Внимание! Дисклеймер! В этой главе будет обильное количество мата, оскорблений, жестокости (в плане крови, насилия), отвратительных сцен, восклицательных знаков и многого другого. Однако, пропускать её нельзя, тут присутствует важный кусок сюжета. Я не хотел её включать в общую канву сюжета третьей главы, но не вставить я её просто не могу.
По полу коридора в тёмном подвале таскали «живой труп» (ведь по-другому невозможно было объяснить настолько мертвецки-металлический цвет кожи, такое судорожное дыхание и столь влажное и холодное тело). Тащили это тело за руки девушка со светло-каштановыми волосами и юноша с угольно-чёрными патлами, сея брюхо человека ссадинами об неровный каменный пол, благо, выблеванная ранее кровь уменьшала трение… Но это тоже такое себе явление, что подвергало риску заражения раны. Человек (ли) бился в их руках аки рыба в сети, пытаясь вырваться на волю-свободу, при этом крича что-то нечленораздельное, что в окружающей темноте вызывало страх и ужас. — Что с ним такое?! — Обеспокоенно спросила девушка у товарища по несчастью. Её высокие берцы уже были все в крови и рвоте, но она продолжала упорно волочить этот бренный сосуд в назначенный пункт. Тёплое чувство в ногах не так сильно отвлекало, как брыкающийся парень, вопящий что-то неестественным голосом и быстро переглядывающийся меж ними злобно, активно скалясь. Он пытался вырваться, пытался ударить их, однако руки и ноги его слабо слушались. Также он пытался их укусить, однако не мог чисто физически дотянутся своими безумными отстукивающими челюстями, усеянными множеством тонких клыков, схожих с кочевными южными кройными иглами. — Грёбаный рекрат! — Воскликнул черноволосый, поминая Аристида, что придумал ту химию. Убрав ноги от новой порции жёлтого желудочного сока с красными примесями, юноша сжал дрыщеватые «спички», обвитые тонкими стальными канатами мышц, которые, словно от стука сердца, сжимались и разжимались. — Что?! — Ломка, мать твою, у него! — Пояснил он нерасторопной полицейской. И таким спешным темпом, они добрались до своеобразного «отрезвителя». Это была комната, быть точнее, карцер размером два на два метра, с одной скамейкой и стальной дверью с решёткой на уровне глаз, что уже была усечена вмятинами непонятного происхождения и множеством неровных отверстий, появившихся словно от гигантских когтей дикого зверя в порыве ярости. Закинув больного синдромом абстиненции в эту камеру, словно мешок картошки в погреб, они закрыли дверь с металлическо-ржавым хлопком, словно отпечатав приговор судей кувалдой. Тут же эхом отдался смех по всему тёмному подвалу, смех и стоны от боли, нечеловеческий гогот, что экранируется и возвращается от стен, клеймится в сознании и остаётся там, а также эта непонятная быстрая речь, произнесённая словно страдающим шизофренией больным! Человек скрючился, пытался сжаться до точки от боли в желудке, продолжая рвать всем тем чем осталось, заполонив отвратительным запахом всё помещение. От этого смрада горел нос, и въедался он аж до гланд, да так, что резко появлялась нужда разделить данную процессию со страдающим. — Что с ним такое?! — Переспросила Серью, смотря на уставшего Иэясу, но тот как будто не замечал её, не слушал. Он лишь уставился янтарными глазами на треклятую дверцу и вслушивался в агонии шулера, который всё также нечленораздельно выговаривал обрывки фраз и истошно орал на всю округу, перейдя со рвотных позывов на кашель, но со схожим количеством крови. — Этот идиот снова начал глотать наркоту, вот что случилось! — Пояснил немного дилер, не оборачиваясь на приспешницу закона и вытирая руки и обувь полотенцем, взятым предусмотрительно из кухни. — Конченный придурок, который не знает слово «МЕРА»!.. — Вскричал он