***
Как определить, достоин ли человек смерти? Кто-то убивает тебя за углом, и все корят тех убийц, мол ты должен был жить ещё сто лет, ведь ты хороший. А какой-то насильник рядом с тем углом тоже умер от ножа его добычи ― красивой девушки, не вовремя вернувшейся домой. Вот он и должен был сдохнуть как паршивая свинья. В этом гнилом месте, в этой ужасной ситуации. Но вы-то в одной лодке. Вы оба в одних условиях, вы оба находитесь в потустороннем мире, вы оба погибли. Почему так? Смерть вещь одинаковая. Для кого-то она наступит рано, для кого-то чуть позже. Можно умереть хорошим человеком, можно и наоборот. Но про смерть нельзя говорить: достоин ли её человек или нет. Боги видят, за что, зачем, и как. А после принимают решение. И вот ты сидишь рядом с насильником, думаешь, что Боги перепутали тебя с кем-то, ты гневаешься, тебе не нравится это. А он весь такой спокойный, смеренный, равнодушный ко всему. Ты что-то бурчишь ему: «Почему ты такой радостный? Почему со мной так несправедливо поступили?» Насильник лишь качает головой изредка, да слушает через раз болтливого тебя. А он рад, что умер. Ему было так тяжело жить, ему было так страшно смотреть на себя раз за разом, что разбивал зеркала своей массивной рукой. А он так хотел найти себе покой, жить как все, наблюдать за всем живым и мёртвым. Но теперь и он ни живой, ни мёртвый. И он рад, что такая жизнь для него закончена. Ты и он идёте к Богам, дождавшись своей очереди. Уходите и закрываете дверь в жизнь. А вот и новая пара погибших подошла. Оба все в крови, оба в одной форме, оба недавно сражались. У одного руки нет, у другого ― половина тела куда-то делась. А, точно, это солдаты. Вот ты, высокий такой, вот боролся с этими плохими титанами, спасал всех и умер, а вот твой товарищ тоже... Ой, ты что-то говоришь? Ааа, ты говоришь, что твоя жизнь прошла не напрасно, что ты умираешь со спокойной душой, и что рад внести какой-то там вклад в человечество. яяяясссснеееенннькооо А ты не подумал, что тебя ждали? Что из-за горя погибнут твои близкие? Что вклад не особо виден? Что ты умер как другие: такая же пачка мёртвых сейчас придёт к вратам смерти? Ты погиб заслуженно или нет? Ты умер рано или поздно? А ты хороший человек или нет? Без разницы. Ты умер, тебя больше нет. Ты никогда не увидишь улыбку матери, никогда не дотронешься до зелёной и колющей травы, никогда не взглянешь в её чистые голубые глаза. Ты мёртв, и всё на этом. Рик, умер, умер, умер, умер, умер, умер Умер Умер Умер ― Ты умер. Темнота вокруг меня стала такой привычной, она поработила мои амбиции, заставляя каждый раз вспоминать, что смерть в свои объятия может захватить любого. И каждый раз вспоминая образ Рика, я говорю себе, что он умер. По традиции, или даже по закономерности с выше, катится тонкая слеза, тело падает на пол, а пустынный взгляд направляется в какое-то бредовое путешествие. Почему всё так? Я, как всегда, сначала скажу себе: «Ой, да я и не с таким справлялась, я всё преодолею, ууух!», но потом дойдёт понимание, отсутствие, опустошение. Они все приходят потом, словно десерт после горячих блюд тех событий, что со мной происходили. Я так устала от всего этого. Раз за разом я верю, что, пробегая по лестничному пролёту, встречу этого высокого парня с каштановыми волосами, мы поболтаем не о чем, посмеёмся над его глупой шуткой и разбежимся по своим делам. И чтобы не думать о таком, я себе каждый раз говорю эти слова, каждый раз плача и обессиливая. Сейчас бездыханно лежу на столе в лазарете, смотря в окно напротив него. Этот лунный диск пытается забрать мою печаль, словно надеясь на моё