ID работы: 6683268

И пусть звёзды плачут

Гет
NC-17
Заморожен
446
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
232 страницы, 25 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
446 Нравится 237 Отзывы 154 В сборник Скачать

Глава 22. Фальшивый дом.

Настройки текста

***

      Я усадила Леви к корням огромного дуба, присела напротив него и начала осматривать рану. Его ресницы дёргались, будто борются с огромной тяжестью на веках. Ему хочется закрыть глаза, пропасть в тишине собственных мыслей, отключить разум..., но нельзя. ― Леви, смотри на меня, тебе нельзя терять сознание, слышишь! ― я испугалась. Кончики пальцев дотянулись до его мягкой щеки, немного сминая её. Он измученно посмотрел на меня, а те самые ресницы были уже все в крови. По его векам стекала кровь со лба, протягивая дорогу к моему страху. ― Maillman maioilman... (В обители земной...) ― Только давай без твоей параши, ― хрипло и недовольно выкладывает он. Уголки моих губ привычно потянулись вверх, мне всегда хочется улыбаться ему. Он жив, хоть немного не цел, но жив. Веки больше не могут держать мою радость, и из них катится одна слеза. Он вскинул бровь в недоумении, но потом всё понял. ― Ты так сильно напугал меня... ― опустив голову, говорю, глотаю слёзы и шепчу ему такие сокровенные слова. Ненароком я подумала, что, если бы его не стало, я бы была не против быть съеденной этим титаном. Неужели, я соврала Рику? С самого начала у нас бы ничего не вышло. Потому что я полюбила эту грозу в его глазах. Соль катится по щекам, неприятно пройдясь по маленьким ссадинам и ранам. Но их пытаются остановить грубые и шершавые пальцы моего спасителя. Именно он меня спас от всего. Именно поэтому я испытываю такие чувства. Он большим пальцем аккуратно пытается убрать эту соль с опухших век, а я всё смотрю на свои колени, на которые падает эта влага. Я поднимаю взор и мягко улыбаюсь, замечая его спокойные черты лица. ― Всё хорошо, ― на выдохе шепчу я. Он убирает выпавшую прядь с хвоста за ухо, и по моему телу проносится рой мурашек, заставляя покраснеть мочки. Немного замявшись, я судорожно вдохнула, а он убрал руку, всё также смотря на меня. ― Нам нужно сообщить, что мы здесь. Есть ракетница? ― Это и не нужно, ― хрипло отвечает он. Я не поняла такого и уже хотела сказать, что плохой из него юморист, но сзади послышалось ржание лошадей и скрип колёс. К нам приближалась повозка и остальной отряд. Ура! Пару солдат на лошадях обогнали остальных и быстрее всех подъехали к нам, спешно прыгая с лошадей. Как оказалось, это были Гюнтер и Эрд, они обеспокоенно побежали ко мне, ошарашенно косясь на капрала. ― Что за кислые рожи? Уж не обольщайтесь, драить весь штаб вы будете в любом случае. ― Капрал... ― тихо сказал Гюнтер, и я готова поспорить, что ещё бы чуть-чуть и он пустил слезу. Неужели они так полюбили своего начальника? Вот только Эрд толкнул своего товарища по плечу, как бы говоря держать самообладание. И эти оба посмотрели на меня, ну наконец-то! ― Помогите ему дойти до повозки, только очень осторожно, у него сотрясение, ― вкрадчиво объясняю, на что солдаты решительно кивают и направляются к Леви. Тот что-то недовольно пробурчал, что сам всё может, но из-за головной боли и покачивания со стороны в сторону, всё-таки соглашается. Тем временем я побежала к повозке, хвала Богам, Петру заменили. Я открыла навес и распрямила его, уже светит солнце, пусть воздух проникнет в эту ссохшуюся ауру. Раненых солдат прибавилось, а ещё трупов..., их я отодвинула, чтобы пройти к своим больным. Сразу достала аптечку и начала подвязывать, накладывать шины, дезинфицировать. Более-менее сделав первичную обработку ранений, а благо тут только солдаты с ранениями и парой переломов, я