Глаза цвета неба

Лети, перышко, Через полюшко, Смахни, перышко, Мое горюшко. С моего лица Смахни пылюшку, Обратися, стань Моим крылышком.       Константинополь — красивый и богатый торговый, — город просыпался рано. Громко с переливами звенели колокола, оповещая приход нового дня и начало утреней молитвы. В порту кипела своя оживленная жизнь. Сюда стекались товары и новости из всех стран. Толчея, запахи фруктов сливались с запахами экзотических пряностей. — Хлеб, горячие лепешки! Горячие лепешки с медом! — надрывно кричал зазывала с подносом. Желающие перекусить всегда находились. — Вино, лучшие вина Константинополя! — раздавались голоса тут и там.       Возле одного из кораблей в сопровождении двух охранников, грузчиков, писаря и управляющего торговался молодой голубоглазый высокий юноша. Царившая сумятица, гул голосов людей и животных, сливающийся в единый улей были ему вполне привычны. Егор Тимофеев, которому отроду шел всего-то восемнадцатый год, менял, спорил с капитанами, торговался с иноземными купцами и ощущал себя во всем этом, как рыба в воде. Хорошо сторговавшись следил он, как грузили товар на телеги, которые повезут в дальнейшем на их Тимофеевский склад.       Даже не вериться, что он живет здесь всего десять лет. Ему казалось, что здесь он и родился и был всегда. Именно в Константинополь, столицу Византии, и привез свою семью Иван Тимофеев. Здесь он арендовал дом. Правда, все в долг. Требовалось много сил. И Иван, и Настя, и дети, и дворовые: Пелагея, Акулина, Фрол, Никитка трудились дружно, как одна семья, и, казалось, вот-вот скоро они гордо поднимут голову и заживут свободно. Но через год глава семьи ушел в море и не вернулся. Капитан того злополучного корабля сказал, что попали они в шторм, и отца смыло в море. Мать была безутешна. Новый брак поправил бы их положение, но она уперлась. Нет, правда, она была еще молода, стройна и красива, многие купцы заглядывались, да чего греха таить, и сейчас заглядываются на нее. Но она всем отказала. Ждала отца. Договорилась о рассрочке платежа, молила пожалеть, войти в положение: осталась вдовой с детьми. Работала служанкой в богатом доме, чтоб покрыть долги. Работали все, даже младший брат Санька. Было очень тяжело, но они выстояли. У Егора где-то глубоко все-таки была обида на мать. Выйди она замуж за купца, жизнь их была бы куда как легче.       Егорий, или Георгий, как уже привычно на Византийский манер звали его, решил для себя, что и в любовных делах он не допустит промашки. Присмотрел себе невесту. Да, не красавица, зато отец ее входил в гильдию купцов, в которую Егорий как иноземец никак не мог вклиниться. Связей, открывающих двери и новые возможности для извлечения прибыли — вот, чего хотелось, что горячило его кровь. Но отец девушки выставил условия: чтобы у дочери была богатая свадьба, чтобы не стыдно было пригласить множество гостей, чтобы у молодой семьи был большой красивый дом; чтоб обеспечена была как надо.       С этой поры все думы его занимало лишь одно: как и где найти возможности для дополнительного заработка. Свободных денег было немного, большая часть была пущена в оборот. Закупался товар. Часть откладывалась на оплату долгов и налогов. Деньги за дом, в котором он жил с матерью, братом, холопами, до сих пор не были выплачены. Необходимо было вносить суммы еще лет пять, чтобы выплатить все. Тут выкроить на свадьбу сверх уже рассчитанной прибыли было не просто.       