Школа призраков

Сказать «шагнули», было очень опрометчиво с моей стороны, так как Мисти то шагнула, а я просто рухнула на землю, будучи участником таких передвижений, единожды. Поднявшись с земли, проклиная этот способ передвигаться, и выслушав звонкий смех Мисти, я оглянулась по сторонам. Ну, что сказать, я планировала увидеть знакомую местность, однако, город и тем более место, осматривая которое я крутила головой во все стороны, мне были совершенно незнакомы. - Это где ж, это мы находимся? – не прекращая вертеть головой, спросила я. Мы находились явно в дорогом районе: элитные особняки с высоченными, каменной кладки, заборами, и шпилями на крышах, высоко уходившие в серое небо. Мы оказались на дороге, по обе стороны которой были не то виллы, не то дачи местных олигархов. На удивление, здесь было как-то по-особому пасмурно, мрачно, и тихо, ещё и слякоть кругом. Мисти задумчиво смотрела в направлении огромного особняка из зелёного камня, который был обнесён полутораметровым забором такого же цвета. Меня вдруг поразила мысль, что здесь и находиться либо место смерти Мисти, либо её дом. Но как ни горько это признавать, Мисти не подходила этому месту. Она, такая вся мягкая, ванильная, с косой через плечо, в растянутом свитере и широких серых штанах (а ведь она может выбрать любую одежду), словно деревенская девчушка, которая бегает босая по сочной траве; и вдруг, чопорный особняк, пропитанный атмосферой чеболей, сгустившейся над тёмно-зелёным склепом. Это был один из тех видов особняков, которые, нет, не пугали, но отталкивали от себя посетителей одной своей аурой. — Это небольшой город, недалеко от твоего, а точнее пригород, что-то вроде рублёвки. - всё также задумчиво смотря в сторону особняка, ответила девушка. Наблюдая за ней, я вновь отметила, что она не по годам мудра и мыслит, как взрослый человек, даже я, будучи восемнадцатилетней выпускницей, могла совершать необдуманные и спонтанные поступки, которые зачастую приводили к плачевным последствиям. - Ну, ты же понимаешь, что сейчас у меня возникла куча вопросов? – я посмотрела на спутницу, которая нехотя оторвалась от созерцания дома. Она вдумчиво посмотрела мне в глаза, и с лёгкой тревогой в голосе ответила: - Роза, я ничего не помню, только сам момент, когда я … стала такой. Не сразу, но довольно скоро, приняв, что я теряю воспоминания, я стала делать пометки в блокнот, а затем и вовсе завела дневник. Я помню, как я писала, я знаю, что помнила, о чём я писала. Но теперь, перечитывая написанное, мне кажется, что, то была не моя жизнь, уж слишком невероятной она оказалась. - она снова повернулась лицом к особняку и продолжила говорить размеренно, будто действительно читает свой дневник, не поворачиваясь ко мне до конца повествования. «В Калифорнии было солнечно, тепло, и я не собиралась оставаться дома, тем более что домоседкой я уж точно не была. Но день, когда произошло, то, что произошло, вырвал меня из жарких объятий лета. Я сидела, закутавшись в плед, меня била крупная дрожь, и казалось, что палящее полуденное солнце издевается надо мной, поднимая деление термометра к отметке в тридцать два градуса, в то время, когда мои зубы выбивали дробь. Вокруг меня сновали полицейские, обмахиваясь всеми подручными средствами; какие-то мужчины и женщины с непонятными бумагами, которые тоже исполняли роль вееров; люди в белых халатах что-то фотографировали, оставляя после себя след от вспышки; худенькая девушка, лет двадцати пяти, всё пыталась обнимать меня и говорила на непонятном языке, видимо, ободряющие слова. В таком состоянии я была, из-за того, что стала свидетелем смерти всей своей семьи: отец, мать, старшая сестра и младший брат. Сейчас, спустя время, во мне притупились, а точнее, забылись, чувства, которыми обычно сопровождаются такие события. Я знаю, я любила свою семью, это единственное чувство, которое до сих пор во мне живо; к моему сожалению, в моем сердце нет таких чувств как, тоска, боль утраты или скорбь. Мой отец был полицейским, в прочем, как и мама, которая и спасла меня от участи, постигшей всех остальных. Из-за своего рода деятельности, родители нажили много врагов, один (а точнее несколько) из которых и решил расправиться с моей семьёй. Это был какой-то сумасшедший человек, расправлявшийся