То, что делает меня (Моя сумма рерум)

На экране телефона висело несколько непрочитанных сообщений из Вотсапа и пять пропущенных звонков. «Мы волнуемся. Где ты?». «Ты пил?». «Ответь хоть что-нибудь». «Что-то случилось? Почему не отвечаешь?». «Если ты пил, не страшно. Мы тебя ждем». «Пожалуйста, напиши, что нам делать». «Ночевать без тебя боялись. Эта карга запросто заходит к нам в комнату, и мужик её этот неприятный заглядывает. Пришлось запереться на замок». «Папочка, мы очень тебя ждем. Приходи даже пьяный». Очень неприятные сообщения. Мигом представил, что чувствует эта девочка. Я бы тоже перепугался, если бы мне не отвечал кто-то из родителей. После дождя за окном было пасмурно, но и в теплой светлой бабушкиной комнате я почувствовал себя неуютно. Что делать? Просто выкинуть симку? Или написать ей и сказать, что я нашел телефон? Тогда она ещё больше начнет волноваться, что с её папой что-то произошло. Пока мучительно перебирал возможные варианты, пришло новое сообщение. «Папуля! Раз ты прочел, почему молчишь? Ты решил нас бросить? Скажи честно. Ты передумал? Или уехал без нас? Не молчи, пожалуйста!». С этим она попала в точку. Меня самого бесило, когда читают сообщение и игнорят. Несколько секунд ещё подумал, а потом решился. Написал: «Пока отвечать не смогу» и хотел сразу же отключить телефон, но не успел. В ответ пришел смайлик с поцелуем, а за ним полная нелепость: «Ане опять сон про принцессу снился. Только снова плохой. Это потому что тебя с нами нет». «Я взяла из холодильника сыр, а она чуть не прибила меня за это. Купи какой-нибудь еды». «А, правда в Крыму растут персики и абрикосы? На деревьях?». Я сильно пожалел, что прочел всё это. Словно подглядывал в замочную скважину. Пришлось засунуть телефон поглубже в ящик тумбочки. Однако до самого вечера не мог перестать об этом думать. Та девочка, Яна и её папа отчего-то постоянно лезли в голову. Даже про Зою всего один раз вспомнил и то, когда бабушка за ужином, в точности, как Дятел, расспрашивала, что мне понравилось в новой школе. А перед самым сном всё-таки не выдержал и опять достал Нокию. Там оказалось всего одно послание: «Страдания, горе и унижение. За дверью боли облегчения нет, только белая бессмысленная пустота. Верный путь к безумию. Отражаясь в зеркале, шрамы становятся гладкими, но никуда не исчезают». То было последней каплей: «Этот телефон оказался у меня случайно. Я его нашел. Не пишите сюда больше». Дожидаться ответа не стал. Выключил мобильник полностью. Тем не менее, чужие сообщения вероломно проникли в мозг и прочно обосновались там, разрастаясь из маленькой темной точки в приличного размера черную дыру. Врубил музыку — верное средство от дурных мыслей, но не помог ни Ронни Радке, ни Система, ни проверенный Рамштайн. Стало только хуже. Так бывает, когда вдруг увидел то, на что смотреть не стоило. Ты знал об этом, но всё равно посмотрел, и потом мечтаешь забыть, но уже невозможно. Как-то раз я нашел в сети ролик, под которым была подпись «Впечатлительным не смотреть. 18+», но впечатлительным я себя не считал, а маркер 18+ только разжигал любопытство. Ролик был снят на телефон, и дело происходило в каком-то посёлке. На нем четыре подрощенные девчонки-школьницы, три в кадре, а четвертая снимала, пригласили на встречу в деревенский полуразрушенный дом парня, то ли ботана, то ли местного дурачка. Вначале было слышно, как они обсуждают его и говорят, что сейчас устроят настоящий прикол. А потом, когда этот парнишка пришел, стали угрожать, что если он не будет делать то, что они ему велят, то расскажут его отцу, что он курит. Парень умолял их ничего не рассказывать, потому что отец его убьет. Он сильно заикался и после каждого, едва выговоренного слова, девчонки закатывались мерзким гоготом, а когда им надоело, принялись обзывать и унижать его по-всякому. Заставляли говорить в камеру, что он чмо и педик, целовать им сапоги и ползать на