пронесла воду к каждому. Они должны обязательно пить. Осмотрела каждую повязку, у одного солдата нужно её заменить. Достаю ткань с бинтом и ватой, аккуратно разрезаю старую, насквозь провонявшую кровью обмотку и приступаю к новой перевязке. Закончив с этим, подошла к солдату без ног, у него всё в порядке, нужно лишь сделать переливание. Но это нужно сделать, когда мы будем не здесь, в перевале. Как я поняла, мы уже приближаемся к нему, как раз туман развеялся и можно спокойно разглядеть всё. К повозке уже подходил раненый Леви со своими товарищами. Я подошла к краю, они быстрыми аккуратными движениями посадили его к остальным измученным солдатам. ― Спасибо вам, ― не знаю, что бы я без них делала. Они спустились на землю, смотря на меня своими чистыми глазами, показывая мне благодарность в виде кивка. Я дёрнула уголком губ и присела к Леви, он молча наблюдал за нами, странно оглядываясь вокруг. ― Их так много... ― А? ― Впервые так много раненых, обычно они умирают сразу, ― тихо шепчет, оглядываясь вокруг. Я тяжело вздохнула и продолжила искать нужные травы. Ему нужно дать то, что я прихватила в последний момент: жаропонижающее и противорвотное. Найдя нужные пузырьки, я протягиваю их ему. Леви внимательно осмотрел стекло, повертев его несколько раз, на наличие грязи, наверно. Но у меня всё стерильно! Он выпивает, хмурясь и строя гримасу пренебрежения. ― Фу, бля. ― Это тебе не чай, ― забираю опустошённый бутыль и проверяю голову. Медленно, но сильно, продавливаю в некоторых местах кожу, отчего слышу шиканье. Я укоризненно посмотрела на него, но продолжила, массаж сделан. Теперь прикладываю вату, пропитанную спиртом, а после тянусь к той самой мази, создавая толстый слой. Как обычно придавливаю всё ватой и обвязываю чистой тканью. Леви немного поершился, но боли так и не почувствовал. Закончив, я спокойно выдохнула, промокнула бинт водой и начала стирать застывшую кровь на его лице. ― Уж это я сам могу, ― цокает он. ― Дай мне поухаживать за тобой, не всегда приходиться лечить сильнейшего воина, ― без какой-либо ехидности сказала я. Он, как всегда, закатил глаза, ведь не любил этого пышного имени. «Сильнейший-воин-человечества», Леви любил пафос и чувство доминирования, но это его просто раздражало. Все остальные не сильнейшие? Те, кто просиживают свою задницу и пытаются обвинить Разведку во всех своих проблемах, лишь могут ставить ярлыки, не понимая, что здесь все сильнейшие воины. А песни будут слагаться лишь в усладу Леви, забывая о тех, на чьих трупах они греют свои головы. Несправедливость. Вот что он слышал вместо этого яркого клейма. Ему оно не нужно было, ему бы живых солдат, да здоровых людей.       Сильнее сжав тряпку, я полила его слипшийся в крови глаз и тихонько промыла. Такой груз нести, хоронить всех, кто был рядом, молча вспоминать о них. Я не раз видела, как Леви достаёт списки и бутылку крепкого такого алкоголя. Тактично предлагая мне рюмку во время заполнения бумаг, я отказывалась, но внимательно наблюдала, с какой горечью он вычерчивал имена, своим корявым, иногда не понятным почерком, как хмурил брови, как сильнее сжимал перо. Я боялась, что на моих руках умрёт хоть один человек, а Леви винит себя в смерти тысячей. Мне лишь можно было закрыть глаза и мучительно представлять, что он испытывает. Оттерев всю спёкшуюся кровь, я протянула ему флягу, и он с охотой начал пить. ― Теперь понимаешь, почему я просила так много воды? ― он лишь привычно хмыкнул, а я с улыбкой наблюдала за ним. Мне послышался тихое мычание сзади, я повернулась и увидела просыпающуюся Петру. Она смущенно потёрла глаза, но заметив, кто перед ней сидит, поспешно отдала честь. ― К...