В толчее, от одного из капитанов болгарского корабля он услышал, что стали замечать в Болгарии ордынские сотни. Вина капитан привез мало. «Вскоре, если будет война, и вовсе перестанут приходить», — подумалось Егору. Следовательно, взлетят цены на римское вино. А если взять дешевое Византийское вино, да болгарскую печать на пробку поставить, можно было неплохо заработать. Егор принимал пришедший товар, проверял, суетился. Издали он увидел Алексиса. Раздолбая, кутилу, старшего сына богатого купца первой гильдии Адамиди. За дикие бесчестные выходки отец лишил его содержания, тот ловчился и выживал как мог. Ему было двадцать два года, но следы разгульной жизни уже оставляли на нем свой отпечаток. Лицо его было красным и опухшим. Волосы на голове прилизаны, явно не чесаны, но при этом на нем была свежая длинная туника. «Аристократишка!», — зло подумал Тимофеев. Егорий его не любил, но часто проворачивал с ним темные дела. А почему нет? Он сын купца перовой гильдии, его имя имело вес. — Здорово, брат Егорий! — протянул Алексис руку. От него разило перегаром. — И тебе не хромать! — протянул руку в ответ Егор. — Слыхал новости из Болгарии? — Да все знают. Вина, масло, шерсть, да много чего из хорошего товара не пришло. Значит, цены всяко возрастут. — Да…будет битва, — Алексис азартно потер руки. — Но ты не туда мыслишь, — Он прищурился и хитро улыбнулся. — Ты-то чего радуешься?! — Я знаю кое-что! Но скажу не бесплатно! — А ты уверен, что твоя весть стоит денег? — О да… *** — Ссышь, я так и знал. Мамка не отпустит! Не по зубам тебе! — Но ты это, за языком следи! Я поеду. — Смотри, моя доля пятьдесят процентов! — Тридцать! — Не на базаре! — Двадцать пять! — Ладно! Ладно… идет.

***

      Дальше от порта тянулись склады и торговые кварталы, которые представляли собой скученные деревянные и глинобитные дома, в которых проживали в основном торговцы, ломбардцы и ремесленники. В одном из таких домов, хоть и не очень богатом, но все же, в двухэтажном и деревянном с небольшим внутренним двориком, и обосновалась семья русича Тимофеева.       Анастасия Тимофеева сидела за большим крепким дубовым столом в залитой светом комнате и тщетно пыталась свести доходы и расходы, мысли ее все уходили не в ту сторону. Насте шел тридцать четвертый год. «Тридцать четыре, — думала она, — это много или мало?» У ее ровесниц в эти годы по десять-двенадцать детей, у нее только двое. Двое сыновей — это много или мало? Настя в двадцать четыре года стала соломенной вдовой, как говорят в народе, — это много или мало?       Она могла выйти замуж, но все ждала Ивана. Поначалу надеялась, что найдется, но годы шли… Да и не приглянулся никто вот так, в самое сердце. Глупость, конечно, в ее-то годы думать о таких вещах… Что она, девица наивная? Настя вздохнула. Сколько всего было… Сорвалась бы она сейчас в Орду за Иваном?! Да, прав был Иван, все ей приключений хочется! И по Руси поездила, и у ордынцев год прожила — сейчас это казалось какой-то сказкой! Надо же, и в настоящем сражении даже участвовала, и жива осталась. Ей вспомнился бой с хулагинцами… и почему-то вспомнилось, как Ногай вытаскивал ее из горящего шатра, как расстегивал бушлаг, и взгляд его темный, плавящий… Настю от таких воспоминаний бросило в жар. Она закрыла глаза, мотнула головой, словно отгоняя непрошеные мысли. «И что за думы в голову лезут!.. Интересно, где сейчас Ногай? Жив ли еще? …» Настя вздохнула. «Это все свадьба Егора, она выбила из колеи. Господи-боже, сын уже женится! Как быстро пролетело время!»        Настя вдруг стала ощущать себя старой. Все самое важное, интересное, надежды — все это кануло куда-то. Ну чего ей ждать от жизни? Что ее ждёт впереди? Внуки?! Внуки — звучит-то как! А они будут звать ее бабушка! Настя опять вздохнула. Надо смириться, унять тоску. Да ее время прошло, надо это признать. Все, хватит! Счета сами не сведутся! Работать.       