коленях, а когда потребовали снять штаны, он отказался. Стал плакать и просить перестать. Тогда девчонки реально принялись бить его ногами и палками. А потом одна взяла лезвие и пока другие держали, долго выцарапывала у него на лбу матерное слово, так что кровь залила ему всё лицо. В комментариях люди спорили реальная ли запись или постановочная. Но для меня это не имело никакого значения. Ролик просто был очень мерзкий, хотя я много чего смотрел и не боялся ни скримеров, ни трешаков. Только самое странное, что я постоянно вспоминал его и хотел пересмотреть. Испытывал отвращение, ругал себя, понимая, что видеть унижения и боль человека стыдно и грязно, но всё равно смотрел. Нечто похожее у меня возникло и с сообщениями от Яны. Я прекрасно осознавал, что это чужая жизнь, и что у меня своих проблем хватает, но какое-то нездоровое волнующее любопытство тянуло к тому мобильнику. Ворочался всю ночь. В комнате было душно и по-прежнему непривычно. Встал, попил воды и не выдержал. Новых сообщений было около двадцати. «Кто вы?». «Что с папой? Где он?». «Это из-за нас?». «Максим Вячеславович, это вы?». «Кто это?». «Ответьте хоть что-то!». «Мы никогда не вернемся. Отпустите папу». «Где вы взяли телефон?». «Отвечай!». «Гореть тебе, тварь, в адовом пламени». Следом пришла смска о пропущенном вызове. Я был совершенно растерян. Что ответить? Оправдываться? Но я же ни в чем не виноват. Если только предложить отдать им Нокию. Открыл список контактов в телефоне. Всего пять номеров: Яна, М.В, мама, Вадим и Маня. Вступать в переписку смысла не было. Избавиться от телефона — низко, а откуда телефон у хорьков я понятия не имел. Наверняка так же избили кого-то и отняли, но почему тогда тот человек не вернулся домой? А может, он и не собирался возвращаться? Такая версия была вполне правдоподобной. Она мне очень понравилась. Некоторые отцы реально сбегают. Подобных историй я наслушался предостаточно во время кухонных маминых посиделок с подружками. А может, забухал и послал всю свою семейку к черту? Неприятно, конечно, что эти девочки пожелали мне «гореть в адовом пламени», да ещё и «тварью» обозвали, но понять их можно. Немного успокоенный я всё же уснул. Однако с утра, проснувшись с тяжелой головой и неприятным осадком, обнаружил новое послание. И не просто сообщение, а целый рассказ. «В каменной башне высоко в горах жила прекрасная девушка. Она смотрела в небо через крохотное отверстие между камнями, пила дождевую воду и питалась червяками, что приносили ей птицы в клювах. Долгие годы скрывалась она там от огненного существа, которое, согласно предсказаниям, должно было ослепить её своим сиянием. Так жила она одна одинешенька без тепла, света, без движений. Вокруг только камни, темнота и обреченность. Никто её не любил, потому что о её существовании никто не ведал, и она не любила никого. Ничто не грело её. Руки были холодны, глаза тусклы, губы безжизненно равнодушны. Но девушка знала, что стоит ей покинуть своё убежище, как встреча с огненным существом будет неизбежна. И она обязательно полюбит его. Страстной, пламенной любовью, такой жаркой, что ей придется лишиться глаз, лишь бы не разорвалось сердце. И вот однажды сквозь то крохотное отверстие к ней в темницу залетела малюсенькая мушка. — Зачем тебе глаза, — сказала она девушке, — если ты ничего не видишь? Зачем тебе сердце, если ты ничего не чувствуешь? Для чего нужна твоя жизнь? Пустая, бессмысленная жизнь. Ведь у всего на свете есть смысл, даже у камня, даже у ветра, даже у червяка. Но у тебя его нет. Ты самое глупое и бесполезное создание, которое я когда-либо видела. Сказав это, мушка улетела, а девушка очень сильно расстроилась и стала грустить. И с того дня, в каменной башне высоко в горах живет прекрасная, но очень грустная девушка. Она смотрит в небо через крохотное отверстие между камнями, пьёт дождевую воду и питается червяками, что приносят ей птицы в клювах, и постоянно