спасение, ведь он так много сил прикладывает для этого, так мучительно и долго наблюдает за мной, ведь так я лежу уже день четвёртый, но лишь по ночам. Днём у меня перевязки, осмотры, выдача лекарств и всему прочее. В первый день было особо тяжело. Как только мы приехали, пережив такой страх и бесконечную горечь о павших, пришлось не встречать долгожданный отдых, а преступать к более серьёзной работе. Я уже не могла считать, сколько солдат было оперировано моими руками. В глубокой ночи я часто смотрю на ладони и раз за разом нахожу новые мозоли и порезы. Все эти солдаты были также измотаны, хотели поспать и отдохнуть. В отличие от меня, они это сделали. А я уже забыла, что значит упасть на свою кровать, предаться такой блаженной мягкости подушки, но мне остаётся каждый раз раскрывать веки, лишь бы перевязать новую рану солдата. И вот так четыре дня. Недавно Сейн подошёл ко мне, крепко-накрепко обнял и пообещал, что больше меня никуда не отпустит. Я видела, как он заметил меня впервые после нашего приезда, и потом смотрел на меня так всегда, когда замечал. Это взгляд полный гордости. Мне было очень приятно, но я смогла лишь легонько его приобнять и сказать: ― Спасибо. Нам пора работать. И снова ночь. И снова слёзы катятся одна за другой. Я стараюсь зажимать в зубах халат, чтобы всхлипы были не такими громкими. Солдаты не должны проснуться, их сон я должна защищать, а не нарушать. Халат уже знатно намок и от слюней и от соплей, поэтому пора его постирать. Ах точно, времени нет. Что ж, я лишь тру свои веки, да и иду к умывальнику. Каждую ночь одна и та же процедура. Иногда, мне кажется, что лучше бы я совсем не знала его. Зачем мне так страдать, лишний раз загонять себя в свой давно промокший и растерзанный угол? Просто я себе каждый раз нагнетаю, каждый раз думаю об этом и заставляю поверить в иллюзию собственного обмана. Я такая дура. Закрываю кран, похлопываю свои щёки холодной водой и смотрю на себя в зеркало. ― Jumala Ukko. Я просто разозлилась на себя в этот момент. Но это поначалу. Потом подумала, что это не я, ведь нельзя же так измениться за пять дней. А потом я просто упала на давно привыкшую к моим падениям древесину и завыла. Слезы пробегали от век до самого края носа, они смешивались с соплями и падали куда-то к моим коленям. Губы в этой тьме подрагивали, каждый раз пытаясь что-то сказать. А этот приглушённый, но слышимый вой раздался по всей уборной. Пальцы медленно сгибались и разгибались перед моими глазами, будто пытаясь отвлечь меня, как маленького ребёнка громкой игрушкой. Я увидела спутавшиеся в косе волосы, мёртвые зрачки, вокруг которых потемневшая синева и красные пятна вместо белых глазниц. Также впалые скулы и ссохшиеся губы, бледную кожу и огромные черные круги под глазами. Мне стало страшно от вида себя. Я просто отвратительна. Почему Рик был достоин смерти? Почему он погиб, а не я? Это же такая честь! Мои руки вцепились в лицо, словно хотели отодрать эту мерзкую жухлую кожу, а губы открылись в искорёженную и безумную улыбку. Да, нужно снять с себя этот ужас, ведь меня такой не должны увидеть. Я не должна вспоминать о тебе, я не должна думать о тебе, я не должна скорбеть о тебе. Я не должна! ― Ты умер, ты умер, ты умер, ты умер! Умер, умер, умер!!! Мёртв, Рик, ты Мёртв!!! Содранный голос продолжает реветь от этой неминуемой правды, а слёзы не останавливаются. Я же ... жить должна, да? Голова падает на пол, а руки вновь и вновь стараются расцарапать всё лицо. Я же должна ценить себя и помнить всех, кто был со мной? Раз за разом я бьюсь лбом о пол, каждый раз всё сильнее размахиваясь головой. Я