То, что делает меня (Моя сумма рерум)

Пиво для меня и две банки энергетика для Трифонова продал нам некий Ахмет. Отдал в непрозрачном пакете с задней двери маленького продуктового магазинчика. И мы полезли в детский садик на едва освещенную желтым уличным фонарем веранду с большой дырой в полу. Там, на деревянной лавке под навесом, сидел полусонный лохматый паренек лет семнадцати со стеклянными глазами. Между коленями у него послушно лежал грустный серо-коричневый пёс. — Здорово, Смурфик, — Тифон похлопал его по плечу, и тот покачнулся. Этот Смурфик был явно под кайфом, поэтому ответить толком не смог. Остальные лавки были гнилые и дырявые, так что пришлось пристроиться рядом с ним. Только сели, как Трифонов продолжил, будто и не прекращали разговор. Видно, всю дорогу про это думал. — У меня за всю жизнь всего три друга было. И Зоя из них самый проверенный и надежный. У нас с ней — кармическая связь, — он рассмеялся. — Так Нинка говорит, когда в нормальном настроении. Типа встречались в одной из прошлых жизней. Чушь, конечно, но на самом деле, нас с ней как посадили в первом классе за одну парту, так мы до пятого вместе и сидели. У меня тогда шина шейная стояла и нельзя было никакие резкие движения совершать, а перед нами сидел вредный и злобный жирдос, который постоянно смахивал с парты все мои вещи. Прикалывался так. А двинуть я ему не мог, потому что мама предупредила, что если буду бегать или хулиганить, то инвалидом останусь, как парень с третьего этажа. Полный овощ. На кресле-каталке. И его мать постоянно жаловалась моей, что измучилась с ним. Так что я очень боялся стать таким же. Короче, когда тот жирный пацан в очередной раз сбросил мои вещи на пол, Зоя как размахнется и треснет его учебником по голове. Она всегда чуть что, сразу учебником. Тот возмущаться начал, чего, мол, лезет не в своё дело. А она сказала, как сейчас помню: Не видишь, что мальчик калека? Ему помогать нужно и жалеть. Пошла и сама собрала мои тетрадки. После этого жирдос стал скидывать и её вещи тоже. Только она всё равно терпела и меня опекала. И он стал дразнить меня калекой, а её — Элайзой. Помнишь ту страшную рыжую девчонку из семейки Торнберри? Зоя расстроилась, а я сказал, что Элайза добрая и умная, и это для человека гораздо важнее. А как увидел у неё на пенале наклейки с Наруто, то окончательно понял, что это судьба, — Тифон снова усмехнулся и с громким щелчком открыл энергетик. — Тот жирный с друзьями ещё долго нас доставал. Подлянки всякие устраивали и просто чмырили. Твари. Но мне не столько за себя, сколько за Зою обидно было. Потому что сама она никого обидеть не могла. Заботилась обо всех. А они ей то юбку задерут, то жвачку в волосы засунут, то подножку поставят. Раз на продленке так толкнули, что она о стенку головой стукнулась. Очень плакала. И у меня даже сейчас, когда вспоминаю то ужасное чувство собственного бессилия, комок в горле. Бессилие — самое страшное на свете чувство. Не чувство обиды, потери, сожаления или боли, а понимание того, что ты не в состоянии ничего сделать. Бессилие — самое ужасное, что может произойти с человеком. Если бы не Зоя, я бы наверное, никогда этого и не осознал. У Зои после того случая сотрясение было, и её мама сказала об этом на родительском собрании. А в ответ услышала, что Зое самой нужно общение с ребятами налаживать. Он сделал большой глоток и помолчал. — А потом внезапно выяснилось, что никакого разрыва связок у меня нет и не было. Но это отдельный разговор. Так вот, когда мне сняли шину, я это общение сам наладил. Восемь лет уже ни