со всеми точным расчётом выстрелов, заставляя испытывать невероятную боль. Когда началась эта вакханалия, мы с мамой были в подвале, разбирали старые вещи; услышав звуки выстрелов и крики, она приказала оставаться мне здесь и спрятаться, пока она не выяснит в чём дело. Однако, как и любой четырнадцатилетний подросток, я, ведомая неизвестностью и страхом оставаться в подвале, незаметно последовала за матерью. Я всего лишь выглянула из проёма подвала, но уже это заставило меня остолбенеть. Не буду говорить, об ужасах, которым я была свидетель, до сих пор звуки выстрелов стоят в ушах, как и крики моего брата. Мой же крик сдержала Софи – моя сестра. Сестра, которая истекала кровью от нанесённых ран, умирающая сестра зажала мне рот окровавленной рукой, и втолкнула в чёрный проём подвала. Помню, что больно стукнулась, а ещё меня стошнило, от вкуса крови во рту. На секунду мной овладел здравый смысл, и я спряталась в одной из коробок, заваленным барахлом. Именно этот момент спас мне жизнь, так как едва спрятавшись, я услышала, как кто-то спускается в подвал. Я слышала три мужских голоса, один из которых уверял, что в доме должен быть ещё ребёнок. ТРИ! Три, а не один, которого позже задержала полиция. Вся жизнь, если моё существование можно было назвать жизнью, до посадки в самолёт, проходила затянутой туманом, все события проходили мимо меня, я лишь механически ела, изредка спала, и ещё менее часто разговаривала, точнее, говорила я только с психологом, который хотел восстановить моё душевное состояние. А летела я с той самой девушкой, которая наивно полагала, что я её понимаю. Как оказалось, летели мы в Россию, где по словам органов опеки и самой девицы, называвшейся Викторией, жил мой очень богатый дядя, как оказалось, единственный оставшийся родственник, о существовании которого я не подозревала. Дядю звали Дмитрий, и по возрасту он был младше моего папы. Дядя хорошо изъяснялся на английском, впрочем, как и Виктория, которая, как я ошибочно полагала, была в этом несведуща. Дмитрий объяснил отсутствие информации о нём в нашей семье тем, что у него с братом, то есть с моим отцом, произошёл некий конфликт, в подробности которого меня не посвящали. Дом оказался невероятно огромным, красивым изнутри, и мрачным снаружи. Мне выделили комнату на третьем этаже, откуда открывался великолепный вид на другие особняки и еловый бор. Так, в роскоши и богатстве я провела целый год, наслаждаясь всеми благами, как я думала, моего наследства. Ведь для дяди я тоже была единственным родственником. Но, спустя год, в течении которого со мной проводили медицинские работы, с моим новоиспечённым родственником, изрядно подвыпившим, произошёл один неприятный разговор, который меня слегка смутил и насторожил. Дмитрий говорил, что очень хорошо, что я здорова и невредима, ведь в его жизни я теперь самый важный человек. Он хаотично ходил по комнате и то доставал из ящика стола какие-то бумаги, то прятал их обратно, воровато посматривая на меня. «Мисти, надеюсь ты простишь меня. Ты бы поступила также, поверь мне!» - сжав мои плечи, вывалил он на меня последнюю фразу, полную мольбы и отчаяния. Буквально спустя месяц, я случайно (да что лукавить, я сделала это намеренно) обнаружила в одном из ящиков стола в кабинете Дмитрия кипу бумаг. Русский я знала с натяжкой, но даже этих скудных знаний мне хватило, чтобы понять, что в моих руках договор, с пустой графой для подписи, на пересадку сердца. Моего сердца некоему Даниилу, носящему фамилию моего кровного дядюшки. С этими неопровержимыми доказательствами я разъярённая ворвалась в спальню Дмитрия, застав его с голой Викторией, беспомощно прикрывающей все места Евы. Помахав перед носом документами и выплеснув всё, что я думала о родственнике и о его пассии, я хотела эпично хлопнуть дверью и сбежать из комфортабельного особняка. Но сделать даже первую часть моего хлипкого плана мне не удалось. Перехваченная крепкой рукой дяди, которого, видимо, не смущало собственное нагое тело, я была заперта в своей комнате. Истерика, крики, бой ваз и картин не принесли желаемых результатов, ко мне никто не приходил целую неделю, лишь по ночам мне ставили поднос с едой на целый день. Развлекала я себя купанием в ванне (благо, что она имелась в моих