Personal Jesus

Темная материя в глазах его новой смертоносной игрушки клубится и движется — такая невидимая и такая явная для того, кто умеет видеть по-настоящему. Мистер Среда все еще облачен в свой любимый костюм безобидного доброго дядюшки, скромно прячет руки в карманах поношенного и не совсем чистого плаща и с хитрым прищуром усмехается — ах, какой прекрасный денек для того, чтобы заполучить еще больше власти и сделать еще один шаг ко власти безграничной. Мертвые боги сиротливой кучкой грязного тряпья и обуглившегося мяса на костях лежат у ног Лидии — их было двое, они были слабы и незначительны, но ведь его девочка должна с чего-то начинать. Древняя сила вибрирует в ней, Среда ощущает эту особую, дикую магию, но еще не время отбирать ее — Лидия должна стать сильнее для битв, которые ждут их впереди. Битв будет много — для начала они соберут магию у тех жалких остатков скрывающихся в темных углах Отмеченных, а затем откроют охоту на дичь покрупнее. Последним станет Локи — жалкий червь, претендующий на равную с Одином власть, поплатится сполна за каждое свое слово, за каждую кривую ухмылку, за каждую дерзкую выходку. Смертные всегда были о богах лучшего мнения — превозносили их, поклонялись им, совершенно забывая о том, что и боги когда-то вышли из людей и ничто человеческое им не чуждо: жадность, зависть, болезненное самолюбие, месть, а еще, конечно, безумие. Был ли тот, кто прятался под маской мистера Среды безумен? О, конечно же был. Но его это ничуть не огорчало — ему это приносило удовольствие, как и бесконечные игры с марионетками вроде Тени или Лидии. — Устала, дорогуша? — мистер Среда заботливо приобнимает Лидию за напряженные плечи: ее потусторонний взгляд направлен в никуда, губы беззвучно шевелятся. Какие кошмары она сейчас переживает в своей голове? Пожалуй, ему плевать — совсем скоро любые остаточные воспоминания о том, кем она была прежде, он заменит теми, которые выберет для нее сам. К примеру, внушит ей, что Локи убил всю ее семью и жестоко пытал ее друзей. О, и что Тень помогал ему, возможно — если Тень снова начнет показывать зубы и противиться воле отца, придется обойтись с ним совсем не по-отечески. Но к чему ему бунтари рядом, способные воткнуть нож в спину? Семейные узы переоценивают. — Я должна кричать еще для кого-нибудь? — едва слышно спрашивает Лидия, она теперь такая послушная, такая исполнительная, а ее вопль теперь стал настоящим смертельным оружием, которое она бросает без колебаний в того, на кого ей укажет ее хозяин… Быть может, посадить ее на цепь? Это придаст их дуэту дополнительную эксцентричность, а как это шокирует тех, за кем они вскоре пойдут! Тео и Трейси — кажется, так их зовут?.. — Не прямо сейчас, — заверяет свою игрушку Среда. — Прямо сейчас мы немножко отдохнем и побеседуем. Ты ведь расскажешь мне, куда ты отправила свою подругу Трейси? Тот свиток, который ты велела ей найти — теперь он нужен нам с тобой, и мы должны забрать его. Вот тогда тебе и будет нужно немного покричать — совсем чуточку, этого будет достаточно. Лидия согласно кивает — его очаровательный рыжеволосый болванчик, согласная на все просто потому, что он так пожелал. Мистер Среда улыбается ей — почти ласково. Свиток, который ей удалось обнаружить, был завершающим шагом в подготовке к их маленькой и кровавой войне. Тот, кто обладал свитком, получал власть стирать чужие личности — одну, или сразу целую сотню. Прочти заклинание — и заставь каждого бога в этом мире забыть обо всем и существовать лишь жаждой смерти себе подобных: ведь так она и собиралась сделать, эта милая Лидия, пока он не подчинил ее себе. Умная девочка, и упорная — свиток был надежно скрыт заклятиями и даже проклятиями, и одно из этих проклятий точно сработает: тот, кто коснется свитка первым, обречен на смерть. Но кто станет тосковать по Тео и Трейси? Конечно же, не Лидия, которую он сотрет и перепишет начисто — чтобы создать идеальное оружие только для своей руки. Почему бы ему не воспользоваться идеей Лидии и не стереть из памяти каждого бога воспоминания о том, кто они и на что способны? Но какой же тогда смысл приходить за ними после и видеть в их глазах не ужас и понимание неизбежности, не признание его величия, а лишь панику и недоумение? О, нет, мистер Среда любил яркие игры — те, в которых он неизменно выигрывал, но порой зависал на грани фола. Когда тебе тысячи лет, приток адреналина необходим так же остро, как безграничная мощь.