грустит, осознавая свою бессмысленность и обреченность». «Ну, как тебе? Аня сочинила». Такой поворот озадачил окончательно. Я перечитал эту сказку раза три, пытаясь найти в ней что-то по теме, но потом, на физике, когда читал в третий раз, училка отобрала телефон, и я решил, что так даже лучше. Поэтому подходить к ней после звонка и забирать его не стал. Было бы здорово от него избавиться. Но радовался я недолго, потому что перед следующим уроком прибежал невероятно любезный Дятел и, со словами «Никита, ты же забыл телефон», сунул мне его обратно. Ещё вчера утром по дороге в школу, слушая, как Билли Джо из Грин Дэй умоляет разбудить его, когда закончится сентябрь, я мечтал, чтобы меня разбудили, когда закончится весь учебный год. В том, что это будет самый кошмарный год, я не сомневался. Более того, был уверен, что ничего на свете не способно развеять мысли о потерянном доме. Но как я ошибался! За один день назрело столько вопросов, что голова пухла. Чем заинтересовать Криворотова и Трифонова, если они хоть и были на виду, но держались обособленно? Как привлечь внимание Зои, если она дружит с ними? Как отделаться от Поповой так, чтобы не обидеть, потому что она проявляла ко мне чересчур много внимания? Как сдержаться и не треснуть Дятла по башке и не нагрубить бабушке, отказываясь причесываться так, как хочет она? Но больше всего беспокоила Нокиа. Потому что Яна продолжала писать. Иногда полную ахинею, типа той сказки: «Ане сегодня подсолнухи снились. Целое поле. Высокие, яркие, очень красивые. А потом прилетели какие-то птицы. Много-много черных птиц и стали всё кругом клевать. Она силилась их прогнать, но дотянуться не могла. Стояла внизу и махала руками, а они клевали, и клевали. Так что головы подсолнухов стали падать на неё. Тебе когда-нибудь снились подсолнухи?». Иногда неприятное и непонятное: «С каждым днем становится хуже», «Теперь это внутри тебя», «У людей в головах только кровь, боль и секс», «А хочешь, я скажу, о чем ты думаешь?», «Ты не оставишь меня, правда? Ты не оставишь нас? Кругом слишком много зла!». Иногда страшное: «Тебе никуда не деться», «Ночью кто-то ломился к нам в дверь», «Если так пойдет дальше, произойдет непоправимое». А порой совершенно нормальное и адекватное. «Пожалуйста, ответьте, это очень важно», «С папой что-то случилось?», «У нас продукты, между прочим, все кончились», «Что ты хочешь за помощь?», «Что вы хотите за помощь?». И всё в таком духе. В конечном счете я догадался, что это попытки хоть как-то достучаться до меня, вынудить отвечать. Психологическая атака. И она работала. А ещё были звонки, и они нервировали ещё больше. На третий день я таки сдался. Отвечать не решился, но придумал другое, как мне показалось, удачное решение. Я подождал Трифонова на улице у входа в школу. Ночью прошел дождь, и всё вокруг, и школа, и дорожка, и стадион, и даже асфальт под ногами были покрыты серой туманной дымкой, поэтому я чуть было не пропустил его, а когда окликнул, он даже не взглянул в мою сторону. Пришлось самому бежать следом. — Чего тебе? — он притормозил на ступенях. В черном капюшоне толстовки, ссутуленный, руки в карманах, половина лица под банданой, взгляд недовольный. — Дело есть. — Может, потом? Это его «потом» прозвучало почти, как «отвали». — Помнишь, тот телефон, что ты у хорьков забрал? Желтый. Так вот он не мой. Очень похож на мой, но не мой. — И чё? — Он же чужой. — Забей. Хорьки своего бы не отдали. — Но ты бы мог узнать, где они его взяли. — Делать мне больше нечего, — Трифонов возмущенно фыркнул. — Расслабься. Это круговорот телефонов в природе. Твой старый теперь тоже у кого-то. И он, как ни в чем не бывало, направился в школу. Пришлось снова бежать за ним. — Понимаешь, там на него сообщения разные приходят. Странные. Девочки какие-то папу потеряли. Это его телефон был. Мы прошли мимо охранников и остановились возле вешалок. — Что за сообщения? — Тифон сердито