же это делаю, потому что просто устала... Останавливаюсь. И плакать, и царапать, и биться ― всё перестала делать. Я должна поспать и отдохнуть. Нужно встать и дойти до комнаты. Это же так далеко. Веки медленно слипаются, а сознание уходит во что-то очень далёкое. Это всё потому, что я сильно головой ударилась, да? Хочу спать... Спать. Что-то приятное подо мной. Мягко и тепло. Словно в чьих-то объятиях. Так тихо и спокойно вокруг, хотя скрип стула рядом всё же мешает наслаждаться этим блаженным моментом, а ещё солнечный свет бьёт в мои закрытые веки, что в любом случае придётся очнуться. Какая-то комната с плотным пыльным воздухом. А эта самая пыль медленно плывёт по пространству между лучами солнца из приоткрытого окна. Такой бардак может быть только у одной особы, которая скорее всего в другой комнате. Почесав свою глупую головёшку я смахиваю одеяло и уже сижу на кровати. Неужели, она даже мне нашла скудненькую ночнушку. Смотрю на свои ноги: все в мерзких кровоподтёках ещё с вылазки, тонкие и неуклюже болтающиеся. Смешок, лишь смех вызывает эта картина. Какая жалкая картина, однако. ― Ханджи, давно не виделись, ― говорю я вошедшему сзади майору. Поворачиваюсь, ой как я ждала этот взгляд. Чистосердечный с каплей жалости, но с большим негодованием, таким добрым и переживающим. Я этому коряво улыбнулась, даже как-то хитро. ― Что ты на меня так... ― Когда ты в последний раз ела? ― раздаётся её серьёзный голос. Время лыбиться подошло к концу. ― Позавчера. ― Спала? ― С вылазки не падала на подушку. ― Чёрт бы тебя побрал, Софи! Для чего ты себя изводишь? ― она обошла кровать и встала прямо передо мной, загораживая весь свет, который хоть чуть-чуть делал моё лицо лучше. Всё тот же взгляд, только он стал ещё злее. А мне остаётся лишь смотреть на него, прямо и ни о чем не переживая. Мы играли в эти гляделки где-то минуту, и мне это надоело. ― Да брось ты, заработалась просто, ― махаю рукой, подсмеиваясь и зачесывая свой затылок. Быстро встаю, что аж чуть не упала вновь, и пошла в сторону двери. ― Я пойду, спасибо за приют. ― Если Рик умер, это не значит умирать самой. Остановилась. Смотрю перед собой. Пыльный пол. ― А сколько ты похоронила друзей? ― спрашиваю, всё также смотря себе под нос. ― Достаточно, чтобы выработалась привычка. ― Ясно, а я впервые с таким столкнулась. Дай мне признать его смерть, дай мне смириться. Дай понять, что он умер, ― глаза наполнились слезами, но они так и не выпали из век. Сжав кулаки, я старалась их остановить и продолжать говорить. ― Понять..., что Рик мёртв. Мне нужно справиться с этим одной, иначе я не смогу хоронить близких мне людей дальше, а это придётся сделать. Я знала, на что иду. Я знала, что в живых останутся не все. Знала. Но не думала, что это будет так тяжело. Почему же я тогда справилась с этим разлагающим чувством боли? Почему же сейчас я не могу смириться? Может, потому что среди раненых я не увидела его, не сказала: «Будь аккуратней, капитан», не поверила в его смерть. Почему же ты умер, Рик? ― Софи, прошу, не наделай глупостей, ― Ханджи подошла ко мне и протянула платок со своего нагрудного кармана. Я взяла его и медленно вытирала свои сопли, опять их развезла. ― Сегодня похороны. Будь на них и приведи себя в порядок, пожалуйста. Она оставила меня одну. Очнувшись, я аккуратно сложила платок и подошла к своим грязным вещам. Только сейчас до меня дошло, что я бы вышла отсюда в сорочке. Хех, совсем растерялась. Привести себя в порядок, значит... Ах, точно. Я с вылазки ещё и не мылась... Колеблется черная ткань моего платья, черные ленты на груди у солдат и тёмно-синие