и отдышался после этого… — К счастью, у него всегда это так, и надо всего-то этот адский денёк переждать, чтобы он снова встал на ноги. Словно шакал какой-то меняется, адаптируется, правда, жутко это… Ненормально это выглядит… — Вспоминал он тихо последнее, вслушиваясь в скулёж своего постоянного клиента, утихающего всё больше и больше с каждым вдохом и выдохом белого пара — в цокольном этаже было неимоверно холодно и промозгло. — И что с ним делать сейчас? — Задалась вопросом Юбикитас, чуть тоже успокоившись вместе с наркоманом за решёткой, пока Иэясу шёл за шваброй с ведром, дабы отчистить всё от крови, остатков еды и рвоты, растекшейся с кухни по коридору и аж до погреба, оставляя омерзительный жёлто-бурый след. След этот демонстрирует весь путь, который Тацуми «преодолел», начиная с падения на деревянный пол кухни с подоконника и до заключения в эту своеобразную тюрьму. Знаете, странно это — вот ты разговаривала с миловидной, приятной персоной, и через уже минут пять слышишь, как твой новоявленный, но очень уж «дорогой» напарник начинает орать словно собака резанная и биться в припадке. Это вызывает небывалый шок, вводит в ступор и непонимание. — Щас? — Переспросил Иэясу, наблюдая за обеспокоенной девушкой, переживавшей насчёт несчастного парня, первой решившей помочь донести его до больницы, и чьи потуги прервал продавец «лекарств». И правильно, учитывая местных докторов — они его просто «усыпят». — Щас ничё стрёмного такого не намечается… Но вот когда он оклемается — вот тогда начнутся настоящие кошмарики! Надо с ним постоянно говорить и успокаивать его, иначе двери этой хана, да и самому дурику тоже! Порой он начинает активно залупаться на всех, кого видит… Вот тогда нужно его «охладить». — Объяснил черноволосый, указывая взглядом на близлежащее ведро и вытирая уже остывшую рвоту, что ещё больше начала вонять, пока от картёжника исходило уже лишь тихое хныканье. Стражница сняла свои вымазанные ботинки, отставив их и сев в тёмном углу, поджав коленки к себе и утопив в них свою голову. Она хотела отдохнуть от всего этого, но бросить товарища не позволял ей своеобразный кодекс, навязанный отцом. — Я можно здесь подожду когда он очнётся? — Спросила девушка, не вынимая голову из колен, ощущая голыми стопами холодный пол. Дилер посмотрел на неё с лёгким удивлением и начал подниматься по лестнице, взяв ведро с грязной водой и закинув швабру за плечо, чтобы домыть всё до конца. — Всё же, я пришла с ним и уйду тоже… — Пеняй на себя, конечно. — Произнёс Иэясу, а его голос уже начал утихать из-под стука своего рода ботинок об каменные грязные ступеньки, пока он поднимался во свет коридорной свечи. — Я занят подготовкой плана этого пыжика и мне нужно найти ещё одного члена для нашего дела, так что у меня нет времени на это всё. А вот ты этот ящик с дрянью сможешь привести во фраерский вид… Я надеюсь. Только есть пару нюансов…***
Вот так они и дожидались первых лучей утренней звезды, что пробивались из коридора сверху. Во мнимой, страшной тишине они находились как перед бурей, жестокой и беспощадной. Перед этим, однако, они оба поникли в несколько беззаботный сон. Всё это было похоже на бред безумца: за один день всего один человек смог немного приоткрыть другой, иной мир… О дивный новый мир, в котором царит порядок, что прикрывается хаосом, так и зло, что прикрывается добром! Особенно её подтолкнул на эту мысль Иэясу, что является преступником в розыске (она решила довериться пока ему и поэтому решила отложить сообщение об аресте после первоочередного дела), но который взялся помочь ей и Тацуми (он постоянно посылал Сайо для того, чтобы помыть ботинки и подать еду, а также изредка приходил к самой Серью и спрашивал её состояние да о