***

Трейси по залу бредет устало — шаг за шагом пробираться сквозь сотни заклинаний не способны даже ее изворотливая душа да змеиная сущность: она детекторы личности обманывает с легкостью, когда в тебе кровь и змеи, и оборотня это легче легкого; защитные заклинания, которые активируются только из-за чего-то одного, из-за двойственности ее с ума сходят, отступают, позволяют шагать вперед, высоко голову задрав. Трейси знает, пути назад нет: она не справится, оступится, когда пальцы ее жадно на свитке сожмутся, то жизнь последняя на волю птицей изломанной вырвется. Именно поэтому Тео, что шаг в шаг ступает, грудью своей едва в спину ее не толкает, будет тем единственным, кто Среде средний палец покажет, зал заброшенный покинуть сможет, даст хоть малейший шанс их несчастной коалиции на светлое будущее. Лидия могла предугадывать будущее — Трейси, как сильно не хотела бы закрыть глаза и уши, сжавшись в комочек, не могла ей не верить. Первый, кто коснется свитка, умрет, насколько бы не был силен: пауки паутину свою плетут тысячелетиями, легенды создаются из поверий старых, и ничто не способно заложенные издревле законы порушить. Тео готов был жизнь свою за нее отдать, но он — щенок, в жилах его кровь оборотня только течет, ему в закуток финальный первым не войти, а Трейси — не выйти. Вот и все. У Трейси из носа кровь хлещет, регенерация изо всех сил старается, но она все равно уже где-то в междумирье, и не живая, и не мертвая, застряла в чем-то среднем; Тео смотреть на нее больно, желание лишь одно — подхватить, руками крепкими к груди прижав, и плевать на то, что это самоубийству сродни, заклинания срикошетить в любой момент могут, и два трупа пылью покроются пару минут спустя. Когда Трейси останавливается, прислушиваясь к чему-то тайному, Тео врезается в нее, за локоть хватает и на себя тянет: не упади на клетках этих черно-белых, кто знает, когда удача твоя закончится; Трейси не реагирует — ей до каморки финальной пара шагов вперед, но это слишком легко, слишком просто, где же враг, тот самый, из-за которого свитком завладеть так никто и не смог? Где тот, кого Лидия боялась, морщилась невольно и просила Трейси надеяться, что встреча обойдет их стороной. Трейси не видит никого — не слышит, не чувствует, не п о н и м а е т — а Тео, за спиной стоящий, не помогает ни капли. Когда тень шагает вперед, Трейси машинально выпускает когти и клыки, вот и она, вот встреча, что решит их судьбу; Трейси готова в битву броситься, вот только тень эта — Лидия с губами белыми, волосами взъерошенными и глазами, полными ненависти и отчаяния, Трейси в Лидии саму Лидию распознать не может, в зрачках может кого угодно увидеть, но только не прежнюю Мартин. — У тебя из носа кровь идет, — голос настолько тихий, насколько и угрожающий; у Трейси внутри рвется что-то: это не может быть настоящая Лидия, это явно мираж, обманка, какая-то выдуманная изощренная ложь. — Это интересно. — Мы уничтожим тебя и достанем свиток, — Тео шагает вперед, клетки под ногами погасли давно, будто зал понял, что сжигать некого больше, защита не нужна, до пункта назначения один поворот без подсказок чужих. — И ты не сможешь нам ничего сделать. — Вы не справились двадцать семь раз, почему ты считаешь, что на двадцать восьмой повезет? — Лидия бровь тонкую вскидывает, ладонями на стены облокачиваясь; Трейси на руки ее взгляд бросает озабоченный и замечает, что ногти под корень сорваны, стены покрыты полосами неровными. Трейси