвила Онегина, но он не хотел больше сопротивляться самому себе. Слишком много стен он выстроил вокруг себя, и теперь они рушились с оглушительным грохотом. Сместившись немного в сторону, Евгений поднёс пальцы ко рту партнёра, отчего дыхание последнего сбилось. Он обхватил их губами, прикрыв глаза и обильно смачивая его слюной. Пальцы выскользнули изо рта и начали круговыми движениями поглаживать колечко мышц внизу. Владимир не успел подумать, как его губы накрыли требовательным поцелуем, кусая за нижнюю губу. — Расслабься, мой дорогой, — подрагивающим голосом прошептал Евгений и поцеловал ещё раз, мягко, тягуче, как льются карамель или мёд, подчиняя себе окончательно. Когда средний палец скользнул внутрь, Ленский застонал в поцелуй, а Онегин лишь хмыкнул и, дождавшись, пока он снова расслабится, начал медленно двигать рукой, растягивая удовольствие и накапливая напряжение в их телах. Владимир тяжело дышал, пытаясь двигаться навстречу, но Евгений прикусил его мочку и прошептал: — Не торопись… Путь к цели не менее прекрасен, чем сама цель… Ты слишком хорош внутри… — он почувствовал, как дрожит Владимир, и поцеловал его за ухом. — Я бы мог заниматься этим часами. — Ты опять мучаешь меня, — почти проскулил тот. — Да, пожалуй. — К первому пальцу добавился второй, и Евгений согнул их, надавив на простату, заставив поэта со стоном выгнуться. — Если бы ты видел себя со стороны, ты бы понял меня… Владимир чувствовал всё острее, полнее, ярче. Их тяжёлое дыхание, треск поленьев, свист метели за окном, прикосновения то тут, то там… Это было невыносимо-сладко, медленно, выматывающе. Третий палец растянул его ещё больше, и будто огненная волна прошлась снизу вверх по телу Ленского. Он чувствовал, как его собственная смазка капала на живот, но удержал себя на грани оргазма. Путь к цели… Онегин усмехнулся, видя изнывающее тело друга, закинул ноги Владимира к себе на талию. — Возможно, будет неприятно, но надо потерпеть, — почти извиняясь, произнёс он и толкнулся вперёд. Эйфория. Вот что ощутил Евгений, увидев и почувствовав реакцию Владимира. Ленский хрипло дышал, его кожа влажно блестела от пота в отсветах камина. Длинные чёрные волосы разметались по подушкам. С губ срывались стоны. Войдя полностью, Онегин наклонился вперёд, целуя пересохшие губы, чувствуя, как Владимир сжимает его изнутри. Поэт обнял друга за шею, прижимаясь ещё теснее, чувствуя его всем телом. — О, звёзды… — выдохнул он, когда Евгений начал медленно двигаться. Это было мучение, но Ленский уже отдал и тело, и душу этому белокурому дьяволу, чьи глаза в полутьме комнаты были чёрными, как беззвёздная ночь. Онегин разорвал поцелуй, глядя в лицо юноши. Он был ангелом, но сейчас будто падал, становясь искушением в чистом виде, которое невозможно не желать. Поддавшись порыву, Евгений начал осыпать лицо и шею любовника поцелуями, неспешно подчиняя себе, отвлекая Ленского от лёгкого дискомфорта и постепенно наращивая темп. Поэт едва помнил, как дышать. Он запрокинул голову, инстинктивно сжав ногами бёдра партнёра, подстраиваясь под темп. С его губ срывались хриплые стоны, а член, зажатый между влажными телами и трущийся о них, не добавлял ясности мысли Владимиру. — Женя… — почти проскулил он, почувствовав укус у основания шеи. Дыхание становилось всё более рваным, и оба чувствовали, что находятся на пределе своих сил. Толкнувшись особенно глубоко, Евгений кончил, уткнувшись лицом в плечо партнёра. Он опустил руку на член поэта, и тому хватило нескольких резких движений, чтобы тот взорвался следом. Чуть позже, когда двое лежали на мокрой постели, Владимир, положивший голову на плечо любимого, вопросил: — И что же дальше? — Дальше наступит завтра, и мы будем вместе, — ответил Онегин, почти провалившись в сон. Владимир слушал размеренное дыхание спящего. И верил.