Болото для лебедей

- Конечно же, он идиот, потому что даже кретины подростки курят траву, пока родителей нет дома. А он умудрился употребить тяжелые и вывалиться на Бродвей... У Карсона Филлипса слова застревают в горле, ведь он сам умудрился напиться виски и вывалиться на конференцию. У него все тело ломит и горит от оставленных синяков. Под рубашкой целые созвездия покрасневшей, посиневшей кожи и лопнувших сосудов. И тут два варианта: прошлой ночью его либо целовали, либо били. Наверное, все сразу. Наверное, с Куртом и не бывает иначе. Курт Хаммел - балетный, скандальный танцор. Курт-Бродвейский-мать-его-Хаммел. Больше скандальный, чем балетный. Про него ходило множество историй, но самые лучшие, конечно же, были от Карсона. Нет, его не пытались купить газеты, журналы, все-возможные-издания-города, он сам продавался. Иногда ему хотелось лететь, но чаще он вяз, падал, тонул. Делал все, что угодно, что вредило его крыльям. Его мать однажды назвала это выживанием. Интересно, а что мать Курта говорит в ответ на то, что ее сын танцор? Профессиональный, балетный... торчок. Он подсел глубоко и надолго. Танцевал с детства, курил-принимал-улетал с юности. Карсон думает, он привык. Это все навыки, скилл. Курту кажется, он считает звезды. Кажется, что звездная пыль оседает на пальцы, въедается под кожу и покрывает его кости. Ему кажется, он сияет, он весь соткан из этого! Он - облако! Он говорит об этом Карсону и смеется. И забрасывает в рот еще одну таблетку. - Ты облако, конечно, помимо всего остального яда, - отвечает тот, заливая в себя виски и отказываясь его целовать, пока экстези не растворится. Мешать опасно. Звезды и алкоголь, говорят, несовместимы. - Так что давай повременим, - говорит он, - давай отложим, - продолжает, - я не хочу подсесть. Курт смеется, запрокидывая голову назад и работая желваками. На деле, же работает его язык. Он хочет растворить то обещание, которое зависло между ними, застыло непонятной субстанцией и теперь ждет своего исполнения. Ждет своего растворения. Он хочет, чтобы кайф пришел, чувствуя его взгляд на своей шее. Чувствуя, что тот хочет его либо поцеловать, либо прирезать. Вбить под кожу трубки, сделать кровопускание и заменить его кровь на здоровую. Его яд, его сияние на то, что однажды померкнет. Скучное приедается. А он - часть искусства. Ему нужно его Вдохновение. Ему нужен собственный двигатель времени. И когда он это понимает, он смеется. Он хохочет. Он чувствует, как вены окрашиваются в золотой, в искристый. - Торчо-ок, - тянет Карсон. - Пьяница, - бросает Курт. И они целуются. - Это скандал, самый настоящий. Скорее всего, после этого его уволят, - говорит репортер. - Странно, что еще не уволили, - говорят люди. Все на конференции так много и бесполезно говорят, что Карсон думает о Курте. О его шее. О том, что люди любят грязь, любят слухи и сплетни, любят то, что порицается. Курта не поставишь в пример, не сделаешь звездой канала Дисней, по нему не будут умирать миллионы девушек подростков. Только он один - один на один! - с ним подохнет. И его не уволят. Потому что Курт и сцена - единый организм. Курт, сцена, наркотики, пуанты - то, что сместит Землю с орбиты. Да и вообще все остальные планеты, стоит лишь на него взглянуть, стоит лишь смотреть! Курт в утягивающем белье, одежде, его ноги перевязаны всевозможными лентами. На глазах черная подводка, а сам он бледный - то ли от грима, то ли от переизбытка чувств. От переизбытка Вдохновения, он весь сияет. И Карсон слепнет. Курт начинает танцевать, и половина зала умирает. Вторая половина - помнит о всем плохом. Кажется, кто-то им сдал ключи от их машины времени, и они помнят, они видят топливо этой звезды. Карсон молчит, потому что в нем все уже давно мертво. В нем умерли все города, моря и океаны, планеты - все потерпело коллапс! А вместо рек, вместо крови, вместо кристально чистой воды - одно болото. В голове стучит неприятное тебе-не-выжить. Что бы ваши матери вам не говорили... У Курта все мышцы напряжены, он взлетает и парит, он словно был создан для таких прыжков! И Одетта на его фоне меркнет, превращаясь в отвратительную черную ворону, у которой странная, длинная шея. Одетта на его фоне - отвратительная, темная птица, которую лучше бы убить. Пока не улетела, пока не принесла проблем, пусть вьет свои гнезда в другом месте. Курт парит вокруг нее, потому что такой сценарий. Потому что на главной странице титульника крупным шрифтом написано - Лебединое озеро. Но это, не озеро, а болото. И лучше скажите мне это, тогда я, возможно, вам поверю... Карсон тонет у оркестровой ямы. Где-то между скрипками он вязнет. А в миллиметрах от них продолжает танцевать все то, что Курт успел в себя принять. Он смотрит на его шею и вот, ему впервые в жизни хочется его прирезать. Вскрыть и очистить. Потому что дальше - некуда. Невозможно еще лучше, еще хуже нельзя... Карсон уверен, что, если у Курта не передоз, то у него - точно.