считает быстро: их двадцать семь ровно. Тео вперед бросается, и Трейси сделать ничего не может — как остановить того, кто стремя голову навстречу смерти бежит? Лидия рукой машет лениво, будто отмахиваясь от пешки ненужной никому, и Трейси, чувствуя, как кровь горячая каплями по лицу ее разлетается, смешивается с ее собственной, начинает бежать. Ей душно, голова кругом идет, и ноги в балетках по кафелю скользят, Лидия к ней всем корпусом оборачивается, готовится было пальцами щелкнуть, но не успевает на мгновение какое-то: Трейси прыгает, бедром толкает ее в сторону, когтями собственными стену царапает, но за дверью спрятаться успевает. Лидия кричит — воет? звуки такие должны алмазы крушить, но каморка остается закрытой — и Трейси скатывается вниз; коготь на левой руке сломан, в стене намертво закрепился, и кровь, что из носа текла последние минут десять, теперь еще и из губ прокусанных брызжет, пальцы распухли, а ноги пульсируют так, будто в ступню со всего размаху пару ножей вогнали. Трейси грудью полной дышит — на вздох каждый жизнь течет прочь — и усмехается; так вот как себя Лора чувствовала, жена мертвая, что от монеты, взамен сердца в грудине бьющейся, силы свои получала. Вот что значит умирать не умирая. Трейси ожидала увидеть свиток и поэтому, когда внутри не оказалось вообще ничего, только и могла, что начать смеяться: тихо, с какой-то замашкой на истерику, со слезами, текущими из глаз; ей, в крови и своей, и того, кого жизни больше любила, с болью по телу всему, шагнуть навстречу смерти собственной хотелось безумно: стоять, не дрогнувшей, смотреть в зрачки Лидии-не-Лидии, с глазами закрытыми, зная, что коса над головой уже нависла. Трейси когти прячет, от клыков избавляется: живой отсюда не выбраться, так говорила Лидия, иронично весьма, что она и будет то, кто Трейси уничтожит. Трейси дверь распахивает и с Лидией нос к носу сталкивается, из кармана платья ее свиток свисает, чем-то багряным покрытый, Трейси без ужаса особого понимает, что это кровь: запахи смешались в единое целое, но кровь все равно как царица, пробивается через все абсолютно; Лидия его Трейси протягивает, и он пустой — пустой, понимаете, пустой! — Какого хрена? — Трейси губы облизывает, ругая на чем свет стоит обе версии Лидии. Тео, выходит, не за что умер, собой пожертвовал ради пустого места. И надежда мир спасти — эгоистичная такая, которая все равно внутри каждого живет, мол, я буду тем, кто спасет всех вас, вы без меня и шага сделать не сможете, слабаки никчемные — рушится мгновенно. Трейси падает ровно там, где и стояла: она все-таки не справилась. Кто бы подумать мог, верно? Лидия садится рядом, ноги под себя поджимая, в душу заглядывая, пальцы ее хрупкие запястье Трейси обвивают, и она то ли слышит, то ли думает, что слышит, но голос Лидии по мозгу бьет громко, хотя губы и не движутся: «я не знаю, сколько еще способна выдержать. становится все скучнее»; Трейси отмахивается, жмурится и сворачивается, наконец, клубочком: давайте, новички из сороковой, армагеддоном пройдись по земле этой сломанной, будьте нашими всадниками апокалипсиса. Лидия не старается — на ухо кричит еле различимо, и душа Трейси в полет последний удаляется в тот самый миг, когда ее же рука раздвигает плющ, за которым и спрятан узкий проход в это темное место; Лидия отступает в тень. Трейси по залу бредет устало — шаг за шагом пробираться сквозь сотни заклинаний не способны даже ее изворотливая душа да змеиная сущность.