цветы у вышестоящих в руках, но в моих глазах они тоже чёрные. В колонне из живого коридора шли кадеты, которые несли гробы. Много их было, я даже считать не хотела. С пустым взглядом я смотрела на всю эту картину издалека, на маленьком пригорке около кладбища. Потом посыпалась земля на те самые черные коробки. Тела героев сгниют там, так и не обретя свободы, совершенно никакой. Хотя они за неё бились, отдали свои жизни, но их снова заперли в эти чёртовы стены, навсегда убрав этот азарт. После командор зачитал речь, и солдаты по команде сделали три выстрела в небо. Все начали подходить, класть цветы, просить прощения за что-то, в общем, всё как-всегда. А через час здесь уже никого не было. ― И вот я здесь, Рик, ― я встала напротив надгробия моего учителя и друга. Рядом с ним теперь букет тёмных цветов и очаровательная красавица будут часто находиться. Надеюсь, в его глазах я была красавицей. Этот холодный камень, памятник с его именем, теперь он Рик Миллор, и теперь с ним мне придётся разговаривать. А всё же ведь повторяется, да? Точно такая же ситуация, одиннадцать лет назад. Всё другое, даже мир изменился, но этот холодный взгляд. Эта усталость в моих глазах, от слёз и жуткой боли, вот что остаётся неизменным. Я неизменна. Ещё изменилось то, что я не одна здесь. Тяжёлые и ритмичные шаги направлялись к этой же могиле. ― Сегодня день встречь какой-то? ― я поворачиваюсь направо и вижу такой же взгляд Леви. Он тоже устал. ― Даже мёртвого повстречала, вот это да. ― Мне Ханджи передала сделать что-нибудь с твоим хреновым состоянием. ― Сюда ты тоже для этого пришёл? ― Сюда я пришёл, чтобы попрощаться со своим другом. А по поводу её просьбы: я послал её. ― Пхе, это в твоём стиле, ― немного усмехнулась. Дальше мы смотрели на его имя и молчали. Нам стоило просто стоять и не думать ни о чём. Зачем? Здесь есть человек, который смотрит на нас и ругает за громкость. Хотя, ему наверно лучше слушать чужие голоса, чтобы узнавать новости или слушать рассказы близких. ― Он напоследок передал это, ― Леви протянул мне сжатый клочок бумаги. Моё сердце сразу же пропустило удар, словно это последнее, что оно делает. Дрожащими руками я хватаюсь за это письмо, максимально не желая его раскрывать. Оно меня попросту убьёт изнутри.― Сказал, если его не станет отдать тебе, а ещё один ― его матери. Медленно раскрываю его, через силу разгибая пальцы. Судорожно вдыхаю и стараюсь сфокусировать взгляд. «Удивлена, что письмо отправлено к тебе? Я, если честно, тоже. Не знаю, как объяснить, но наши тренировки сделали тебя другой в моих глазах. Ты всегда была такой серьёзной и холодной. По штабу ходила шутка, что ты капрал в юбке. Но то, как ты переживала за своих пациентов, как расстраивалась неудачам в обучении, как улыбалась новым победам, показывает, что ты не просто кусок льда, ты живая девушка. И как на девушку я посмотрел на тебя, когда впервые ты улыбнулась именно мне. Эта жизнь, которую ты хранила в себе внутри, давала другим надежду и веру в собственные силы. Ты поднимала людей на ноги не своими навыками врача, а своей энергией и целеустремлённостью, даже если ты сама этого не видишь. И, если я сейчас лежу в сырой земле, не будь плаксивой дурочкой. Лучше улыбнись мне так же, как и всегда. Не хварай, Софи, и всегда стремись к жизни. Рик Миллор» Письмо всё промокло. Он сказал улыбнуться, но как я это сделаю? Если в рот попадает эта солёная и противная жидкость? Ты просто гад, Рик, зачем ты его написал? Я хотела спокойно смотреть на то, как тебя провожают в последний путь, а ты всё испортил. Рёв разошёлся по всему кладбищу, отдаваясь где-то