Поверить тебе

В тот вечер они попрощались, как чужие. Махмуд даже подумал – не примерещился ли ему тот краткий миг, когда Заганос-паша искренне улыбался, а в фиолетовых глазах мелькнуло совершенно иное чувство, не похожее на его обычную настороженность ко всему и всем. «Нам трудно придется друг с другом». Это было то, о чем Махмуд ни с кем не смог бы заговорить. Почему-то он вспомнил, что обещал написать Ибрагиму из столицы. Но как в письме рассказать о нескольких последних днях? Даже лучшему другу, от которого раньше не было никаких тайн, Махмуд не признался бы, как быстро рухнули воздушные замки, возводимые день за днем. Когда-то, подростками-огланами*, они, бывало, прятались где-то в укромном уголке, подальше от других мальчишек, и мечтали о грядущих подвигах. «Я хочу вернуться в Хизар и стать наместником… я встречу свою ни-шан, мы построим дом, вырастим сад, у нас будут дети…». «А я буду служить на границах, как отец. Я не допущу, чтобы туркам снова угрожала война». Теперь у Ибрагима есть всё, чего он желал: он женился на Мириам, перестроил родительский дом, посадил деревья, стал отцом очаровательных близнецов. Он осуществил свою мечту. Поведать ему свою нынешнюю историю – всё равно, что объявить о поражении в жизненном бою. «Мой ни-шан воспринимает меня то ли как досадную помеху, то ли как пешку в игре!». А ведь еще предстоит эта светская свадьба, будь она неладна. То-то будет развлечение для всех знатных гостей. Люди готовы сделать развлечение из чего угодно – будь то чужое счастье или чужое страдание. Эту прописную истину Махмуд слышал не раз, но лишь теперь она коснулась его самого. Служить на границе было намного легче! По крайней мере, он знал, какая опасность его ждет. * …Слава небесам, что в названой семье его не расспрашивали о его будущем с ни-шан. После поездки в казармы за городом Махмуд заглянул в гости к Эсме-хатун, та, как всегда бывало, угостила его шербетом и чаем, внимательно выслушала его рассказ о проведенном смотре… и просто пожелала удачи, когда он, услышав бой настенных часов, сказал, что должен выезжать на еще одну встречу. - Пусть будут небеса благосклонны, - ласково сказала пожилая женщина, обнимая его. Знакомый с детства аромат лаванды, знакомое тепло. Ох, если бы вы только знали, Эсме-хатун, как мне сейчас необходима благосклонность высших сил!.. Махмуд выехал заранее – хотелось добраться до храма, не спеша, посмотреть совершенно иным взглядом на уже знакомые места. Красные черепичные крыши, песочно-желтый кирпич стен, темно-серые камни брусчатки… в мещанских кварталах, несмотря на довольно поздний час, все еще кипела жизнь. Дети играли в мяч, бродячий музыкант сидел в тени дерева и бренчал веселую песенку на лютне, рядом собралась толпа, мелодичным голосом подпевала девушка, а высокий парень обнимал ее за плечи. У обоих на запястьях красовались браслеты со знаками солнца и луны. Компания солдат вышла из буффе**, весело переговариваясь и смеясь над вольными шуточками. За ними увязалась огромная рыжая лохматая собака, один из мужчин остановился, порылся в заплечном мешке и бросил ей что-то съедобное. Всё как обычно… взгляд невольно цеплялся за такие мелкие подробности, будто нарочно, чтобы заглушить мысли о главном, о том, что тревожит больше всего. Махмуду казалось, что, проживи он хоть сто лет, он будет помнить и песню с привязчивым припевом, и то, как собака тыкалась своим длинным носом в колено прохожего, и то, как взлетал вверх темно-красный мяч. Он покинул шумный квартал, и на смену песням и смеху пришла тишина. Слегка шелестел ветер в кронах деревьев, где-то вдалеке раздался крик птицы. Через какое-то время вдали показались очертания храма. Сияюще-белый купол, высокие колонны, прозрачно-чистая вода в фонтане. Юноша оставил коня у коновязи под присмотром храмовых послушников и вошел во дворик, пройдя к фонтану по аллее, у которой росли белые цветы. Небо темнело, меняя цвет. Подсвеченная с помощью кристаллов и свечей, вода переливалась множеством самых невообразимых оттенков. Раньше, - казалось, в прежней жизни! – приходя в храм воды вечером, Махмуд видел только слегка колеблющуюся тьму. Теперь же он застыл на месте, завороженный тем, как поблескивают розовые, лиловые, голубые и алые блики. - Вы пришли даже раньше времени, - уже знакомый спокойный холодный голос прервал его мечты. – Прекрасно. Чем быстрее мы закончим с этим ритуалом, тем