капрал! С вами всё в порядке? ― меня немного рассмешила это ситуация. Она выгнула спину, словно пружинка, и громко так, чуть не разбудив всю повозку, воскликнула. Я еле слышно хихикнула, а Леви вальяжно расселся, будто пользуясь своим положением. Петра такая решительная и сильная девушка, но перед Аккерманом наивная дура, честное слово. ― В норме. Сама как? ― ответил ей капрал. У той заблестели глаза и покраснели щёки. Она быстро закивала головой вся красная и смущённая. ― Вот и славно. ― Как обстановка на поле боя? ― Приближаемся к базе перевала, ― кратко ответил он. Пока они продолжали беседу, я тихо подобралась ещё к одной сумке, там уже не медикаменты и травы ― кое-что посерьёзней. Руки перебирают жёлтый пергамент, на котором вычерчены имена солдат, их возраст, вес... И группа крови. ― Сейн, слушай, а из-за чего в основном происходит летальный исход за стенами? ― как-то спросила я, ещё когда только подала заявку на полигонного врача. ― Откусил тебе голову титан, и прощай. ― Нет, я говорю про те случаи, когда врач ещё что-то может сделать, ― тогда мы с ним пили чай, медленно смотрели, как развиваются кроны деревьев за окном. Сейн оторвал чашку от губ ― задумался. ― Наверно, от потери крови. Откусят руку ― обработал или прижёг рану, и готово, но если немного опоздать, то и это не поможет ― солдат просто умрёт, ведь ты не успела.       Вот оно! В этом мире нет капельниц, нужных растворов, но есть мои знания. Если интерпретировать некоторые вещи, такая проблема решится сразу. Для этого я провела тщательный анализ: каждый солдат проходил специальное обследование ― по нему я определяла группу крови. Солдат пробежал, весь красный и вспотевший ― первая или вторая, у мужчин в основном отрицательная подгруппа, у женщин ― положительная. И это лишь начальный этап. Такими незамысловатыми решениями, я смогла добиться очень важного для этого мира открытия. Проблема состояла лишь в резус-факторе. Я пыталась его определить, собрав некоторые образцы крови, но для этого нужны цоликлоны. Воссоздать такое здесь ― тщетная попытка, ведь они производятся из смеси моноклональных антител, вырабатываемых в телах мышиных гибридов. Но я провела опыты по созданию аналогии, естественно для этого нужна химическая реакция. Собрав смесь из шипучих растворов и добавив туда дрожжи, у меня получился аналог раствора, который способен разделить белую оболочку клеток крови от эритроцитов. Опыт был такой: в залитую этим раствором пробирку я добавила свою кровь, закрыла и тщательно взболтала. Кровь, словно выпала в осадок, а всё остальное было прозрачным. У меня положительный резус-фактор, и всё вышло, как и предполагалось: белая слизь в растворе не была замечена. Дрожжи как бы поглощают эритроциты в себя, а слизь резуса не подходит по консистенции для этого, она должна отделиться от крови. Тоже самое я проделала с кровью Сейна, а после ― взяла анализы у солдат. Осталось только проверить этот опыт в практике; сначала проводила переливание на вороне, после добровольцем стал Сейн. Без лишних вопросов он протянул мне руку, и я перелила пару кубиков своей крови. Благо у нас совпадает и группа, и фактор. Вроде бы главврач не слёг и не умер, значит, система работает. Исследования и тщательный анализ были проведены не зря. Сейчас мне это необходимо: я должна перелить кровь солдату без ног. У него 3-я положительная, в повозке нет нужного мне донора, поэтому придётся дожидаться перевала. Уже скоро мы прибудем к месту.       