Я не вернусь

      Влад уходит из дома с первыми сумерками — когда мир ещё не спит, но уже устало прикрывает веки в полудрёме. Он идёт быстро, решительно. Сначала вдоль путей, потом сворачивает на юркую тропку — мимо болот, мимо юрты травника, и только когда тропка стирается, Влад немного замедляет шаг. Он не ушёл далеко. Нити железнодорожных путей серыми змеями угадываются в траве, горб Станции тёмной китовьей спиной выныривает из тумана. Город всё ещё дышит в спину смрадным болезненным дыханием, провожает недобрым взглядом. Но здесь уже слышна Степь. Пока она приглядывается, говорит робко — лёгким прикосновением ветра, хрупким шелестом трав. Этот покойный шёпот нарушают лягушки, что тянут свои песни у заводи. Сегодня они в ударе, значит, день завтра будет солнечный и тёплый.       Влад спешит дальше. У горизонта вырисовывается становище степняков, и он забирает к востоку, чтобы обойти незаметно. Одонхи готовятся к празднику. Приготовления займут не один день, немало крови прольётся в дар матери Бодхо за то, что она была добра и благосклонна к своим детям в этот сезон, и за тем, чтобы не истощилась она в холода и была плодовита в следующем. Потом степняки покинут это место. Перезимуют на юге, выкормят детей и вернутся сюда весной с новыми дарами и песнями. Раньше Влад ни за что не пропустил бы такое событие, но сегодня он идет в Степь не за сказаниями и обрядами.       Чем дальше от Города, тем размереннее его шаги, тем светлее голова. Травы тянут к небу свои макушки, и Влад щекочет их кончиками пальцев. Круговерть чувств и событий — вопли смрад стрельба ложь вина страх термитник отец казнь — его личный ад, остаются позади — в доме с заложенными кирпичом окнами. Он вернётся туда только завтра. А сегодня, кажется, впервые за эти дни Влад может вздохнуть полной грудью. Воздух тяжёлый, едкий от травяного дурмана, но он знает — станет легче. Днём травы говорят с солнцем, отдают ему своё дыхание, но скоро подкрадётся ночь, покроет цветки и листья холодными каплями росы, подарит воздуху облегчающую свежесть.       Влад умиротворён и почти счастлив. Наконец-то он один и далеко. Степь узнает его, раскрывается, принимает. Поёт хором трав, купает в ветре, заигрывает, теребя отросшие волосы, откидывая полы куртки и пробираясь под рубаху.       Холодает, но он не спешит разжигать костёр. Ждёт, пока небосвод совсем погаснет, и звёздная карта расцветёт во всей красе: загорятся небесные маяки, пробегут между ними дорожки путей, созвездия обретут границы, названия и заговорят историями из мифов и легенд. Сегодня ему везёт — воздух прозрачный как стекло, звёзды спокойные, почти не дрожат. В городе таких не увидишь — там небо мутное, задушенное дымом и фонарями. Влад знает, Степь дарит ему подарок, будто предчувствует что-то.       Когда мир теряет краски, и небо сливается с землёй, превращаясь в бескрайнее всеобъемлющее море, Влад ложится на спину и медленно тонет.       Вспоминает, как убегал сюда бесчисленное количество раз. Сначала от смерти. Когда свет померк, «Сгусток» затих, а нежное лицо матери превратилось в восковую маску. Потом от одиночества. Когда порвалась та нить хранительницы, что скрепляла семью, и три родных человека, которые собирались раньше за одним столом, разговаривали и улыбались друг другу, будто стали чужими людьми. Потом от себя. От наследства и нежелания принять обязанности, которые возложили на него помимо воли, но по праву рождения. В песнях ветра он нашёл утешение, в стойкости травы силу. Он уже не сбегал, а ходил в Степь как в гости к доброму другу. И Степь была сердечна и гостеприимна.       Много мглистых рассветов встретил он здесь, много рдяных закатов проводил. Он жил, ощущал, вкушал этот дикий мир. Ему позволяли, и это было особенным. Он знал хмельной вкус перебродившего молока и едкий запах парной крови. Он видел, как невесты зовут травы, и как отдают за них жизнь. Он слышал сказки похожие на правду, и видел правду, похожую на сказки. Ему пели непонятные песни на людском, зверином, птичьем. Немало вечеров провёл он у костров и в юртах одонхов. Но так и остался гостем.       Воздух остывает, набирает прозрачность и звонкость. В спокойное небесное море вплывает месяц. Влад поднимается и разжигает костёр. Только сейчас понимает — озяб так, что цокотит зубами. Мир вокруг тоже живёт, волнуется. Плещется море трав, пищат в его волнах мыши, трещат кобылки. Костёр разгорается, и густой дым в приветствии тянет руки к небу. Огонь перемигивается со звёздами, плюется жирными искрами в месяц-парус. Влад усаживается ближе, воспоминания отступают во тьму — в немое прошлое, а в круг света приходят громкие мечты о будущем.       Наверное, этот мор всё-таки благо, раз заставил его прозреть. Понять, что на место первобытной, злой, крушащей силе может прийти сила новая — созидающая. Сила способная творить, возводить, вдыхать жизнь.       Любой конец — это новое начало.       Эта Утопия впилась в него шипами, проросла изнутри хрустальной розой. Утопия смотрит на него глазами Алой Хозяйки, и он не в силах отвести взгляд. Он пойдет, куда она поведёт, воплотит те мечты, которые она прикажет. Впервые в жизни он будет служить чему-то большему, а не себе. Он готов.       Влад прикрывает глаза и улыбается. Как оказывается легко, когда решение принято.       Плотным одеялом укрывает его тепло костра, треск поленьев баюкает, но Влад не спит. Пытается запомнить эту ночь, чтобы потом бережно хранить в памяти. Знает, даже такая — не насыщенная событиями, она запомнится ярче предыдущих, потому что она последняя. Потому что это ночь перед тем, как мир навсегда изменится.       Будет ли он скучать, или новый порядок, если ему позволят случиться, вберёт его всего без остатка? Будет ли Степь приходить во снах, или сны его будут навеяны другим мороком? Будут ли живые предания скрестись ломаными пальцами в закрытые окна, топотать костяными ножками на пороге и целовать глиной дверные ручки, или сказки уйдут в землю, из которой они и явились, а жить останутся лишь на мятых страницах его дневника?..       Влад собирается домой с первой трелью жаворонков. Восток подёрнут нежно-розовой дымкой, но солнце ещё стыдливо прячется за горизонтом. Звёзды гаснут, будто кто-то медленно прикручивает газовые рожки, костер сипит и издыхает. Время возвращаться в Город. В последний день Города. Влад не знает, каким будет этот день, но знает, кем будет в нём он.       Он засыпает землёй кострище. Медлит, перед тем как отправиться в обратный путь. Степь замирает вместе с ним, вздыхает в унисон. Влад обводит взглядом румяный край неба, рябой ковёр травы, набирает горсть земли в ладонь и медленно пропускает сквозь пальцы. Он прощается. И Степь понимает и принимает его решение. Не осуждая, а поддерживая.       Как любящая мать провожает она своего сына: заключает в тёплые объятия, нежно ерошит волосы ветром и, мягко целуя первым рассветным лучом, отпускает.