одна скотина к ней не суется. А те уроды, после пятого класса из школы нашей свалили. Одного из них в прошлом году в поликлинике встретил, поздоровался, поинтересовался как дела у него и всё такое, но он чего-то свою очередь бросил: застремался и сбежал. Правильно, кстати, сделал. Едва успел. Как говорит Криворотов, я ещё та мстительная тварь. И тут я почувствовал, что самое время спросить про другое. — А что у вас за напряг с Яровым? Тифон залпом допил первую банку. — Да козел он. Урод. И он, и отец его. Думает, что он тут хозяин жизни, что на всё право имеет, потому что у него папаша ФСБшный полковник, который ему и поступление в универ обеспечит, и тачку, и квартиру, и что угодно. А остальные, типа, не люди, — по недоброму прищуру я понял, что Трифонов снова стал заводиться. — У меня, например, ничего нет: ни денег на репетиторов, ни связей, ни даже папаши. Вот такое «право рождения». Сам можешь быть хоть каким чмошником, но если родился наследным принцем, всю жизнь будешь курить бамбук. Я подумал, что Яров не чмошник, раз он и Олимпиады выигрывает, и хорьков прогоняет, и выглядит, как Райан Рейнольдс на ковровой дорожке, но говорить этого естественно не стал. — Вообще мне плевать чего он там понтуется. Это всё фигня, потому что каждый человек делает себя сам. Любое дерьмо плывет по течению, а ты попробуй вырулить, если волны тебе прямо в морду. — Эй, чуваки, — вдруг подал голос Смурфик. — Хотите полечиться? У меня есть. Отдам по закупке. Все заморочки, как рукой снимет. Меня, например, мать из дома выгнала, а я не парюсь. — А чего выгнала? — заинтересовался я. Смурфик довольно оскалился: — Хотел Мохнатого себе взять, а она как разорется. Припадочная. Ну, ничего, без неё справимся. Он же умный, вон, посмотрите, глаза какие, шёл за мной и просил, чтобы я взял его. Ну, что я, не человек? Мне пары котлет в день ради спасения жизни не жалко. — Где ж ты жить с собакой-то собираешься? — Тифон погладил пса между ушами, и тот застучал хвостом по деревянному полу. — А у меня квартира есть шикарная, — похвастался Смурфик, скручивая маленькую папироску. — Кухня огромная с эркером, потолки три метра, два балкона, вид на лес и никаких соседей. Хочешь с собакой, хочешь с медведем живи. Тифон украдкой подмигнул мне. — Где это у тебя такие хоромы? В глазах Смурфика вспыхнул проблеск сознания: — Тебя я знаю, ты не растреплешь. А он? — Не растреплю, — пообещал я. — Короче, я договорился с Горбуном, он меня в Башню смерти пустит. — Да, ладно? — удивился Тифон. — Как же там жить: ни света, ни отопления, ни воды? — Электричество подведено, можно батарею включать, ну, а для воды он мне бочку даст. У него там так прошлую зиму семь таджиков жили, — Смурф провел языком по краю своей самокрутки и заклеил её. — Это он о той новостройке возле ЛЭП, — пояснил мне Тифон. — Её три года назад построили. Всё готово к сдаче было, но потом несчастный случай произошел, два чувака-строителя с крыши свалились, и понеслось: суды, разбирательства. Даже технику кинули. Я эту тему хорошо знаю. Та квартира Зоина, из-за которой их дядька достает, там как раз. — Повезло тебе, — сказал я Смурфу. — Меня мать тоже из дома выгнала. Только квартира дрянь. Трифонов удивленно приподнял брови и недоверчиво покосился на меня из-под капюшона. Чувство искренней симпатии к нему и вторая банка пива подтолкнули к ещё большей откровенности: — У неё мужик новый и ребенок, а я им нахрен не сдался. Пришлось к отцу переехать, но у него тоже семья своя. Жена клуша и её отмороженный сынок от бывшего. — Обычная история, — Смурфик