Ты умер зимой 91-ого

Он не ожидал, что многолетнее строительство коммунизма так и не будет окончено, что попытка преобразиться и улучшиться обернётся опустошением, ухудшением ситуации. Теперь он уже ничего не изменит. Подорваны связи и отношения с бывшими союзниками, уничтожена социалистическая система, разрушены все планы и надежды на светлое коммунистическое будущее. Он всё больше намеревался утопить нахлынувшие проблемы вместе со слезами, каждый раз касаясь губами холодного горлышка бутылки, наполовину наполненной водкой. Но ничего не менялось, даже погода за окном оставалась отвратительной. Как только в такую пургу принесло этого назойливого американца? Брагинский презирал его. Сейчас не время ненавидеть, когда внутри так паршиво, что лень махать кулаками и оскорблять. Какой-то малолетка почти полвека назад развёл истерию по поводу некой коммунистической угрозы, надвигающейся на запад, на ту самую Европу, которая, вроде, не сможет противостоять такому наплыву социалистов, поражённых красной чумой и заражающих ещё не оправившихся от войны европейские страны. Чушь. Лицемерие и желание угодить себе-любимому. Эгоистичная сволочь, которой всё сходит с рук, которая обогатилась и развилась за счёт Второй Мировой. Ненависть к Джонсу постепенно росла, а навязчивость Америки была не скрываема. Она проявлялась во всех его действиях по отношению к Советскому Союзу, тот, в свою очередь, её терпеть не мог да американца в придачу. Тихие неспешные шаги доносились из коридора полупустого дома, входная дверь которого была открыта нараспашку. Иван сидел на полу, опершись спиной о стену и держа в дрожащей ладони бутылку. Он знал, что Альфред рано или поздно заявится к нему, прочитав последние новости. Джонс медленно прошёл в комнату, нервно кусая губу.       — Как всегда без стука? Америка вздрогнул, услышав сзади севший голос, обернулся и заметил Брагинского, который глядел на него из-под козырька фуражки.       — Зачем пришёл? Забыл чего?       — Тебя, – американец встал перед ним и продолжил. — А как же Беловежское соглашение?       — Ну и? Я сдохну скоро. Подумаешь, «новое политическое мышление» в голову ударило.       — Оно и свело тебя с ума. Ты говоришь какими-то загадками! – игнорируя слова Джонса, СССР вновь приложился к бутылке, но тот резво выбил её из рук, из-за чего Иван бросил на него возмущённый взгляд. — Перестань пить эту дрянь, сопьёшься, как твой нынешний президент. Брагинский проследил глазами за бутылкой, что со звоном грохнулась на пол, образовывая под собой прозрачную лужу. Казалось, именно так бежало время его существования, именно так объединялись страны-союзники в коммунистический лагерь и ОВД, как капли, перерастающие в жидкие полосы... После недавней ссоры от него отвернулись все, почти все. Кроме его "любимого" врага, что выносит мозг и по сей день. Гонки вооружений ему мало, что ли? Все попытки Альфреда стать ближе к Советскому Союзу были обречены на провал ещё при одной мысли об этом – Иван отгородился от него «железным занавесом», тем не менее был до зубов вооружён. Ему, кроме дипломатических отношений, никаких больше не надо. Теперь он думал, как отреагируют на его смерть в мире.       — Коммунист! – Америка несколько минут махал рукой перед лицом русского, а когда это не помогло вывести его из размышлений, юноша обхватил ладонями его лицо и приблизил к своему. — Я с кем разговариваю? – Джонс резко понизил тон, переходя на шёпот. Американец добился своего – на него обратили внимание и сейчас вглядывались чуть ли не в душу пронизывающим, пугающим взглядом. Во время Холодной войны Альфред не позволял себе вот так касаться столь недосягаемого и свирепого коммуняку, теперь же позволила ситуация.       — По глазам даже видно, как ты меня ненавидишь. Почему?       — Потому что ты мерзкий сучонок, что вечно показывает своё превосходство над другими, тем самым унижая и втаптывая в землю, – прошипел Иван, вцепляясь пальцами в запястья Джонса и продолжая смотреть ему в глаза, тот замешкался, явно не ожидая услышать такой непонятный для него ответ.       — Что? Зачем ты говоришь по-русски? Я не понимаю этих слов!       — Ты этого никогда не поймёшь. СССР с отвращением отпихнул Америку от себя, поднялся на ноги и, пошатываясь, направился к выходу. Тот поначалу непонимающе глядел вслед, но как только понял, что русский вышел на улицу в сильную метель, понёсся за ним. Заметив Брагинского посреди высоких сугробов и то, как он озадачено вглядывался в снег, Альфред начал беспокоиться. Иван постоянно что-то шептал на русском языке, следовательно, американец ничего не понимал. Он лишь растерянно и испуганно смотрел, осознавая, что может произойти. Вдруг Джонс судорожно позвал его.       — Иван! Русский быстро обернулся, а на глазах заблестели слёзы. Несмотря на всю его жёсткость и бесстрашие, ему совсем не хотелось умирать.       — Они меня бросили, – успел пролепетать Брагинский, прежде чем почувствовал чужие тёплые губы на своих. Поцелуй был нежный, мог стать даже приятным. Иван заскулил, и Америка разорвал поцелуй, чтобы отдышаться. Взгляд русского нисколько не изменился, Альфред лишь ощутил, как по щекам побежали холодные слёзы.       — Я тебя не бросал, – тихо вздохнул Джонс и шмыгнул, уткнувшись носом в его грудь. Он крепко обнял СССР, вцепился в него мёртвой хваткой, опасаясь, что Брагинский вот-вот покинет его. Иван положил ладони на плечи американца и вдруг резко впился пальцами в них, чувствуя разливающуюся лавой по телу боль.       — Лжец, – сквозь тяжёлый ком в горле выдавил русский, с силой отталкивая от себя Америку, от чего того отбросило на несколько шагов, и он погряз в сугробах. Советский Союз резко втянул через зубы холодный воздух и, не поднимая глаз на Альфреда, упал спиной на снег, шипя от боли, пронизывающей его. Джонс находился в недоумении, отказывался осознавать, что смерть страны происходит именно так. Вдруг около Ивана он заметил кровь, а вскоре его слух пронзил визг, и американец зажмурился. Когда крик перешёл на тяжёлое дыхание, Америка осмелился посмотреть на Брагинского и осторожно подполз к нему. Он лежал, не двигаясь, смотря стеклянным взглядом в небо, но при виде его Альфреда начало непроизвольно трясти. Тут русский вздрогнул, будто возвращаясь в настоящий мир суровой реальности, где на него негодующе и тревожно смотрел Джонс.       — Брагинский? – приглушённо спросил американец, прикладывая свою ладонь к его щеке. — Ты... в порядке?       — Уходи, – коротко прошипел Иван, с отвращением убирая его руку от лица.       — К... Коммунист, я тебя не узнаю!       — Я уже не коммунист, радуйся, мерзавец, – он напряжённо глядел на Америку, на его смазливую рожу, которая так и просила кулака. Это непонимание, что явно бешено носилось в лазурных глазах, раздражало больше всего. — Не смей меня так теперь назвать. Отныне я только Россия.       — Rossiya, – неуверенно медленно повторил Альфред. — Rossiya! Брагинский, отряхнувшись, поднялся, опираясь о юношу, и собрался было удалиться, но вдруг в его руку вцепился Джонс. Он лишь начал отпихивать его прочь, бросая презрительный взгляд.       — Rossiya, почему ты так поступаешь? Я же люблю тебя! – навзрыд кричал американец, перегораживая тому дорогу. Иван тяжело вздохнул, всем видом показывая свою ненависть к нему, но сдержанно ответил:       — Потому что не хочу второй раз ошибаться. Не хочу верить в твою ложь снова, – и обошёл Америку, закрывая за собой дверь. Альфред оставался некоторое время тупо стоять и переваривать ситуацию. Брагинский до сих пор его не любит, и осознание этого ещё больше его расстраивало.       — А я всё равно буду любить тебя, Иван...