***
Лидия даже не кричит — ее выворачивает осознание того, что Лоры больше нет; она больше не усмехнется никогда, стараясь найти прорехи в чужих планах, не будет строить глазки Суини, зная, что он только ради нее держится, не положит голову ей на плечо, обнимая худющими руками и шепча, что все у них получится. Лора свой срок дважды прожила, и к чему это все привело? — Ах, какая жалость, — фальшивое участие на добродушном лице Среды выглядит издевкой, ею же и является. Он наблюдает за тем, как корчится Лидия, с каким-то неуместным интересом, даже с жадностью, и порою черты его лица хищно заостряются, выдавая истинную сущность того, кто скрывается в этом совсем не грозном теле. — Какая жалость, — нараспев повторяет он, уже не скрывая своего ликования. — Лидия, дорогая, ну же, не убивайся ты так. Ты ведь сильная девочка, разве прежние потери тебя не закалили? То ли еще будет, у нас впереди столько всего кровавого и жуткого, оставь эти сантименты. Безумный добрый дядюшка спешит заключить свой новый трофей в неожиданно крепкие объятия, Лидии словно тисками сдавливает грудь и вдохнуть становится проблемой, а Среда давит все сильнее — в какой-то момент ей становится уже все равно, умрет ли она от того, что ее раздавил одержимый бог, или от осознания того, что все, кто ей дорог, обречены. В то самое мгновение, когда она смиряется со своей смертью, Один заполняет ее силой и ядом — он превращает ее в нечто, что уже никогда не будет Лидией, но будет еще какое-то время смутно помнить о том, что прежде умело любить и чувствовать что-то, кроме ненависти и отчуждения.***
— Ты же знаешь, что это самоубийство? Суини до Элис даже не дотрагивается, произносит еле слышно, но она замирает; Элис об этом думать не желает — да, конечно, идти к сыну бога, лишь бы высвободить умирающую, что выжить все равно будет не способна, глупо даже для них, Тень не глупец, он бороться будет изо всех сил, а у него их явно больше, чем у них троих. Элис все еще надеется, что Трейси вернется, принеся с собой свиток, от которого зависит все, Лидия верила, что все выйдет — и Элис планирует верить за нее, опускать руки на финишной прямой глупо, что сказал бы на этот Квентин? Элис хмыкает, сцепляя руки в замок — отгородись от мира, стань своей собственной стеной. — Знаю. Но это же наша Лора, — Элис пожимает плечами, разглядывая Суини. За последние сутки он постарел на десятки лет, будто шагнул в ускоряющую время воронку: глаза потускнели, нос заострился, костяшки сбиты — увидеть в нем того самого Суини, что подсел к ней в баре пару деньков назад, невозможно. — Она ведь ненавидит тебя, прошлую. Ту версию, что была здесь до тебя. — Мне плевать. Элис выходит на улицу, жадно глотает воздух — Джулия, пристроившаяся где-то сбоку, смотрит на нее с затаенной болью и грустью; для Джулии выход только один — помочь Элис хоть в чем-то, больнее ударить Тень, который уничтожил ее саму: она ведь реально поверила, — хоть на секунду, но поверила же! — что она важна ему, что они будут вместе всегда, что ее сила способна мир сделать лучше. Тень уничтожил ее, вырвал сердце и растоптал, обратил жизнь серым пеплом, который даже стряхнуть брезгливо с сигареты нельзя — она прикипела к нему, поверила ему, душу свою продать была готова. Доверие убивает чаще, чем шальная пуля, пора бы запомнить.***
Тень баюкает на коленях безжизненное тело Лоры, не в силах даже заставить себя подняться на ноги. Он словно сумасшедший — шепчет что-то о том, как все непременно будет хорошо, что скоро для них засияет солнце и они уберутся отсюда, забудут прошлое и начнут жизнь с чистого лица, буквально: они просто сбегут в другой мир. В Филлори, о котором ему рассказывала Джулия — они будут жить в сказке и плевать, что сказки фальшивы насквозь, ему реальность больше ни к чему. Ведь в реальности у него мертвое тело в руках — тусклые волосы, серо-голубая кожа и чертовы черви, что скребутся в горле у единственной женщины, которую он всегда любил. Джулия сбежала, отец отвернулся от него — все оказалось зря, Тень совершал столько страшных вещей, столько крови пролил, столько жизней уничтожил, а в итоге все обернулось лишь смертью и пустотой. Он, быть может, ничего другого и не заслужил — он был идиотом, марионеткой своего отца-безумца, преследующего слишком призрачные и божественно-ублюдочные