В ее залитый уже полуденным солнцем рабочий кабинет влетел Егорка. Настя, вникшая в цифры, опять отложила бумаги. Нет, сегодня явно со счетами она не разберется. Ох, Господи, помоги, опять что-то удумал?! Егор часто носился из-за свадьбы со всякими идеями заработка. Насте не раз приходилось гасить его опасные планы. Всякий раз, если узнавала, диву давалась. Ну, чего еще выкинет! — Матушка, корабль прибыл из Болгарии с вестями, говорят, там батюшку нашего видели. — Брешут! — Это была далеко не первая такая новость. Если поначалу Настя верила, загоралась, то в последние годы убедилась, что все шарлатаны жадные до денег. — Да нет! Говорят купец… ну его Аднроникус узнал. Правда! Правда. Говорит он это! Матушка, не гляди так недоверчиво. Я хочу смотаться в Болгарию посмотреть. Корабль на днях отплывает. — Ну нет, одного я тебя не отпущу, вместе поедем! — Мам, ну чего я, маленький, что ли? А счета? Кто за всем смотреть будет? — Ничего, управляющий, Фёдор, — справится. Да и Саньке пора уже в дела вникать, а не только за прилавком стоять. Поеду. — А если не он это? Расстроишься. Да и не спокойно там. Говорят, война в Болгарии будет. Побереги себя. — Я была в бою! Ты думаешь, меня это остановит, если там твой отец?! Поедем вместе! — Решительно заявила Настя. Егорка был недоволен. Не так он все себе спланировал. Ну да ладно.

***

      Путь по Черному морю был тяжек. На море штормило. Настю удивило, что с ними отправился Алексис. «Да, по торговым делам, матушка, вместе безопасней», - Отмахнулся Егор. Ох, чуяло Настино сердце, что-то опять затевается. Ну ничего, она рядом, разберется с ними, если что. Трюмы корабля были пусты. Корабль их обошел главный Болгарский порт, в котором царил хаос из-за надвигающейся войны, и поплыл дальше, к небольшой рыбацкой деревушке — Тырново. Именно там, по словам Егора, видел Андроникус купца Тимофеева.        Погода стояла премерзкая, лил дождь. В такую погоду выходить из каюты не хотелось. Но Насте, жаждущей во всем разобраться поскорее, это не казалось проблемой. Она накинула капюшон дорожного плаща, и, подхватив под руку недовольно морщившегося Егора, шагнула с корабля. В местной таверне Егору сказали поспрашивать за деревней, где тянулись землянки и маленькие покосившиеся полусгнившие домики. Там ошивались потерпевшие, прибитые волной, совсем бедные рыбаки, да гуляющие лихие люди. Скорее всего, там мог быть человек, как сказывали, похожий на купца Тимофеева. И Настя с Егором, взяв с собой Фрола и Никитку, пошли вместе туда, куда показали им люди из таверны. В землянках жил совсем бедный, оборванный люд. Среди них был один и правда после кораблекрушения. Заросший, косматый, в грязной одежде. Русскую речь разумел. Архипом, сказал, звать. Был он холоп у боярина Давыдова в Киеве. В Болгарию плыли с товаром. Да помер боярин, а он два года как здесь. На Руси баскаки лютуют, жизни никакой нет. Возвращаться не хочет. — Может, с нами поедешь? Работу дам, — Предложила Настя. — Нее! Свободным привык, не хочу господам служить.       Настя вздохнула, не зная, чем еще помочь мужику — дала монет серебряных. Горько, тяжело было на сердце. Может, и Иван так где-то жив. Прибился куда, а вернуться не может. Жаль. Снова обманутые надежды. Пора уже смириться!       Надо бы плыть назад, но Егорка все откладывал, говорил, что из-за Алексиса он купца с товаром ждет. «Ладно, — думала Настя, — раз дела, что поделаешь? Останемся».       Потянулись хмурые, серые, дождливые дни, приносящие лишь тоскливые мысли. Жили на корабле, питались тем, что привезли с собой. Прошло дней пять, и тут с утра началась шумиха: Егорка, забрав слуг, вместе с Алексисом куда-то пропал. Остался только Фрол, помогавший на корабле капитану.       Настя забеспокоилась. Сын к вечеру не вернулся. И утром к завтраку никто не появился. — Где мой сын, Фрол? Сказывай! — потребовала Настя. Фрол давно служил холопом в их семье, знал порой больше, чем полагается. Потупился. — Не велено… — Кем не велено?! О, чует мое сердце недоброе! Где он, говори! — На поле он. В пяти верстах была вчера битва. — Зачем Егор туда поехал? Фрол замолчал и ничего больше не сказал. — Таак, опять что-то задумал. Собирайся, найди коней. Едем. — Там опасно! Сброд всякий! Матушка Анастасия Тимофеева, не надо! — Мы едем!