И вот, наконец, повозка остановилась. Я сразу вышла: перевал представлял собой маленькую пещеру, в которую даже трёхметровый титан не войдёт. Запах... такой противный, сыростью и кровью несёт ― остаётся лишь морщить нос и плевать на это. Осматриваюсь, одни восседают около своих лошадей с поникшими головами, тараторят себе под нос молитвы, лишь бы забыть пережитый ужас; другие слоняются вокруг, передают еду, наполняют газом баллоны, перевязывают больных. Сильнее сжимаю кулаки и иду к одному из тех солдат, которые защищали нашу повозку. У него подходит кровь для моего пациента. ― Вы Лис Харистон? ― спрашиваю его. Тот переводил дух после долгой и «весёлой» поездки. Лишь качнув головой, он продолжает смотреть куда-то вдаль. ― Пройдите за мной. Солдат медленно встал и направился за мной. Его пустота в глазах прекрасно говорила, что с ним произошло. Да уж, не лёгкая ноша не только у тех, которые несут ответственность за жизни других, но и у простых друзей она велика. Я лишь прикрыла глаза под свои мысли: страшно даже представить, что стало бы со мной. Покачиваясь со стороны в сторону, солдат медленно перебирал ногами к повозке, и, казалось, что вот-вот он упадёт в своё отчаяние. Выдохнув, я постучала ему по плечу, тот обернулся, устало взглянув на меня. ― Может вам настойку дать? ― спросила я. Ну а что, ему бы не помешало. На секунду в глазах солдата появилась лёгкая искра, и он мучительно засмеялся. Так тихо, легонько, совсем не надрывая живот. Просто он устал: устал видеть смерть, поэтому может себе позволить лишь скромную улыбку. ― Не помешало бы. Если мне такая девушка нальёт, не помешает, не помешает, ― раздался хрипловатый голос. Уголки губ приподнялись, всё-таки хоть немного, но получилось его растормошить. Конечно всё оставшееся время солдат смотрел себе под ноги, пинал какие-то мелкие камни, а я ничего не могла поделать. Хочется помочь, но с потерей кого-то дорогого не получится. Я попросила Эрда и Гюнтера помочь некоторым раненым выйти наружу ― им нужен свежий воздух ― ещё они взялись за перекладывание трупов в другую повозку, где уже хранились мёртвые тела. А я с донором наоборот вошла туда. Солдат присел, осматривая моего пациента без ног, и сильно нахмурился. Я не обратила внимание и начала готовить всё к переливанию. Шприц, спирт, вата ― всё на месте. ― Сейчас я возьму у вас кровь, ― предупредила я, тот вновь качнул головой. ― Можете выпрямить руку. Сжимайте её и разжимайте. ― Так? ― спросил он, правильно выполняя мои действия. Когда вены разбухли, я остановила его, протёрла смоченной ватой нужное место и воткнула иглу, потихоньку набирая кровь. Солдат сморщился и заскрипел зубами. В нашем мире такая процедура – норма, поэтому все к такому привыкли, но здесь это диковинка, и достаточно болезненная. Взяв нужное количество, я приложила к ране вату и попросила держать некоторое время. ― Можете быть свободны, ― теперь я поворачиваюсь к больному, делаю почти тоже самое, но кровь наоборот вливаю в его тело. ― Как себя чувствуешь, всё в порядке? ― Внутри всё сухо, ― хрипло отвечает. ― Это нормально, сейчас станет лучше, ― пообещала я, также протерев всё ватой, и уже по привычке протягиваю ему фляжку с водой. Следующим будет солдат с открытым переломом, у него 2-ая отрицательная. По данным такая же кровь у Миллора, как раз найду его. Всё это время за моими действиями наблюдал тот Лис Харистон, будто чего-то ожидая. Пришлось обратить на него внимание: поворачиваюсь к нему. ― Слушай, а ты знаешь Рика Миллора, не мог бы ты его найти и позвать сюда? ― спрашиваю его.       Я почему-то никогда не думала о том, что Боги могут ошибаться; всегда была уверена в их правде, ведь они всемогущие, а мы простые люди. Их знаки ― не пустые совпадения. Мне казалось, что, если я закрою глаза на их попытки связаться со мной, моей душе будет суждено попасть в свои же страхи. Я никогда не оспаривала это, старалась вслушиваться в ветра, молилась во время беды. И меня слушали, ведь я слушала их. Мне тогда приснилось, что Леви – дорогой мне человек – умрёт. Я противилась, не слушала судьбу. И в итоге, он жив. Значит, что получается, Боги ошиблись? Я не знала таких сюжетов, когда так происходило. Но сегодня я ошиблась. Боги никогда не лгут. Не ошибаются. И то, что я придумала себе в голове ― попытку увильнуть от их решения ― мне отдалось жуткой болью внутри. ― Рик Миллор мёртв.       