Никогда еще шаги не давались с таким трудом. Слава, болезненно морщась, очень медленно и аккуратно переставлял ноги — так, будто вот-вот свалится и поползет.
Он чувствовал себя таким заебавшимся, что не было сил на тревогу о публике вокруг — целью был толчок, где можно было укрыться и поплакаться.
Очень оригинальная идея; это Карелин понял, только зайдя в помещение: у раковины, тяжело облокотившись, спиной к Славе стоял парень в откровенно хуевом состоянии. «Мерзкая пьянь, блять», — пронеслось в мыслях, но стоило тому поднять голову, как внутренности обожгло холодным ужасом.
Это был Дима.
Думать о том, в чем он испачкан, совершенно не хотелось.
Завидев приятеля в отражении мутного зеркала, Ларин моментально постарался скрыть боль и ужас, но на него даже смотреть было тяжко. Отчего-то проснулась жаркая вина и отвратительное облегчение: невольно выдыхаешь, что произошло такое не с тобой, что твоя проблема еще не такая уж и огромная. Слава поспешно отогнал идиотские мысли.
Дима уже успел с грехом пополам умыться, особенно подолгу растирая ладонями лицо, но непрошеные слезы так и текли ручьями из уголков глаз. В очередной раз шмыгнув носом, он через силу, натянуто улыбнулся.
— Видишь, — с хриплым смешком обернулся к пораженному приятелю, — доломался. Надо в будущем почаще слушать других.
— Блять… — только и выдохнул Слава, не в силах уложить в голове жуткую мысль. И хочется поинтересоваться, поддержать, но собственное состояние подсказывает, что ворошить такой пиздец еще раз — просто пытка.
И чтобы понять, что все не так просто, Диме хватает пару секунд — стоит только заглянуть в глаза Машнова, в которых уже нет обычной игривой искры, а лишь мертвая затравленность.
И ужас. Ларин сглотнул тошноту и поспешно отвернулся, осознав, что по сути смотрит в Карелина как в зеркало — видит только собственную боль и муку. Вот это, блять, судьба.
— Может… перекурим? — ничего лучше придумать не удалось. К счастью, Ларин возражать не стал, лишь буркнул «точно не здесь». Бар не хотелось видеть вообще.
Единогласно порешали двинуться в квартиру Карелина, потому как от рези во всем теле едва добирались до выхода, не говоря уже о доме Димы на другом конце города.
Только-только рассветало, что было несомненным плюсом: на улицах тихо и безлюдно. Несмотря на то, что собственная одежда была не в лучшем состоянии, Слава отдал куртку озябшему от холода Диме — его рубашка превратилась просто в рваные клочья, полосками висящие на голом теле. Принимать помощь физически тяжко, а тем более благодарить — будто расписываешься в собственной жалкости — но Ларин все же закутался в куртку сильнее, словно желая спрятаться или скрыться.
От каждого шороха идущие рядом парни, впрочем, все равно нервно вздрагивали, и ковыляли так медленно, что дорога до квартиры заняла в два раза больше времени, чем обычно; та встретила мрачной пустотой, хотя, пожалуй, меньше всего сейчас требовалась публика.
Первым, что сделал Слава (после того как наглухо запер дверь) — судорожно разыскал несколько бутылок алкоголя; при виде их Дима резко дернулся, отчего у Карелина родились нездоровые подозрения. Впрочем, не хватало еще и обдумывать извращения, когда так погано на душе.
— Блять, Слав, мы серьезно будем бухать и плакаться друг другу?
— Как бабы, — подтвердил Слава. — В лучших традициях ванильных пезд* еще и подымим.
За внешним «горько-ироничным» видом скрывалась пиздецкая тревога — так, что почти срываешься в неконтролируемую панику, когда хочется кричать во весь голос от непонимания, страха и безысходности. Оба это понимали, оба стремились оттянуть жуткий момент и поддержать друг друга, но хрупкий, натянутый покой сломает любое неосторожное слово.