возможности сменить её на свою жену на своеобразном «посту»), чтобы пережить происходящее в данный момент. Да, может показаться, что он это делает лишь с корыстных побуждений, но от этого не веяло холодным безразличием, а искренней заботой — совсем не похоже на бандитов, про которых рассказывал её отец, Артур. Такой некий «переворот» в мыслях вызывал настоящую головную боль, словно механизм, выходящий из строя, и чьи стрелки заводились на обратный ход против часов, против системы. В голове Юбикитас происходила настоящая борьба между законом и человеком, между греховным праведником и праведным грешником. Карточный домик мировоззрения помалу падал, словно оборонный мур в осаде. Однако Серью разбудил от сей цепочки мыслепреступлений сухой вскрик шулера, что до этого громко вдохнул кислород, словно это было последнее мгновение перед неизбежной смертью. — НУЖЕН… РЕКРАТ!!! — Было выкрикнуто потрескавшимися губами; красные вытаращенные глаза по пять сребников пылали ненавистью и жаждой наркотика… Мысли были обращены в газ, а желание превратилось в неудержимую одержимость, словно волна цунами, которая может смести всё на своём пути, оставляя разруху, охватывая болью и гневом стихии. — Нет. — Отрезала Юбикитас, приоткрывая немного заспанные каштановые глаза с небольшими кругами под ними (последствие стресса и лёгкого недосыпа). Вдруг, живо-резко поднялся на ноги Тацуми и начал стучать по стальной громоздкой двери, бить её ногами и кулаками, разбивая последние в кровь, теребя своими руками решётки, как будто составляя ударную музыку, а после взялся наблюдать за Юбикитас гневно, сверля своими озверевшими глазами с крестом вместо обычного зрачка. — ОТКРОЙ, СУКА!!! ИЛИ ПРИНЕСИ РЕКРАТ!!! БЫСТРО, ИНАЧЕ ТЕБЕ НЕСДОБРОВАТЬ, ТВАРЬ!!! — Нет, мне запретили. Да и тебе станет лучше… — ЧТО МНЕ СТАНЕТ ЛУЧШЕ?! ЧТО?! ТЫ ЗНАЕШЬ, КТО Я НА САМОМ ДЕЛЕ?! ЕСЛИ ТЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОЧЕШЬ ПОМОЧЬ МНЕ, ТО ПРИНЕСИ МНЕ ЭТИ ГРЁБАНЫЕ ТАБЛЕТКИ!!! ИХ ПРЯЧЕТ ИЭЯСУ ГДЕ-ТО В ДОМЕ, И МНЕ СРАЗУ СТАНЕТ ЛУЧШЕ!!! — Ну возьмёшься ты за дозу и что? Потом следующая и далее… — Первая стадия — он начинает гнать на тебя пургу. Не слушай её, особенно от такого умника как этот дурик! Просто не открывай ему двери ни в коем разе, даже под заявой смерти твоей, моей или его! Стадий всего три, но они разительно отличаются, так что внимай, вертухай. — ИДИ НА ХУЙ! ПРОСТО ИДИ НА ХУЙ, ДУРА ЕБАНАЯ!!! Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ!!! ДАЙ МНЕ ЭТИ ГРЁБАННЫЕ ТАБЛЕТКИ, СУКА!!! — Нет, сказала же! — КОГДА ВЫБЕРУСЬ Я УБЬЮ ТЕБЯ, СУКА, ПОНИМАЕШЬ?! ПРОСТО ОТКРОЙ ЭТУ ЕБАНУЮ ДВЕРЬ!!! УБЬЮ ТЕБЯ, ТВОЕГО ОТЦА, ТВОЙ УЧАСТОК, САЙО, ИЭЯСУ!!! ВСЕХ ЭТИХ ПОГАНЫХ БЛЯДЕЙ, КОТОРЫХ ТЫ ЗНАЕШЬ!!! — Нет, не открою. Ты просто находишься под влиянием зла, что окутал твой ра… — ДА! ДА, Я ХОРОШИЙ, ТЫ ПРАВА! ИЗВИНИ, НО ВОТ Я ЧИСТЫЙ, А ТЕПЕРЬ ОТКРОЙ ДВЕРЬ ЭТУ, ПРОШУ! НЕТ, УМОЛЯЮ! ВО ИМЯ ВСЕЙ СПРАВЕДЛИВОСТИ, ВО ИМЯ ВСЕГО ДОБРОГО И СВЕТЛОГО, ПОЖАЛУЙСТА ОТКРОЙ!!! ПОМОГИ МНЕ, Я НЕ ЖЕЛАЮ БОЛЬШЕ МУЧАТСЯ!!! — Выкрикнул он, становясь на колени и сложив руки перед собой в мольбе. Тут Серью уже не выдержала и побагровела от злости. Взорвалась её чаша терпения к Тацуми! Встав и взяв ведро с противоположного угла, она подошла к решётке и вылила всё ледяное содержимое ушаты на него, отчего он истошно заорал на всю комнату, чуть не оглушив облившую его, и тут же забился в угол, подобно загнанной крысе. — Как ты смеешь прикрывать свою одержимость злом всем тем, чему клялся служить?! — ЧЕМУ Я КЛЯЛСЯ СЛУЖИТЬ?! ТЕБЕ ОГР ТАМ СОВСЕМ ПОСЛЕДНИЕ МОЗГИ ВЫМЫЛ, А?! ДУРА ЕБАНАЯ, СУКА ПОМЕШАННАЯ — ВОТ КТО ТЫ, А НЕ БОРЕЦ ЗА СПРАВЕДЛИВОСТЬ, КЕМ СЕБЯ МНИШЬ ПОСТОЯННО! ДА, У МЕНЯ ЕСТЬ СВЯЗИ В ПОЛИЦЕЙСКОМ УЧАСТКЕ, И ОНИ РАССКАЗАЛИ МНЕ ПРО ТЕБЯ ВСЁ! ПРО ТО, ЧТО ТЫ ПОМЕШАННАЯ, ДВУЛИКАЯ ФАНАТИЧКА, ЧТО ГОТОВА ЗАРЕЗАТЬ РАДИ СВОИХ МНИМЫХ ИДЕАЛОВ! ДЕМОНСТРИРОВАЛА ЭТО ПЕРЕД ВСЕМИ, ОТЕЦ ТВОЙ — ПОГАНЫЙ ФАНАТИК — ЗАСТАВИЛ КАЗНИТЬ ПРЕСТУПНИКОВ, Я ПРАВ?! Я ЗНАЮ КАК ТЕБЕ ПОМОЧЬ, ПРОСТО ОТКРОЙ! — Клевета это всё, никого он меня не заставлял убивать! Это Огр настоял, да я отказалась… — ТАК ОТКРОЕШЬ?! Я УБЬЮ ЭТОГО НАГЛОГО ЛГУНА, ЧТО ОКЛЕВЕТАЛ ТЕБЯ! — Нет. — А-А-А-А-А-А-А!!!***