далеко в моей голове. Засранец, просто полный засранец. Вдруг на моё левое плечо упала тяжёлая рука, которая медленно поглаживала меня. Его сила и энергия давала мне шанс на то, чтобы взять себя в руки. Раз, два, три, и я спокойно смотрю на этот холодный камень. И вместо холодного взгляда по щекам бегут слёзы, а губы тают в улыбке. Леви опускает руку, а после протягивает мне белый платок. Они что, все сговорились? Я аккуратно вытираю слёзы, чтобы потом не пришлось отстирывать свои сопли на капраловском платке. У Ханджи я откровенно высморкалась, да ещё и кашлянула туда пару раз от пыли. Вытерев всё и посмотрев на Леви, говорю: ― А сегодня не найдётся бумажной волокиты? ― Сначала поешь, а потом разберёмся. Пошли уже. Капрал развернулся и направился в сторону штаба. Я посмотрела на его силуэт и вдохнула чистый воздух. Да, Рик, ты прав, нельзя сдаваться и нельзя умирать. Я буду жить, не смотря ни на что. Буду тебе назло. И нет, ты не умер. Ты навсегда жив в моём сердце. ― Здесь неточность в отчёте, ― протягиваю бумагу Леви, указательным показывая на ошибку. После ужина и вечерних перевязок я сразу пришла сюда. За спиной алеет закат, не давая облакам оставить свой белый цвет, а рядом со мной сидит капрал. Мой любимый стул, моя любимая работа и любимый человек. Не сказка ли это? Медленно разбирая бумаги, я начинала успокаиваться. Всё-таки у Леви в комнате такая тёплая и уютная атмосфера, что только здесь быть и хочется. Так тихо и умиротворённо ― то, что нужно такому куску льда как капрал. ― Опять этот Оруо, безграмотный болтун, ― Леви взял бумагу и начал переписывать отчёт в чистовик. ― Ой, да брось, ты же любишь своих подчинённых, разве не? ― лукаво улыбнулась я, подталкивая капрала за плечо. Тот укоризненно посмотрел на меня, да продолжил. ― Мда, только ты тщательно это скрываешь. ― Проверь пока следующий. ― Ну серьёзно, что, даже не поделишься этим? ― Софи, хватит трещать мне под ухо. Работай, давай, ― теперь у него свирепый взгляд. Я с улыбкой наблюдала за этим, подперев щёку рукой. Потом он продолжил писать, а я всё смотрела на него. ― Тебе следует побриться. ― А тебе следует закрыть свой рот. ― Ой, не будь таким злым, мы не виделись с самой вылазки. Мне совсем было скучно без твоего паршивого настроения и леденящим взглядом, ― капрал уже перестал на меня обращать внимания, даже когда я завуалированно его оскорбила. Кстати, с каких пор я стала такой смелой? Сейчас я намеренно провоцирую его, чтобы посмотреть на его эмоции; понять, из-за чего он злиться или радуется... другими словами ― я что, хочу его узнать получше? Не в того ты втрескалась, Софи. Своим мыслям оставалось лишь смеяться. Встав, я подошла к окну и открыла его. Моментально вспомнилась та самая ситуация со звёздами; также закружился тюль, также капрал сидит сзади меня, и также я восхищаюсь этому виду. Боги, как красиво! Вот только я действительно осмелела: в прошлый раз я спросила, можно ли открыть окно. ― С твоим здоровьем и так полная хрень, закрой окно, ― пробурчал Леви сзади. ― Такое удовольствие – грех пропускать, ― понежившись ещё немного, я вернулась за стол. Посмотрела на капрала, а он зашмыгал носом. А потом... впервые на моей памяти чихнул. Да так громко, что я дёрнулась. Леви заболел, ебана в рот. ― И кто мне сказал про херовое здоровье? ― я вскочила и сразу закрыла окно. Подошла к нему, опрокинула на спинку стола и прижала губы к его лбу. Горячий. ― Да у тебя лихорадка. Когда у тебя это началось? ― После вылазки. ― Тогда какого хрена ты не обратился ко мне или Сейну? ― Это же обычный жар, сам пройдёт. Просто сегодня хуже стало. ― И