прищурился, и я почувствовал, что ещё немного, и он пошлёт меня куда подальше. Но раз уж решился, момент нужно было использовать. — Сейчас, — я полез в рюкзак за Нокиа, но стоило расстегнуть молнию, как Трифонов нетерпеливо прервал. — Ты в курсе, что сейчас алгебра? Я вчера полночи домашку долбил. Точнее она меня. В жизни ничего так не опускало, как этот дебильный учебник. Какой нахрен телефон? — В ГДЗ же ответы есть, — удивился я. Он медленно стянул бандану на горло. Между бровями пролегли две вертикальные полоски. Взгляд жёсткий и прямой. Мало кого может украсить гнев, но ему это шло. — Засунь свои ГДЗ, сам знаешь, куда. И телефон туда же. С этими словами он побежал наверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. — Что случилось? — за моей спиной нарисовался любопытный Криворотов. Я пребывал в полной растерянности. — Предложил ему ответы списать, а он наехал. — Ну, понятно, — засмеялся Лёха. — Больше так не делай. Это всё равно, что зашившемуся алкашу рюмку водки протягивать. — В каком смысле? Криворотов закатил глаза как Роберт Дауни на меме: — Учится он, понимаешь? Не обращай внимания. Второй год заскок. Тифон во всем такой. Если чего в голову вбил, сдохнет, но сделает. Я решил, что раз Лёха сам подошел, то расскажу ему, хуже не будет. — Помнишь, когда мы ездили с ним мой телефон искать? Те парни отдали мне вместо моего Самсунга — Нокию. Но Лёха совершенно не слушал, а смотрел в конец коридора на группку девчонок. Потом немного рассеянно сказал «ну, понятно» и ушел к ним болтать. Вчера вечером мне казалось, что как только Тифон узнает про эту историю, то сразу оценит её важность. И тогда у меня появится шанс пообщаться с ними. Дома в кровати этот план представлялся идеальным. На деле же не прокатил. В первую минуту после звонка Наталья Сергеевна велела всем повторять параграф и куда-то свалила. — Ты чего такой мрачный? — тут же полезла Попова. Своим чрезмерным вниманием и разговорами она доставала меня каждый урок. — Ничего. Не выспался, — я всё ещё немного обижался на Трифонова. — Просто если и дальше с таким лицом ходить будешь, то к тебе никто не подойдет. Все девчонки тебя обсуждают. Говорят, ты симпатичный, но потерянный какой-то, — без стеснения выложила Попова. — Грустишь, что сюда переехал? — Ничего я не грущу. — Нет, грустишь, — она чуть ли не лежала на моей стороне парты и с любопытством заглядывала в лицо. — Такие вещи сразу видны. Да, Зой? Услышав своё имя, Зоя вскинулась и оторвалась от телефона. — Что? — Я говорю: Никита симпатичный. Да? Зоя развернулась в мою сторону и внимательно, на полном серьёзе, посмотрела. Кровь резко прилила к лицу, стало жарко, и я готов был лезть под парту. — Да, — с лёгкостью подтвердила она. — Наконец-то у нас кроме Криворотова симпатичный парень появился. Мое сердце подпрыгнуло. Чуть не задохнулся от радости. Значит, я ей тоже понравился. Криворотов, сидевший на следующей парте за Зоей, одобрительно, но чересчур усердно стал гладить её по голове, и она, фыркнув что-то вроде: «Сто раз просила так не делать», принялась выкручивать ему пальцы. — Слышь, — сзади подергали за рубашку. — У тебя девушка-то есть? Я обернулся. Емельянова — синеволосая девчонка с бритым виском с одной стороны и длинной чёлкой с другой. В левой брови пирсинг. Подружка Поповой. — Нет. Я опасался, что вот-вот начнется рофл и глум. Подобные разговоры никогда ни к чему хорошему не приводят. — Ничего, подберем. Тебе какие нравятся? Блондинки или брюнетки? Она хитро подмигнула Поповой. — Синие, Емельянова, ему нравятся, не сомневайся, — подал голос Тифон. — На синих парни всегда в первую очередь западают. — Ты что ли западаешь? — тут же огрызнулась Емельянова. — Для меня вы все на один цвет. — А ведь и правда, — на весь класс воскликнула Емельянова, будто открытие сделала. — Слушай, Никита, ты-то хоть девчонками интересуешься? Или мы для тебя тоже на один цвет? — Но если даже так, — с