Спустя часов пять агрессивного ора и объяснений, как можно приготовить наркотик или взломать замок, с небольшими передышками на необходимые нужды, Тацуми решил замолкнуть. При том, замолкнуть очень даже внезапно, знаете, оборвавшись буквально на полуслове и упав замертво на холодный бетонный пол. Серью подбежала посмотреть, что там случилось. Увидела она, как алые татуировки ползли по его щуплому телу, словно чернильные змеи, дошедших аж до глаз, видоизменяя их, как будто в шулера вселился Они*. Белок стал алым, а зрачок трансформировался в чёрный крест, что становился всё больше, доходя до краёв. Кожа рук начала покрываться непонятными буграми, словно его вены обратились в сколопендр, активно двигаясь по всему телу. Крик сменился на звериный рык, как и зубы, что окончательно обратились в клыки, а ногти залились искристой сталью, обратившись в страшные когти с наростом, которые он стачивал об камень, оставляя на нём глубокие рубцы. В волосах появились две вертикальные белые полоски идущие от глаз и до затылка. Спина понемногу покрывалась неким металлом, идущего прямо из хребта, прорывая мышцы и одежду, прямо как зубы из дёсен. Однако, точно так же как внезапно напал приступ зверства, так он внезапно и кончился. Рык обратился в обычное судорожное дыхание, а хищные глаза были закрыты размалёванными тату веками, как у южных воинов. В итоге он потерял окончательно сознание. Всё, о чем её предупреждал Иэясу насчёт этой стадии. — Вторая стадия — нападки шакальства. Он вконец теряет голову и реальность, память и догадки у него становятся одним единым, а также он дичает. Тут главное напоминать ему где он, не обращая внимание на все его потуги вырваться отсюда, особенно когда он начинает покрываться страшной хернёй. — Чем? — Ну, сама засветишь, у него это начало проявляться после чумы… — Какой такой чумы? — Что?! Как, ты не слы… Ах да, ты же не местная, забыл. Если короче, то год назад квартал и порт захватил «Червивый бог». Люди выходили из домов, гуляли по улице, мадемуазели там разные из борделя, чоткие пацаны окучивали очередного лоха… И внезапно они все замертво падают на землю. Через час их трупы покрывались чёрными «бубонами», как доктора говорят, а через два они взрывались, как рыбий пузырь, и оттуда вылазили противные червяки, которые начали цепляться к другим людям, как банда из одного молодняка, повторяя этот весь звиздец по новой. В это смутное время появились какие-то непонятные хрычи в чёрных и белых костюмах. Чёрные были лекари с маской как череп ворона и в костюме лощённом-чётком. Они пытались вынюхать тут как это всё лечить. А вторые, белые, тупо за ними шли и всё здесь палили, кого не спасли. Обливали дом с мертвецами какой-то горючкой и жгли, а бывали тащили огнемётом. Районы и улицы оцепили и въезд-выезд обрывался на входе. Аристид был один из таких костоправов и сделал этому придурку пропуск в зону, когда тот вызвался волонтёром, а тот… Отгадай — чем кантовался? — Вместе с его другом пытались тут всех спасти? — Дурёха ты наивная, не верно гадаешь! Контрабандой товаров первой надобности (которая выдавалась ему на базе докторов в качестве гуманитарной помощи), продажей бесполезных пилюль под видом лекарств и вывозом из зоны всех тех, кто ему нормально так отстегнёт. А