цели, чтобы их мог постичь кто-то, кроме него самого. Но Лора? Лора разве заслуживала того, чтобы превратиться в испорченный кусок мяса ради защиты горстки чужаков, помешанных на магии, да в угоду его отцу? Да, Лора не была невинной душой и белой овечкой. Да, Лора когда-то поступила с ним дурно — но все это иное, подобные грехи есть за душой у каждого и наказывать за них смертью это значило бы истребить добрую половину человечества. Лора заслуживала шанса — совсем другого и, черт побери, может даже не с ним. Это все его вина — если б он отпустил ее с этим Суини, если б не цеплялся за идею вернуть ее к себе… Он мог бы просто вернуть ей жизнь, мог бы устроить это за спиной отца, но был слишком замкнут на собственных желаниях и чувствах. Теперь-то она принадлежит ему — мертвая навечно, Лора Мун никуда больше не уйдет, но и с ним остаться не сможет. Только в его памяти навсегда останется такой — с кровью на губах и с отвращением во взгляде… Какой-то шум на улице заставляет Тень поднять голову, оторвать взгляд от застывшего лица своей мертвой жены — он прислушивается, и ему чудится, что он слышит голос Джулии. Джулия — его ручная богиня, его доверчивая Искорка, которую он так заботливо разжег и превратил в настоящее пламя… Ненавидит ли она теперь его достаточно сильно, чтобы даже не попытаться помочь? У него нет времени на догадки — Тень подхватывает тело Лоры на руки и спешит из комнаты, из дома, чтобы во дворе остановиться перед теми, кто пришел к нему не с дружеским визитом. Если есть хоть малейший шанс вернуть Лору обратно — он сделает это, он будет умолять и пойдет на смерть, он продаст душу и сделает что угодно, только бы Лора вновь открыла глаза. — Я не мог ничего сделать, — шепчет он, прижимая Лору к себе, словно она была самой великой его ценностью. Так ведь оно и было. — Прошу вас, помогите мне. Джулия… Верни ее. У Джулии в глазах сгущаются грозовые тучи — да, она его ненавидит, да, она ненавидит его настолько, что готова уйти прямо сейчас и до конца своих дней утешать себя тем, что он страдает, но рядом с ней стоит Элис Куин, и Элис Куин касается ее предплечья тем особым жестом — дружеским, но твердым, — которым прежде его самого касалась Лора. Когда они еще были единым целым. Элис Куин для Джулии значит так непозволительно много, что рядом с этими чувствами меркнет даже глубокая ненависть — ради Элис она останется, ради Элис она постарается помочь. Бешеный Суини отнимает у него Лору с собственническим рыком, отталкивает его в сторону и несет тело к Джулии — та похожа на статую, бесстрастная и неподвижная, с сияющим на шее ключом. Элис Куин лица Лоры касается почти нежно — Тень чувствует на собственных щеках слезы и ему совсем за них не стыдно. — Я ничего не могу сделать, — говорит Джулия, спустя целую маленькую вечность, пропитанную магией и сиянием, порывами ветра и даже небольшой грозой над их головами. — Я ее не чувствую. Она… Будто просто исчезла, понимаете?.. Суини не хочет понимать, Суини сыплет ругательствами и пышет яростью, Суини требует и умоляет, а Элис Куин печально и безучастно молчит. Тень не знает, поможет ли это, но он призывает отца — он прежде не делал этого, но сегодня особый случай. Сегодня в его венах гудит кровь бога и он безмолвно кричит имя того, кто или исправит все, или окончательно все уничтожит.***
Лидия глазами бесцветными сквозь пелену красную смотрит, тени вокруг бегают, руками размахивают и требуют какого-то исцеления, спасения, что только сила всевышних даровать способна. Лидия за спиной хозяина своего, личного Божества, того, кто для нее и Ангел, и Дьявол, и самое важное, что только существовать может, стоит; ей идти некуда больше — только под его защитой она способна чувствовать себя нужной, желанной, а значит — чувствовать себя живой. Среда оборачивается к ней, и ему даже не нужно ничего говорить: Лидия понимает с полунамека; ее горло сжимается от предстоящего сладостного крика — она создана для этого, смерть другим нести, силы в господина перекачивать, себе ни капли не оставляя. Лидия для Среды сделает все, что угодно, и тени эти размазанные, что вспышками цветными мелькают перед ней, не способны заставить ее замолчать. У Лидии есть предназначение, и она скорее в честь самой себя кричать начнет, чем доверие Одина предаст. Лидия начинает кричать.