***

      На поле пахло железом, кровью и смертью. Летали с гарканьем вороны, слышались стоны раненых. От всего этого выворачивало желудок наизнанку. Настя порадовалась, что в беспокойстве за сына не позавтракала. Да, бывала она на поле битвы и после сражения. Но такое! И что делает здесь ее сын? Раненым решил помочь? Настя с Фролом спешились и вели коней под уздцы, ехать по полю было невозможно. Подол ее дорожного плаща и платья пропитался кровью и жидкой грязью. Настя глазами искала сына.       По равнине, усыпанной телами людей и коней, слонялись в основном мужики разбойного вида, женщин было мало. Настя заметно выделялась, привлекала любопытные взгляды. Фрол поёжился: «Ох, жди беды!». Они прошли уже далеко, когда Настю привлекла собравшееся толпа людей. Громко споря, ругаясь непотребно, выясняли, то ли делили что-то как попало одетые мужики. «Без Егора с Алексисом там явно не обошлось!» — Подумала Настя, подошла ближе. Сына в толпе не было. Настя протиснулась к центру. Внутри толпы, возле поверженного коня, лежал без движения воин. Богатые доспехи его, украшенные золотой вязью с драконами, стали предметом спора, переходящим, похоже, в драку.       Начался бой, двое сцепились на кулаках, но главный стоял поодаль, смотрел, чем дело кончится. Настя не обращала на них внимания, она присмотрелась к раненому. Рисунок доспеха показался ей знакомым, сердце бешено колотилась. «Нет!.. Нет, не может быть!» Она упала на колени рядом с ним. — Ногай?! Ногай! — звала она. Он не откликался. Лицо его было перепачкано грязью и кровью. «Может, не он?» Настя достала из рукава платок, начала оттирать у лежащего на земле щеки, лоб, нос, глаза. Платок пропитался кровью, палец провалился в рану. Ногай застонал. Пальцы Насти задрожали, девушка одернула платок. Рана была ужасна, вместо глаза было кровавое месиво. Ее замутило, казалось, живот потянулся к горлу. Настя стиснула зубы, тихо выдохнула, сглотнула. — Ногай, — позвала его она. — Смотрите-ка, он еще живой! — Бородатый мужик, похоже, победивший в драке, ухмыльнулся и достал кинжал. Настя среагировала мгновенно, схватив валявшийся рядом меч, направила в сторону подошедшего. — Только тронь его! И это будет последнее, что ты сделаешь! — Госпожа, не надо! Давайте уйдем! — потянул ее Фрол за рукав, но Настя словно не слышала. — Какая грозная! Уже боюсь! — съехидничал мародер, сверкнув щербатым ртом, но кинжал убрал. Толпа мужиков с интересом обратила внимание на Настю.  — Ой, мужики, гляди-то как! Будто пятерых живьем проглотила, да шестым поперхнулась, а Зацепа? — Толпа заржала, радуясь намечающемуся представлению. Рослый бородач, названый Зацепой, хмыкнул. Настя поняла, кто из них главный, опустила меч и обратилась к нему: — Отдай мне воина! Доспехи можешь себе забрать! Мне нужен только он! — И пошто тебе этот, — Зацепа склонился над Ногаем. – Кусок мяса! А? — Распрямился, сделал неприличный жест бедрами в сторону Насти. — Я-то тебе, красава, поболее сгожусь! — В толпе опять раздался дружный хохот. — Ты это, если где свербит, то почешись! — Зло ответила Настя. — А честную мужнину