с чего это? Неужели меня увидел, и сразу в голову кровь хлынула, а? ― немного усмехнулась, хоть не до смеха нихрена. ― Ты, блять, дура. ― Сегодня просто ветер сильный. У тебя было охлаждение, а потом ты зашёл в тёплое здание, вот ты и простудился сильнее. Тебе нужен немедленный покой! ― теперь я абсолютно серьёзна. Строго смотрю на него, а он пытается оттолкнуть меня своим холодным взглядом. Не получится, я привыкла. ― Я же сказал, всё само... ― У тебя лихорадка из-за того сотрясения в лесу. Ты, гад, так и не подошёл ко мне после вылазки, я должна была тебя осмотреть! Пойми, это не шутки. Из-за этого могут пойти осложнения в будущем, если будешь так же разгуливать с простудой по штабу. Но главное ― заразятся другие солдаты, ― о, да, я знаю его слабое место. Он весь скорежился, стал ещё злее, но мне без разницы. ― Ложись на кровать, я сейчас принесу лекарства. Я отпустила его, потом быстрым шагом направилась к двери и, открыв её, сказала: ― Только попробуй не лечь, капрал. И вот, я уже сижу с ним час третий. Температура Леви по ощущениям уже достигла около 39 градусов. Прикладывая компрессы и вливая ему жаропонижающее, я старалась победить эту заразу, но это было не самое сложное. Сложнее видеть, как он страдает. Часто вздыхая и закатывая глаза, Леви проклинал весь этот мир раз двести. Его горячее дыхание могло обжечь, а тело вовсе сгорало от непрекращающейся боли. ― Во...ды, ― раз за разом повторял он. От этого хриплого и тихого голоса в груди неистово защемило, так больно и жестоко. Стало страшно, нереально страшно. В голове пронеслись возможные картины дальнейшего будущего. Что же сейчас происходит? Я только смогла вытащить его из лап смерти в прошлый раз, почему же теперь это происходит? Нет, нет, нет, нельзя этого допускать. Совсем немного, но мои руки затряслись. Боги, нет! Только не паника! Я же избавилась от неё, нет! ― Софи..., успокойся. Капрал сказал это на выдохе, легонько сжав мою трясущуюся руку. Верно, чтобы от всего этого избавиться, мне нужны близкие люди. И сейчас только он может мне помочь, и только я могу ему помочь. Не время для этого, Софи. Кто ты? Врач или тряпка? Взяв себя в руки, я протянула ему стакан воды, на который он с охотой накинулся и осушил до конца. Теперь расстёгиваю пуговицы его рубашки и прикладываю компресс. Снова даю отвар, который Леви с отвращением пьёт, немного давясь. ― Тише, тише, ― голос немного дрогнул. Да, я такая слабая и хилая, но он... совершенно другой, поэтому справиться с этим, во что бы то ни стало. А я должна внушить ему эту силу, чтобы быть с ним рука об руку, и чтобы также помогать, как и сейчас. Уже глубокая ночь. Грудь капрала спокойно вздымается, он уже давно спит. Наверно, он также как я не спал всё это время. Работа, ответственность за павших солдат и товарищей. После вылазки у него множество проблем, и попросту нет времени даже позаботиться о себе. Опять же, в его стиле. И сейчас долгожданный сон пришёл к нему, хоть и через такие неприятные обстоятельства. Забавно, но он так мило спит. И не сказать, что это наш холодный и строгий капрал. Но он же на самом деле не такой. Я в этом убедилась ещё давно, ещё тогда, когда только увидела его. Я с самого начала поняла, что он лишь показывает этот стержень, чтобы не было так ужасно принимать смерти и боль от других. Эта чёрствая оболочка... как же он устал от всего этого. Мой бедный капрал, бедный Леви. Температура спала, слава Богам, хоть это было сделано колоссальными усилиями. Я даже запаниковала от того, сколько отваров пришлось влить в него. Ладно, пусть отдыхает. Медленно встаю и подхожу к столу. Ещё