также мародёрством гиблых и грабежом живых занимался при свете дня, как ни в чём не бывало! Лавэ он тогда поднял конкретные, но куда те делись — неизвестно. Сказал, что просадил их в казино все, но вот мне кажется, что он брешет, скотина, как последний петух в домике казённом. Самое дивное во всей этой ситуёвине — так это те червяки и он. Они прилипали к нему, как и ко всем, забуривались к нему в кожу, но он не сдох! Почесался так, сплюнул и дальше шагать-нахлобучивать всех тех, кого коснулись те черви! Вскоре всё утихло, вороны нашли панацею и свалили, а этот придурок теперь во время ломки отчебучивает странное, прям страх! Не, это у него и раньше виднелось, когда он беспробудно с год наркоманил, а потом сам закрылся здесь, но это был один раз, а теперь это у него постоянно! — Так что «это»?! — Ну… Ты когда-нибудь видела, чтобы человек обрастал металлом? Это была своеобразная передышка для Юбикитас, и та решила немного выпасть из реальности вместе с ним, расположившись уже в пригретом углу с расстеленным там одеялом, принесённой Иэясу, но её прервали рассуждения Тацуми вслух. Тембр его голоса менялся от густого, неестественно низкого баса до его обычного, спокойного юношеского голоса, который обвивает сознание жертвы, как южный питон душит всякие надежды на спасение. — Ты твердишь, что ты сильная такая и приехала сюда поступить в армию, так как в твоих краях тебе нечего делать… Однако, тебя несправедливо выперли из призывного пункта с пинком под зад… Ну что же, у меня есть пара знакомых среди военных, и я могу помочь тебе в этом трудном деле, перескочив унылую участь новобранца… Но и ты должна мне помочь, чтобы на лапу дать, и вижу, что у тебя есть своеобразный трамплин, усыпанный златом… Коль если по рукам, то зови меня Грифом… — Это было сказано обычным голосом, прерывисто и мягко, словно он вёл искреннюю тихую проповедь посреди еретиков, вкрадчиво что-то кому-то объясняя. Воспоминания — они такие, но Серью вслушивалась лишь в пол уха, уже засыпая под убаюкивающий тон шулера. Предыдущий диалог утомил её, особенно ором и оскорблениями в её адрес. — Я не знаю о чём Вы, и знать не хочу! Засунуть этого мальца к нему в тюрьму?! В этот меч? Да Вы в конец рехнулись, Франк! — Возмущался он в пол-голоса, переключаясь на лёгкий, протяжный вой. — Ну что же Вы так, младший специалист Стайлиш… Такие агрессивные у Вас речи… У него ведь нет семьи, никаких родственников, и даже нет имени… Он не человек, не личность, а лишь живой мясной сосуд, который может послужить на благо нашей родины… Хотя, то, что у него нет имени я солгал Вам… «Тацуми»** — вот его имя, оно идеально ему будет подходить… Империя превыше всего, помните об этом и не спорьте! — Империя превыше всего. — Было повторено Серью таким же вкрадчивым, но уже с лёгким налётом корыстности в голосе, тоном (Тацуми долго выводил это из своего аферского тона, чтобы лишний раз не вызывать подозрения). Сию аксиому постоянно продвигал ей отец, Артур Юбикитас. Тренируя до упадка сил или уча грамоте до ночи, он постоянно навязывал ей всё это. С самого раннего детства он вторил ей, что «Империя превыше всего». Она запомнила её, вывела её как единственную истину и поделила мир на чёрное и белое. Чёрные*** — те, кто не придерживаются сей аксиомы или отрицают её, и они подлежат уничтожению, стиранию с лица земли, распылению! И это всё, чтобы воцарились гармония и благополучие в этой прекрасной стране. Чёрные постоянно чем-то недовольны, совершая зло или просто бузотёря, как говорит её отец, так как вторые, Белые, творят добро, помогая обездоленным. Они могут творить черноту (зло, грех), чтобы помочь несчастным и обиженным — Юбикитас старший твердил и делал так сам. И никаких полутонов, как он добавлял! И вот она смотрит на дверь, за которой находится некий непонятный молодой человек, похожий на лампу в сундуке — пока не откроешь — не узнаешь что там да как, горит он пламенем светлым или нет. — Император… Оставь меня… Червивый Бог… Оставь меня… Два демона уничтожат друг друга… Любовь ведёт к слабости, а слабость — к смерти… Будь сильным…***