апартаментах), просмотром фильмов и чтением книг, коих в моём расположении было целое множество. Побег через окно не мог быть воплощён в жизнь лишь по одной простой причине – на нём стояла решётка. Если задуматься, то здесь всё было приготовлено для заточения. На последний день моего заключения, появился Дмитрий, хмурый, злой и грозный настолько, что мне расхотелось гордо запрокидывать голову и бросать колкие комментарии, да вообще возмущаться, хотя всё во мне кипело и клокотало. - Мисти, ты можешь повернуться ко мне спиной. Если откажешься, я сделаю это силой, - с нажимом на угрозу приказал Дмитрий. Я нехотя повиновалась, не понимая, чем может закончиться эта странная просьба, хотя моё шестое чувство било тревогу. В полном молчании мужчина подошёл сзади и положил руки на мои плечи. От их тяжести и неожиданности я вздрогнула. С минуту молчания он чмокнул меня в макушку, и стал поглаживать большими пальцами шею, я хотела было возразить и повернуться к нему лицом, но резкое сдавливание горла вытеснило все мысли из головы. Я пыталась пинаться, царапаться, кричать, но из моего рта выходил лишь страшный предсмертный хрип. Теряя сознание, я мельком увидела, как в глазах папиного брата стояли слёзы, всего на секунду я простила его и посочувствовала, потому что потом провалилась в блаженную темноту. Не знаю сколько времени я провела без сознания, но слегка приоткрыв глаза, я осознала, что жива и что я всё в той же комнате. Я лежала лицом к распахнутой двери из-за которой доносились взволнованные голоса, один из которых принадлежал дяде. Попытка подняться провалилась сразу же, как, впрочем, и последующие. Я была в сознании, когда начала снова задыхаться, попытка втянуть воздух заканчивалась сухим сиплым кашлем. С каждой секундой всё меньше кислорода попадало в мои лёгкие, что вызывало во мне огромные волны паники. Видимо, издаваемые мной звуки привлекли внимание домочадцев, так как последний, хоть и размытой, картинкой были два силуэта: мужской и женский. Буквально в тоже мгновение, я жадно хватала ртом воздух, но, к сожалению, я была уже призраком.» После этого пересказа собственной жизни, написанной на нескольких листах, канувшей в небытие, я поняла, почему Мисти выглядит так мудро: в её жизни было слишком много лишений и потерь. Последние фразы она говорила с глубокой грустью, я думаю, что она специально не отдаёт в беспамятство это чувство, чтобы хоть как-то почтить память семьи. В тяжёлом молчании мы двинулись к дому с такой суровой судьбой. Как бы мне не хотелось помочь Мисти справится с её тревогами мне была необходима информация, чтобы помочь ей: -Мисти, а ты что-нибудь узнала за те три дня, что пробыла привязанной к месту убийства? - Я не находилась там три дня. Как только моя душа покинула тело, передо мной появилась девушка по имени Милана. Она предложила мне выбор, либо быть заключённой на три дня в доме и провести расследование, как полагается, либо отправится сразу в Школу призраков. – Мы остановились возле массивных железных дверей, слегка тронутыми ржавчиной. - А мне Макс ничего об этом не говорил. Сказал, что все призраки привязаны к месту убийства. – решила я напомнить о своём случае. - Ах, Макс, я вообще не понимаю почему за тобой отправили его. Вообще понимаю, но не понимаю его халатности. Он сам проторчал три дня там, где испустил дух, но он этого желал. И, как ни странно, это помогло найти ему убийцу уже на второй день. Возможно, он хотел и тебе помочь таким способом. – она пожала плечами. -Но он сказал мне, чтобы я попрощалась с родителями, именно на это даётся три дня, и просто исчез, когда я не могла сдвинуться дальше своего носа. - я начала понимать, что где-то меня обманули, отчего я посмотрела на Мисти с лёгким раздражением. - Я не думаю, что он не знал всех деталей. Я не знаю Роза, спроси у него, когда…-девушка не успела договорить, так как железная дверь распахнулась, и оттуда на инвалидной коляске выехал молодой парень, примерно возраста, как Мисти. Однако, он был не один, его сопровождала молодая особа, выглядящая очень элегантно. - Мисти, ты знаешь кто это? – почему-то полушёпотом спросила я девушку, вглядывающуюся в лица людей. - Это Виктория, а вот парень, должно быть, тот самый Даниил, - протянула она, провожая спины вышедших.