Что?       Я отодвигаю солдата, выхожу из повозки, но ничего не вижу. В глазах пелена, которая мешает идти дальше; она пытается меня уничтожить, надев свой кафтан смерти, искалечить, убить, растоптать. Эта жестокость, эта боль, эта утрата. А ведь он жил надеждой и верой внутри себя, сделал немало для человечества... и просто стал мне другом. Не знаю, куда я вышла, но здесь никого нет. Ярко светит солнце в мои раздражённые солью глаза. Да, именно оно виновато: эти лучи спровоцировали мои слёзы. Ничего больше. Никто больше. Я смотрю на него, всё равно вода стекает из глаз, зачем закрывать их? Так делают мертвецы, которые где-то в своих снах мечтают увидеть этот свет вновь. Да, Рик, теперь смотри моими глазами. Сильнее сжимаю рубашку на том же месте, и тихо-тихо слёзы капают на неё, показывая сердцу всю горечь. Мёртв. Мёртв. Мёртв. Рик мёртв. Принимай, Софи, это и надейся на светлые виденья Богов, ведь они видят всё. Даже твои попытки оставить всех счастливыми, ну и себя, конечно. Нет крика, нет воя, есть лишь шелест травы где-то вдалеке, за этой каменной стеной. Хотя кто-то сзади ещё часто дышит, хлопает своими ресницами и тихо наблюдает за мной. ― Тебе нельзя вставать, Леви, ― заглатывая слёзы и тщательно потирая веки от них, я поворачиваюсь к нему. Тот мрачно смотрит, ничего не говорит. А я смотрю на него, тоже ничего не говорю. И вообще ничего не надо. Совсем. Чёрт возьми, я снова вру себе и своим мыслям. ― Ты сильно будешь против, если твоё плечо намокнет? ― говорю, смотря в пол. У меня просто не останется сил сдержать свою боль, если посмотрю в его расстроенные и тусклые глаза. ― Сильно..., ― да, если посмотрю на него, то будет очень больно, но, услышав этот тяжёлый, хриплый, истощённый голос..., перестанешь ощущать себя. Просто подхожу к нему, упираюсь лбом о плечо, не прикасаясь к нему. Мне так спокойнее, безопаснее и теплее. Хоть и грудь ноет, хоть и руки трясутся давно, хоть в голове и мыслях нет порядка... я хочу ощущать это. Он положил ладонь на мою макушку и еле-еле приобнял за плечи. Странная поза, с учётом того, что мы совсем недавно целовались. Но он так осторожно всё это делает, чтобы слышать, сколько слёз упало. Леви совершенно точно устал считать. Ведь этот момент тянулся долго, изнурительно. Мне больно было лишь смотреть на него, а тут он всё слышит, всё знает. Так стыдно, что он испытывает такое, терпит это, ведь ему остаётся лишь смотреть. От этого ещё тяжелее, и нужно перестать скорбеть. Есть я, есть он, есть люди. А Рик был. Нужно отпустить это «был». И переключиться на «есть». ― Я в порядке, ― отстраняюсь от него, смотря куда-то в сторону. Леви лишь долго вздыхает, что делаю и я. Сложно это объяснить, но возле него, будто витает спокойствие. Лишь приблизившись к этой ауре, я могу дышать без передышки. Но вот его глаза..., они будоражат во мне всё. И сейчас, всего на секунду, я заметила этот серый блеск.       Нет, не в стиле Леви плакать ― у человека есть главный стержень, который ломается при жуткой боли. И этот стержень ― тоска о чём-либо, о ком-либо. В его обычно серых, не выражающих эмоций глазах сейчас тоска о друге, ведь не только для меня Рик был важен. Есть ещё его друзья, знакомые, а самое главное мама. Все мы тоскуем и беспокоимся, что в нашей жизни больше не встретится дорога Рика. Она оборвалась навсегда. Поэтому, прощай.       