жену, речами своими охальными не смущай! — А коли ты замужняя на кой-ляд он тебе сдался?! — Не твоя забота! Отдай! — А кто тебе, голуба, сказал, что я тебе его отдам? Моя он пожива! Весь! И доспех, и он сам. Я, может, из черепушки его себе кубок сделаю? А?! — Снова заигрывая с толпой, подмигнул Зацепа. Толпа одобрительно загалдела. — Кубок? Больше провозишься! Да и не победил ты его в честном бою! Не докажешь…я сражусь за него! Как и все! — Настя махнула в руке мечом, призывая супротивника к бою. — Я с бабами не дерусь! Я с ними только люблюсь! Может, ты за него меня отлюбишь?! В толпе опять засмеялись. — Проиграть бабе боишься? — А коли выиграю? Велика ли мне честь от такой победы?! — Я за него заплачу! — О, вот! Вот, уже пошел меж нас сюрьёзный разговор. — Золотой плачу! — Золотой — это хорошо, но маловато! Не, любава-красава, колечко хочу, что на пальце у тебя, с камушком красненьким. — Настя закрыла глаза, тяжело вздохнула. Не сняла, дуреха, забыла! Ивана подарок. Даже в трудную, голодную годину не заложила. Жалко было. Как память жалко. Но здесь уже не поторгуешься, она выдала себя, свой интерес, и за меньшее не отдаст он ей Ногая.  — Идет, — кивнула она. — Но доспехи я сниму с него сама. — Ну и вкусы у тебя, красава. На кусок мяса позарилась! Что, голым не терпится узреть? — Оставь пошлые речи. Боюсь, как бы хуже ему не сделали, раны не растревожили.       Настя с помощью Фрола, осторожно, со знанием дела, отстегнула пластины доспехов. Кольчугу ей Фрол помогал снимать, приподнимая осторожно ордынца за плечи. — И перчатки, перчатки сними! Не забудь. — Снова влез главарь. Настя потянула перчатки, блеснул на руке Ногая перстень с зеленым камнем. Она поспешно закрыла его ладонью, незаметно сняла и спрятала в рукав. Отдала перчатки. — Хороши перчатки, тонкая работа. Думала, забуду? Ишь, хитрая лиса!       Ногая, оставшегося в пропитавшейся кровью рубашке, Настя накрыла своим плащом. Положила под голову платок. Толпа заскучала, люди стали расходиться по полю. Настя отправила Фрола в деревню за телегой, сама осталась ждать.       Зацепа с парой своих людей, отошедший было в сторону, с интересом поглядывал на видную одиноко сидящую Настю. Говорил что-то сальное рядом стоящим мужикам. Те посмеивались, смотря на женщину. Мысли в голове главаря мародеров роились не добрые. Он уже решился, но тут на горизонте появились люди с носилками, гружеными доспехами.       Настя узнала слуг и сына. Ей стало больно. Кем сын вырос?! Как не гнула она его, все без толку! Все мимо прошло! Не ожидала такого от Егора! Так низко пасть! Да и про отца явно наплел! Мать обманул! Окаянный! — И не стыдно тебе, Егорка, людей-то обирать! — громко крикнула Настя. Егор повернулся на знакомый голос. — Матушка, — растерялся он от неожиданности. — Ты почему здесь? — Да им-то, мертвым, не все ли равно! — влез Алексис. — Ты-то молчи! Наверняка, без тебя не обошлось! Все твоему отцу скажу! Вываливай все! Будем раненых с поля выносить!  — Ну, мам! Ну, ты чего! — Вываливай! А то, как вот этого, — Настя кивнула на Алексиса, — лишу всякого наследства!