беспечно махнул рукой. От его курева пошел запах сушеной травы. — Если чё, давай со мной в «нумера». Только оплата в пополаме. — Это правда? — спросил Тифон очень серьёзно. — Тебя мать из-за левого мужика выгнала? — Ну, да. Хренова тренера в фитнес-центре. — Сочувствую, — он посмотрел мне прямо в лицо, сосредоточенно, с интересом, будто впервые увидел. В размытом свете фонаря его скулы и кончик подбородка казались высеченными из камня, а взгляд непривычно потеплел. Две короткие складки между бровями сделались глубже, чем когда он злился. — Вот, это я понимаю, трабл, — он немного помолчал, и жестяная банка заскрежетала. — А до этого вы с ней ладили? — Вполне. Довольно дружно жили. — Я свою мамку не выношу, — опять влез Смурфик. — Она злобная и животных терпеть не может. — А моя всегда хотела собаку, — сказал я, — но из-за моей аллергии на шерсть мы никого не могли завести. Зато теперь, наверное, заведет, после того, как я свалил. В моём уходе для неё одни плюсы. А я ещё удивляюсь «почему» и за «что». Лучше бы я свою тоже не любил. — Лучше вообще никого не любить, — Тифон сжал банку ещё сильнее. — Самое разрушительное на свете чувство. Правда, Смурфик? Смурфик встряхнул патлатой головой. — Я никого не люблю, и мне нормально. Самая большая любовь человека — это он сам. — Вот и правильно, — Тифон глубоко вдохнул сырой вечерний воздух. — Так и надо. Любить самого себя, ничем не париться, не унижаться в собственном бессилии и не сходить с ума. А то иногда так подгорает, что реально проще сдохнуть. Почему ещё никаких обезболивающих от этого не придумали? Таблетки, например, или уколы. Сходил, капельницу поставил. Всё. Наутро проснулся новым человеком. Кристально чистым, свежим, безмятежным. Никого нелюбящим. — Как это не придумали? — Смурфик полез в карман и вытащил пару подозрительных таблеток. — Не, от этой дряни мозги выключаются. — Вот от них-то, от мозгов, и все твои неприятности, — поучительно сказал Смурф. — Если бы от мозгов, — тяжело вздохнул Тифон, морщась от дыма своей сигареты. — Тогда с этим можно было бы что-то сделать. — Ты это сейчас о чем? — то ли на меня пиво так подействовало, то ли я совсем потерял нить разговора. — Отвлёкся. Забей. Но с матерью у меня тоже всё непросто. Не так, как у тебя, конечно, но её мужик мне жутко не нравится. Как только вспомню, убить готов. — А что за мужик? — Ладно, проехали. Чего там у тебя с тем телефоном-то? Что решил? Я был рад сменить тему и охотно пересказал ночной разговор с Яной. Трифонов слушал молча, теребя нитки на драных коленках, потом пожал плечами: — Давай, выясняй адрес. Вместе скатаемся. А то вдруг разводка какая. Всяко бывает. Ну, а если реально напряг, то поможем по обстоятельствам. Домой я возвращался с опаской. Прикидывал, что будет, если учуют запах спиртного. Но всё прошло на удивление спокойно, и запалил меня только Дятел, когда ложились спать. Сполз на край своей подушки и стал нести полную ерунду, типа того, что с плохой компанией связываться не стоит, и что меня там испортят. Но я старался не слушать. Всё думал про Трифонова. Увидел вдруг его совершенно с другой стороны. Словно со мной какой-то новый, третий человек разговаривал, не тот угрюмый и колючий, которого я видел в школе, и не наглый, уличный пацан, а обычный нормальный парень со своими проблемами и заморочками. И я был очень благодарен ему за эту открытость. И уже почти совсем провалившись в сон, сквозь занудное бормотание Дятла услышал приятный мелодичный звук отрубающегося телефона. Нокиа всё же сдох, а номер Яны, я, конечно же, забыл сохранить.