Во-первых, я рассердилась на Леви: какого чёрта он встаёт, когда ему нельзя (?); во-вторых ― у меня был больной без донора; в-третьих ― произошла весьма неоднозначная ситуация: ― Капитан Эрвин, пройдите в повозку, пожалуйста, ― позвала его, стоя за спинами главнокомандующих. ― Я сейчас занят, ― коротко, не так как обычно, отвечает Смит. Интересно: лицемерит, улыбается тебе, обходительно общается, но как дело доходит до самого главного ― шкура моментально спадает. Я лишь сильнее сжала свои кулаки, молясь о спокойствии своих рук: ещё начнётся трясучка, и можно прощаться со мной. ― Это нужно, чтобы спасти солдата, ― чуть громче и настойчивее сказала. Тот поблестел своими глазами, нахмурил брови, но с глубоким вздохом, будто не хочет этого, отвлекается от своего дела. ― Что нужно? ― спрашивает мой донор, активно шагая впереди меня. Видимо, действительно торопится, вроде бы они разрабатывали план возвращения. Не прошло и суток, как мы уже отправляемся домой. Не знаю радоваться или нет: человечество просто потеряло достойных солдат, но ни к чему не придвинулось вновь. Я надеялась, что если здесь окажусь, может, узнаю что-то стоящее. И смерть Миллора будет не пустым эхом слёз в этой пещере, а героическим поступком во благо новой теории. Хотя так в любом случае и есть. Он был героем, умер героем. ― Присаживайтесь, пожалуйста, ― мы уже были в повозке. Здесь остались лишь тяжело больные: всех остальных перенесли в другие повозки. Я сразу заметила привычное сверканье, это незыблемое любопытство, пытающиеся убить мои секреты, вымораживает меня. Сначала язык, потом массаж, теперь и это! Эрвин осматривал повозку как-то слишком воодушевлённо. Ничего такого в больных людях я не вижу, кроме уставших глаз. А вот Смиту всё равно, он то увидел стоящий кадр во мне ― излечила даже безногих! Да, весёлые истории моей индивидуальности.       Я уже машинально проделываю всю операцию, как обычно не торопясь, сделав всё стерилизовано и в нужных дозах, в общем как положено. Вот только этот взгляд меня раздражал... Эрвин прямо дырявил меня: хотел, падла, понять эту соль. Не всегда встретишь переливание в таком-то веке. Закончив, я возвращаю своё внимание к нему и как всегда говорю: ― Спасибо, можете ... ― Постой, что ты сейчас сделала? ― спрашивает Эрвин, сведя брови ― знак того, что серьёзности мне не избежать. Безвыходность моего положения даже не стоит раскрывать, поэтому устало вздыхаю и достаю картотеку, чтобы он взглянул на неё. ― Это переливание крови ― очень сложная, но действенная процедура. В ней куча тонкостей: нужно, чтобы кровь у людей подходила друг к другу, ведь, если ошибиться, может произойти летальный исход. Процедура требует одинаковые параметры крови, они написаны в картотеке. У каждого человека они разные, но, если совпадают, то кровь можно перелить. Это очень долго объяснять... ― Эрвин долго смотрел и слушал. Я уже давно молчала, а он всё пялился то на мои руки с шприцом, то на намокающую от крови спиртовую ватку. Чего же он хочет? ― Жду доклад по поводу этой процедуры и процента смертности твоего сектора, ― коротко закончил он, дёрнув взгляд в сторону выхода, после Смит ушёл. Мне осталось лишь тяжело вздохнуть и потереть глаза. ― Jumala Ukko anna minulle voimaa (Священный Укко, дай мне сил)       Время близилось к рассвету. Наш полк уже сотрясал обстановку вокруг топотом копыт ― мы возвращались домой. Это было ночью специально для того, чтобы особи не встречались. Я всё также ехала в повозке, наблюдая за раненными. Слыша их равномерное сопение, на душе становится спокойно, ведь они спят и видят далёкие сны без каких-либо мучений. Лунный свет пробирается в повозку, лаская моё уставшее тело. Эх, у меня действительно не осталось сил. Веки мучительно тянуться вниз в тишине моих мыслей, они такие робкие и далёкие, что хочется лишь поддаться им в глубокий сон. Кончики пальцев онемели от холодного спирта, обрабатывающего раны; куча мозолей и ссадин расползлись по моим рукам, а давно спёкшаяся кровь уже стала моим привычным цветом кожи. Меня покачивает со стороны в сторону, специально давая повод уснуть. Цокот копыт, словно рябь по воде ― тихая и безмятежная ― скользит по воде общего дурмана.       