столько отчётов нужно пересмотреть. Сажусь на его «королевский» стул, надеюсь, за это он меня не прибьёт. Медленно перебирая бумагу за бумагой, я даже не заметила, как мои глаза моментально слиплись, и я упала в бездну сна. Какое-то щебетание за окном разрушило мой и так не крепкий сон. Я так устала, а поспать нормально так и не получилось. Ну, конечно же, у меня же вместо кровати стол! Эх, отлично я тут устроилась. Отдирая какие-то бумаги, прилипшие к щеке, я повернулась к капралу, спит. Обернулась назад, сейчас только раннее-раннее утро. Теперь посмотрела на бумагу... Он тоже этим должен заниматься? Что за шутки, чёрт возьми. В моих руках был чёрный конверт. Да, именно его вручают семьям погибших, сообщая об их смерти. Вот только письма раздали уже давно, чтобы родственники пришли на похороны. Значит..., поэтому он и не подошёл ко мне. Ему приходилось терпеть и писать их. Ох уж этот капрал, абсолютный кретин. Подхожу к нему и присаживаюсь на колени рядом с его лицом. Аккуратно убираю прилипшую чёлку со лба. На это он глубже вдохнул и что-то тихо промямлил. Я сдавленно усмехнулась. Он такой невинный и уязвимый сейчас. Всё-таки я недооценила свою тягу ко сну, поэтому, прям в этом же положении, сложила голову на руки и медленно прикрыла глаза. Уверяю вас, от силы прошло полчаса, как я услышала движение рядом со мной. Открыв глаза, я увидела перед собой открытые глаза Леви, и просто утонула в них. Этот уставший и сладкий взгляд... просто забирает тебя с собой в дали, где есть лишь лёд. Там так холодно, но неописуемо красиво. ― Почему ты спишь здесь? ― Захотелось посмотреть на тебя, до этого спала за столом. ― Надеюсь не на моём стуле. ― Надейся, ― я потянулась, знатно зевая и издавая какое-то мычание китов. ― Нужно проверить температуру. Я осторожно подняла его волосы, которые снова прилипли ко лбу, и прижала губы. Вроде бы уже не так плохо. Я отпрянула от него и... как-то неожиданно наши лица стали слишком близки друг к другу. Он смотрел на меня, и я смотрела на него. Такой момент уже происходил, но тогда это был момент страсти или выплеск адреналина. А сейчас... эта сладость проносится тонкой нитью между нашими взглядами. Он аккуратно кладёт руку на мою щёку, поглаживая её большим пальцем, и примыкает к моим губами. Я медленно закрываю глаза, тая в таком нежном и долгом поцелуе. Опять это чувство в груди, будто я готова полностью отдаться ему и быть его навсегда, оно такое опьяняющее и желаемое. Да, я хочу, чтобы он меня целовал, чтобы обнимал, чтобы был рядом, ведь теперь я не могу представить свою жизнь без него. Ведь... ― Я тебя люблю, ― отстраняясь, я говорю ему. Вчера я полностью убедилась в этом. Когда я увидела его страдания, мне было также невыносимо больно. Я не хочу, чтобы это повторялось. Я буду с ним, чтобы защищать его и спасать в нужные моменты. Да, это смешно, ведь речь о сильнейшем воине человечества, но для меня он просто парень, у которого непосильная ноша. И эту ношу мы будем нести вместе. На мои слова он лишь тяжело выдыхает и в последний раз дарит мне момент сладкого ощущения его губ. Для него слишком тяжело сказать эти слова. Для такого как он, воспитанного в условиях выращивания живого оружия, очень тяжело признать и показать эту слабость мне. Я всё и так знаю, поэтому киваю ему и легонько улыбаюсь. И в ответ мне эта же улыбка ― то, что действительно для меня подарок. ― Эх, с моим-то хреновым здоровьем я точно заражусь. ― Значит, я, наконец, вернусь к своей работе. ― Так это твой план. ― Не глупи. Нет, я уже не сглуплю, ведь самая большая глупость в моей жизни - это связаться с тобой.***