лёту подхватила шутку Попова. — С Трифоновым дела не имей. Он, хоть и секси, но психический и злой. — Твоя глупость, Попова, лишний раз подтверждает мою правоту, — Тифон спокойно и снисходительно улыбнулся. После этих его слов, они обе, как с цепи сорвались и на весь класс загалдели, перебивая друг друга. — Эй, Трифонов, когда же камминг-аут? — Может, в одиннадцатом, наконец, порадуешь? — Да, ладно, чего стесняешься, весь мир уже так живет. — Боится, что его друзья-гопники узнают. — Да все самые брутальные мужики — геи. Стетхем, Люк Эванс, парень из «Побега», даже Гендальф. Ты, Трифонов, в этом списке будешь отлично смотреться. Они так расшумелись, что все, включая Дятла развесили уши. Тогда Тифон насмешливо и громко сказал Лёхе: — Ну, что за несправедливость? Почему бабам нельзя вломить, чтобы они хоть немного базар фильтровали? — А если ты ещё будешь угрожать, — вредным голосом заявила Емельянова. — То я скажу директрисе, что ты нифига не толерантный. — И тебя из школы выгонят, — добавила Попова. — И тогда Ярову проспоришь. Они специально по-всякому задирали его, зная, что сделать им он ничего не может. Лёха тоже это понимал, поэтому не влезал, просто сидел и молча угорал, похлопывая Тифона по плечу, чтобы тот не нервничал. Класс оживился. Отовсюду посыпались шутки и смешки. Вдруг, спокойно сидевший перед нами Яров внезапно поднялся и вышел в проход между партами. — Вам сказали читать, вот и читайте, а кто ещё рот откроет, вылетит за дверь, Ясно? У него был уверенный, ровный голос и красивое, но слишком серьёзное лицо. Народ сразу послушно притух. Одна только Емельянова, непокорно, но негромко тявкнула: — Ой, как страшно. — А ты, — Яров резко развернулся к ней, — вылетишь первая, потому что я, в отличие от некоторых, толерантен и гендерных различий не делаю. Емельянова злобно зыркнула, но промолчала, угроза подействовала. Только стоило ему вернуться на своё место, как она снова намеренно громко зашептала Поповой: — Меня глючит или сейчас Яров за Трифонова заступился? В ответ Попова только передернула плечами. После наезда Ярова ей продолжать не хотелось, да и во всем классе повисла какая-то неприятная, выжидающая тишина. Я посмотрел на Тифона. Он сидел вроде бы глядя в учебник, но желваки играли, румянец разгорелся больше обычного, взгляд уперся в одну точку. Мощная волна негативного напряжения, окатила всех. Лёха с непривычно серьёзным лицом толкнул Трифонова под локоть. Но тот резко отдернул руку. По соседнему ряду снова пополз шепоток. Глупая шутка грозила вот-вот перерасти в какой-то серьёзный конфликт. — Мне рыжие нравятся, — неожиданно сам для себя сказал я. — Как Трисс Меригольд и Эми Адамс. — Какой шаблон, — моментально откликнулась Емельянова. — Сразу ясно, что с фантазией у тебя слабо. — А вы знаете, что? — спешно продолжил я. — Говорят, что в будущем, приблизительно лет через сто, рыжеволосые люди совсем исчезнут. — О, Миронова, через сто лет ты исчезнешь, — подал голос прыщавый парень, сидевший рядом с Емельяновой. — Через сто лет мы все исчезнем, — сказал я. — Ну, потомки там какие-нибудь, дети. Выходит у Мироновой дети рыжими не будут уже. — Дурень, они по-любому не будут у неё рыжими, — Попова снова оживилась. — Они же с Нинкой крашеные. — Оль, — Зоя посмотрела на неё осуждающе. — Кончайте выпендриваться уже. — В будущем люди вообще все одинаковые будут, — сказал кто-то из третьего ряда. — С маленькой головой, длинными руками и темнокожие. — О, походу Малыгин человек будущего, — подхватили другие там же сзади. Этот Малыгин возмутился, и они все наперебой начали обсуждать его. И тут Трифонов встал. Тишина воцарилась мгновенно, точно по мановению волшебной палочки. Но он просто достал из рюкзака сигареты и вышел из класса. Лёха вскочил, хотел побежать за ним, но в дверях столкнулся с Натальей Сергеевной: — А ты куда? Подожди. Сейчас Трифонов придет и сходишь. А то знаю я ваши перекуры. — Да я