Ничего сейчас не существует, есть лишь краткое понимание спокойствия. Эта тонкая нить чувств натянулась до предела: нет чего-либо, чтобы ощутить боль, или страх, или радость, или гнев. Есть только моё прозрачное тело в лучах лунного блеска, оно тихо затухает и пропадает здесь же, в темноте. И больше я не чувствую кончиков пальцев, и больше я не слышу лошадей, и больше меня не качает в стороны от повозки.       В этой пустоте ничего не существует, есть лишь тьма. Только мы сами можем создать здесь свой собственный мир, тот, который хотим видеть, в котором хотим быть. Здесь, в пелене сознания и мертвенного сна, возможно обрести движимую страсть. Поэтому для меня сейчас появится свет, и озарит он эту белую простынь ощущений, побледневшее тело обретёт краску, мир вокруг станет моей фантазией.       В этой пустоте пробьют колокола церквушки на окраине деревне, запоёт кельтский хор пожилых служителей их Бога, протрещат в их руках свечи; и не пройдёт мимо церкви подданный Его, зайдёт и промолвит свою молитву. Девушки в платках придут и вознесут цветы на могилке за церквушкой, чтобы их Бог защитил от дьяволов своих близких. На окраине деревни, все идут туда и возносят свою преданность их Богу, а с другого края прошепчут молитвы верные Богам, чьи судьбы стали явью, другие люди. Прогремит гром средь тех лесов, и окрасится небо в яркий свет на мгновенье, ветер завьёт мелодию тоски, а дождь прольёт в такт ему свои мольбы. Всё стало так знакомо, и не хочется что-то изменить. Закончат петь молитву с той окраины, а на другой ― застынет шелест страниц огромной книги. Зазвенят спицы в руках старушки, запищит чайник на плите, надуются щёчки у маленькой девицы. И бабушка ей скажет заново читать, заново учить строки из той книги. А после старушка скажет такие родные слова: ― Священный Укко! Софи, хватит вредничать! В этом мире так пусто, так страшно, так невыносимо, что хочется заполнить его красками жизни, воспоминаниями судьбы, что хочется вернуться к тому звону, к той молитве, к тем строчкам из книги, к тем родным словам. Веки дрогнули, и в мерцании холодной луны прокатилась тонкая слеза тоски.       Прошло где-то два часа, раннее утро. Грохот открывающихся ворот раздался по всей округе. Медленно до нас доносился запах города: свежая выпечка, вонь канализации, дым из печи. Но самое главное, что в нём было ― это дом. Запах чего-то родного и безопасного, что укроет от всех страхов, что спасёт несчастных солдат. Я переместилась к кучеру повозки, чтобы увидеть эту картину в деталях. Счастливые глаза всего корпуса горели ярче солнца: они прошли этот ад. И, если честно, я смотрела также. Да, это клетка для всех нас, да, опасность всегда рядом, но нет ничего хуже, когда нет места, которое можно назвать для себя «домом». Я вдохнула полной грудью, а по губам прошлась улыбка. Впереди меня открывается путь по Сигансине, и эти живые улицы дарят мне такое тепло, что невозможно сдержать свои эмоции. Измученные глаза, все в слезах и спёкшейся крови, сейчас счастливее, чем когда-либо в моей жизни, а искорёженная улыбка ― самая искренняя. И вот, наше войско переступает через границу ковчега. Прикрыв глаза, я вдыхаю этот воздух и говорю себе: ― Я дома.

***

Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.