лучше. Махмуд обернулся и ехидно сказал: - Я тоже рад вас видеть, Заганос-паша. Пусть этот змей знает, что не только у него есть чувство юмора! «А всё-таки он надел тот плащ, который я ему подарил…». Они вошли в храм. В таинственной полутьме мерцали свечи, зажженные у целебного источника. Жрец, молившийся у воды, умолк и поднял голову. - Благослови вас волна, дающая жизнь. - Пусть четыре волны смоют зло, сколько бы его ни было… - голоса мужчин прозвучали почти одновременно. Но следующую ритуальную фразу Заганос-паша продолжил сам: - Пути судьбы неисповедимы, и всё же каждый шаг человека приближает его к ни-шан. - Пути… судьбы… неисповедимы… - прошептал Махмуд, чувствуя, как в горле будто перекатывается колючий ком. - Волна не приемлет лжи, но благословляет тех, кому суждено разделить все радости и беды жизни и вместе перейти в вечность, - спокойно отозвался жрец, жестом велев пришедшим опустить в воду свои кристаллы-пирамис. Кристалл для каждого, верившего в силу воды, был самым ценным амулетом. Опустив пирамис в реку, ручей или фонтан, люди молились, просили о помощи… и именно пирамис подтверждал, что пара не лжет о родстве душ, темнея, если кто-то из будущих супругов приведен в храм насильно. Небеса строго карают тех, кто оскорбляет связь ни-шан. Цепочки чуть слышно зазвенели. Махмуд заметил, что кристалл Заганос-паши светился ярче, чем его собственный. Но оба ограненных кусочка стекла сияли одинаковым голубоватым пламенем. - Небеса благословили ваш союз, - кивнул священнослужитель. - Я, Зехир Заганос, первый в своем роду, признаю, что Тугрил Махмуд предназначен мне небесами. Мы будем друг другу солнцем и луной, и даже смерть не разлучит нас. Да знакомо же этой ледышке хоть какое-либо чувство?! Махмуд глубоко вдохнул и выдохнул, пытаясь успокоиться. Собственный голос звучал, будто чужой. - Я, Тугрил Махмуд, шестой в клане Тугрил, признаю, что Зехир Заганос предназначен мне небесами. Мы будем друг другу солнцем и луной… и даже смерть… не разлучит нас. Он протянул руку супругу, и вскоре почувствовал прохладное прикосновение пальцев и то, как запястье охватывает обручальный браслет. И закрыл глаза – только теперь он подумал о том, что брачный обет скрепляется поцелуем! Заганос властно притянул Махмуда к себе, уверенно впиваясь в губы поцелуем, будто утверждая право собственника. Но, инстинктивно потянувшись навстречу и обняв супруга, юноша почувствовал, как вздрагивает в его руках сильное и гибкое тело, а сердце бьется быстро, как у встревоженной птицы. Да, это было чем-то сродни попытке приручить птицу, уже раненную человеком или зверем, и страдающую от едва-едва затянувшихся ран. Только теперь ощущение становилось еще острее, до боли. Махмуд не сопротивлялся, позволяя ни-шан проявлять свою силу и власть. Голова кружилась, в какой-то миг даже стало трудно дышать. Только тогда Заганос отстранился, пытаясь выскользнуть из объятий, но Махмуд на миг удержал его, бережно проводя ладонями по спине. Прошептал: - Всё в порядке… всё хорошо… не волнуйся… - А все эти нежности в обряд не входят, - чуть слышный шепот напоминал шипение змеи. Махмуд выпустил Заганоса из объятий. Хрупкая прелесть момента будто разбилась на осколки. В сознании билась только одна мысль: «Чужие… чужие… мы еще чужие друг другу, он не хочет, чтобы я на равных вошел в его мир. Хорошо, я докажу ему, что могу быть равным ему…». Впервые за много лет во время молитвы юноша не чувствовал прежде знакомого единства с природой. Кристалл, взятый из воды, неприятно холодил ладонь. Махмуду казалось, что сейчас всё происходит не с ним, - будто это кто-то другой вместе с мужем покидает храм, идет по аллее… - Теперь… теперь я должен ехать в твой дом? – вопрос прозвучал неуверенно и как-то глупо. - Если ты о первой брачной ночи, так она состоится после светской свадьбы. Тебе ведь исполнится восемнадцать как раз через месяц, я верно помню? А тренироваться вместе мы можем начать уже завтра. Доброй ночи… мой ни-шан. «Он издевается надо мной, как тогда, на совете!..» Махмуд молча стоял и смотрел, как Заганос седлает коня и мчится подальше от храма так, будто его преследуют все злые силы мира. И только когда темный силуэт растаял вдали, юноша потер кончики большого и указательного пальца на правой руке – старый шрам, оставленный птицей, чувствовался до сих пор. Сокол или ястреб может сильно ранить, когда ему больно. С людьми часто бывает так же.