не курить, честно, — попытался отмазаться Лёха, но она всё равно заставила его вернуться на место и начала объяснять новую тему. Минут через семь Трифонов вернулся. Уже улыбающийся и расслабленный. От него повеяло свежестью и туманом. Но Наталья Сергеевна ничего не сказала. Докапываться же Попова не прекратила. Много болтала и бесконечно кокетничала. Они с Емельяновой, похоже, решили принять меня в свою компанию. Но от таких я всегда шарахался, как от огня. У мамы подруга была — тётя Надя. Очень активная, ничего не стесняющаяся, наглая и язык без костей. Все её стервой называли. Прямо в глаза. Прозвище такое у неё было, которым она страшно гордилась. «А Стерва приедет?», «Мне Стерва звонила», «Стерва сказала»… Когда я был маленький думал, что это фамилия. А теперь понял, что — состояние души. Поэтому после уроков, чтобы не идти домой с ними, я сказал, что мне нужно сходить в медицинский кабинет, насчет карты из старой школы. Это было почти правдой, просто саму карту из дома я не взял. Так что пришлось немного побродить по школе, чтобы убедиться, что они действительно ушли, и от нечего делать заглянул в столовую. Там, за длинным дальним столом сидели Лёха, Тифон и Зоя. Такой шанс упускать нельзя было. Я купил Сникерс и чай, походил, как дурак по полупустому залу, типа выбираю место, и уже собрался сесть за другой столик, как Лёха всё-таки помахал рукой. Перед парнями стояли пустые тарелки из-под борща и ещё нетронутое второе: пюре с котлетой. Зоя, сидевшая напротив них со стаканом компота, подвинулась на лавке. Я сел, и они в молчаливом ожидании дружно уставились на меня. Что говорить, никак не придумывалось. — Так, чего там с этим телефоном? — наконец, спросил Трифонов с той доброжелательной небрежностью, которая меня так подкупила в первый день нашего знакомства. Всё-таки мне не показалось. Сам по себе, он был дружелюбнее, чем держался. Я достал Нокию, раскрыл переписку и протянул ему, но он попросил Зою прочесть вслух. Сначала она читала, немного кривляясь, с наигранным ученическим выражением, но потом перестала ёрничать и посерьёзнела. Дочитывала уже совсем негромко и сосредоточенно. А когда закончила, и Лёха, вдоволь наприкаловавшись над прекрасной девушкой в башне, залип с плотоядным интересом разглядывая фотку, Тифон неожиданно сказал: — Ну, хорошо. Завтра в два у школы. Пойдем, поищем твоего Хорька. На радостях, что скоро избавлюсь от этого злосчастного телефона, я почесал до дома прямо по лужам. Брюки забрызгал, кеды промочил, но зато добрался минут за семь. Зашел в подъезд, ткнул кнопку лифта, и он загудел, но где-то слишком высоко. Ждать не хотелось, решил — быстрее пешком. Всего-то на восьмой. Однако успел осилить только три этажа, как на лестничном пролете увидел человека. Он сидел, прислонившись спиной к стене и свесив голову на грудь, в какой-то странной, печальной позе. Одна рука засунута за пазуху, другая свисала вдоль тела. На нем был коричневый спортивный костюм, а из-под расстегнутой куртки виднелась оранжевая футболка. Человек был немолодой, грузный, с белой седой головой и такими же белыми пышными усами. Он мог, конечно, оказаться пьяным и просто спать, но одежда выглядела чистой, а лицо не пропитое. Я осторожно поднялся к нему. Подошел, встал напротив, несколько раз позвал «эй». Никакой реакции. Тихонько потряс за плечо, белая голова безвольно и жутковато мотнулась в сторону. Я никогда не видел мёртвых. Только по телеку. Опустился на корточки и попытался заглянуть ему в лицо. Нужно было вызывать скорую или полицию, и я принялся шарить по карманам в поисках мобильника, а когда нашел и поднял взгляд, то от ужаса чуть не заорал. Мертвец пристально, исподлобья смотрел на меня очень светлыми, почти такими же белыми, как волосы глазами. Я вскочил. — Не вздумай никуда звонить, — прошептал он сухими, посиневшими губами. — Вы потеряли сознание. У вас, наверное, сердце. — Помоги встать, — он снова