На балконе приятно обдувало свежим ветром. Морщась от боли, Слава облокотился о парапет.
— Тихо ты, — Дима в очередной раз шарахнулся от вида алкоголя, но все же, превозмогая ужас, отпил из горла, после передавая бутыль обратно.
Свинцовое молчание тяжелой тучей повисло над мужчинами, но никто не решался нарушить неловкую тишину: каждый знал, чем это грозит. Иллюзию безопасности и забытья никак не хотелось отпускать.
— Это был Мирон, — тихо, без вопросительной интонации, произнес Дима. Карелин смотрел в другую сторону, но поежился, как от холода, выдав страх — и обозначив тем самым скупое согласие.
— Мирон, — также тихо, по возможности безэмоционально подтвердил Слава, нарочито безразличным тоном.
Вновь повисло молчание, но всхлип Карелина прервал его. В дрожащем, почти что срывающимся, голосе ни намека на «безразличие».
— Тот мужчина… — Дима сразу вспомнил высокого мужлана, зажимающего приятеля в углу. — Прости, что я не помог.
Слава тяжело перевел дух, но нашел в себе остатки мужества выговориться начистоту.
— Он смотрел, пока… пока там был Мирон.
Ларин поморщился, живо представив картину, которая быстро сменилось воспоминанием из собственного горького опыта.
— И у него был пистолет.
— Он тебе угрожал?!
Слава сморгнул слезы и растерянно улыбнулся, пожав плечами, мол, ну, да.
— Машнов, ты, блять, должен пойти в полицию и написать на этого ублюдка заявление!
— А ты?
Дима быстро стушевался.
— Я не знаю их… его имени, — быстро поправился, но оговорка не ускользнула от внимания приятеля.
— Так их было несколько… Господи!
— Шесть… А может и больше, я не помню, — мрачно подытожил Ларин, устало закрывая лицо при жутком воспоминании и сползая по парапету на пол; Слава невольно передернулся от пробравшего ужаса, но комментировать он не осмелился. Только сейчас хватило сил разглядеть приятеля, выглядевшего откровенно пиздецки плохо: слипшиеся пряди волос (раньше Слава думал, что от пота, но сейчас отчетливо понял ошибку), разводы от слез и спермы — до конца не смытой — в том числе и по подбородку, и на шее, засохшая — на груди. Заметив пристально-изучающий взгляд Славы, Дима стыдливо закутался в куртку, прикрывая торс, но в глаза все равно бросались и разбитые в кровь коленки, и запекшиеся струи спермы на тощих бедрах, и потерянно-затравленное выражение в потускневшем зеленом взгляде.
Несложно угадать, что они делали, судя по тому, как Ларин отпрянул при виде бутылки; от гадкой мысли выворачивало и тянуло блевать, но Слава лишь опустился рядом с приятелем и осторожно прикоснулся к холодной руке, стараясь как можно отчетливее дать понять, что он пиздец как сопереживает; Хоть Карелин и не знает, насколько нужно сейчас сочувствие несчастному Ларину или пустые утешения.
Дима поджал губы, сдерживая рыдания, и отвел мокрый взгляд в сторону. Но руку не убрал.
— Я раньше думал, что по кругу пускают только шлюховатых девиц, — сквозь слезы, болезненно ухмыльнулся Дима и затянулся сигаретой. — А ты все-таки оказался прав.
— Мне очень жаль, — тихо прошептал в ответ.
И на душеньке погано, что тебе осталось?
— В итоге жизнь поимела нас всех, — горько рассмеялся Дима, не обращая внимания на уныние приятеля. Кажется, есть идея, как развеселить его.
Миллион проблем, да миллион дураков
Только ты наедине с потолком
Слава недоумевающе смотрит в глаза напротив, но принимает пакетик с порошком.
Стеклянных глаз последний поезд
Если хочешь — станцуй мне что ли