пошевелился и, с усилием подняв руку, пальцами поманил меня к себе. — Только не дергай сильно. Мужчина не был бомжом или алкоголиком, но всё равно прикасаться к тому, кого ещё минуту назад ты считал трупом, довольно неприятно. Пришлось взять его под локоть. Медленно, опираясь спиной о стену, он поднялся, а затем, ступенька за ступенькой мы осторожно спустились до третьего этажа. Всё это время он держался за бок и иногда охал. Вызвали лифт. Вероятно, выражение лица у меня было очень перепуганное, потому что пока ждали, он старательно делал вид, что ему лучше. Улыбался и даже подмигнул один раз. Молча доехали до его пятнадцатого этажа. Он дал мне ключ, и я отпер дверь. А как только вошли, сразу приложил палец к губам, показывая, чтобы я не шумел. Поэтому я, как можно тише, провел его в тёмную, зашторенную комнату и уложил на диван. — Воды принеси, — попросил он. — И лекарства. Там на кухне на столе оранжевая коробка. Тащи всю. Я прошел прямо в обуви. Лекарства нашел сразу и воду налил из графина в круглую бирюзовую чашку из висевшего на специальной подставке набора. Мужчина покопался в коробочке, достал свои таблетки и выпил. — Может всё-таки врача вызвать? — предложил я. — Ну, их, — отмахнулся он. — Чем меньше с врачами имеешь дело, тем меньше болеешь. В больницу же сразу потащат, а мне нельзя. У меня жена. — Ну, тогда я пойду, — я несмело попятился к выходу. — Нет, погоди, как тебя зовут? — Никита. — А меня Вениамин Германович. Большое спасибо, Никита, что помог. — Да, не за что. — А ты можешь ещё одну небольшую услугу мне оказать? Я неопределенно пожал плечами. Соглашаться не хотелось, а отказать — некрасиво. — Сбегай, пожалуйста, в аптеку. Я как раз туда шёл и вот, видишь, не дошел. Лекарства для жены нужны. Сама она у меня не ходит, а без них совсем туго. Я тебе за помощь заплачу. Там в куртке рецепт и деньги. Благо аптека была в соседнем доме, и я сбегал очень быстро. За время моего отсутствия Вениамину Германовичу значительно полегчало, цвет лица приобрел естественный розоватый оттенок, а улыбка была уже не вымученная, а вполне настоящая. Седые усы удовлетворенно топорщились, и он хотел даже сесть, но потом всё-таки передумал. — Возьми там деньги. Купишь девчонкам конфет, — он весело подмигнул. — Спасибо, не нужно. Я просто помог. — А знаешь, что? — он снова попытался сесть. — Приходи к нам как-нибудь вечером. После семи. Джейн как раз к этому времени просыпается. Она будет рада. Ей позарез Ганимед нужен. На моём лице отразилось непонимание. И он, спохватившись, пояснил: — Джейн — Жанна. Жена моя — художница. My sweet Lady Jane… Знаешь? Я кивнул. — Днем спит, а ночами пишет. У неё вообще проблемы со сном. Это ей ты сейчас снотворное покупал. Она сейчас работает над «Похищением Ганимеда». Картина сложная, стилизация под классицизм, и очень нужна натура. Хотя бы на часок загляни как-нибудь. Мы заплатим, не волнуйся. Тут уже настоящая работа будет, а не помощь. Когда я вошел в нашу квартиру, повсюду горел свет и орала музыка. И не просто музыка, а ABBA! Дятел же в темных очках и моей красной рубашке кривлялся перед зеркалом в коридоре. «The winner take it’s all», — дрожащим голосом блеял он. Понаблюдав какое-то время за этим беспределом, я ушел на кухню и успел поесть, прежде, чем он заметил моё возвращение. Влетел перепуганный, на ходу стаскивая рубашку: — Ты давно пришел? — Давно. По какому случаю праздник? Он по-дурацки задергался и засмущался. — Просто. Побесился немного. — Больше мои вещи не трогай. — Извини. — Знаешь седого мужика с пятнадцатого этажа? У него жена ещё художница. — Вениамина Германовича? Конечно! Он же известный писатель. Бабушке три романа своих подарил. Только она их толком не читала и мне не велела. Сказала, эротики много. — Ну, и ты, небось, сразу кинулся читать. — Я не кинулся, — Дятел потупился. — Но проверил… Ерунда. Ничего такого. Пишет, конечно, красиво, но совсем неинформативно.