Девять часов Тацуми сновал туда-сюда по своей камере, разыгрывая сценки из разных спектаклей, рассказов, меняя образы как перчатки, или проводил аферы сам с собой, то выступая в роли жертвы, то сам являясь жуликом. Потом он начинал жестоко, с отдушиной сам себя избивать за обман или за сценарием (обман самого себя, напомню), за что его стражница постоянно обливала из ушаты холодной водой, дабы он не покалечил себя (а мог). Тацуми скалился, кричал, рычал и наблюдал за ней злобными красными глазами зверя, а потом начинал активно бить и избивать несчастную стальную дверь, что та аж скрипела. Одержимый всё так же находился за решёткой, ему становилось всё хуже, а наросты начали произрастать даже из локтей, кистей, голеней, плеч, коленей, и обвиты они были белыми нитями сухожилий, а кожа начала покрываться разными чёрными опухолями и идущими из них чёрными капиллярами. Хищная пасть теперь не могла закрыться из-за величины зубов, что сомкнулись в плотный ряд. — Пока есть надежда — остальное не важно… — Хорошо сказано. — Оценила Серью вполголоса, облокотив свою голову на колени и рассматривая трещинки на стенах. Острое ухо Тацуми услышало это, и он зарычал подобно окончательно одичалому, дикому, голодному зверю, ударив дверь раз — она заскрежетала, заискрилась, и слетела одна огромная петля; затем он ударил второй раз, и дверь вовсе свалилась, устроив неимоверный грохот. Однако, Серью, и в ус не дуя, за всем этим безучастно наблюдала, как будто это обычное дело. Она дико устала за сегодня как в моральном, так и в физическом плане. Вот он выходит, обросший полностью железом, разорвавший одежду полностью, открывая вид на полностью вытатуированное тело. Металла на плечах было так много, что Тацуми шёл сгорбившись от тяжести аки какой-то вервульф****. Руки полностью были покрыты наростами, а когти стали огромными, что скрежетали пол. Свет из коридора красиво переливался серебром во всех кристально чистых фьордах на спине этого странного парня. — Ты же меня не тронешь, верно? Ты же добрый внутри, верно? — Спросила Серью на авось, не желая убегать и просто улыбнувшись, как при их первой встречи. Тацуми уже было замахнулся своей могучей лапой на наивную дурёху, всё ещё наблюдая за этой уставшей, наивной улыбкой, но вместо этого он попытался своего рода неуклюже приобнять лапой… Или он просто так изо всех сил сдержал порыв. Каждый, кто увидел бы эту сцену, подумал о своём. — Мне больно… Тебе скоро тоже будет… И мне станет ещё хуже… — Прорычал он неописуемо низким голосом, от которого исходило нечто первородное, зверское. Своей могучей поступью и скрежетом металла, он залез обратно в камеру, усевшись на деревянную скамью, дожидаясь спада всего этого дерьма из себя. Это была третья стадия сего ада, а значит, скоро он придёт в норму.***
Прошло семь часов. В бывшей лаборатории наркобарона было необычайно громко, и устраивали данную полемику четыре человека: наивная стражница, прекрасная светловолосая мошенница, торговец «лекарств» и его жена, обсуждающих что-то и переглядывающихся на исписанную разноцветными мелками стену, на которой вырисовывались какие-то странные схемы. — Так кого мы ждём? — Спросила новенькая из трущоб, Леоне, что сюда позвал Иэясу. Одета она была обычно для таких мест, а именно — по-восточному вызывающе, хотя род её профессии отличался от той, что у здешних женщин, и она не занималась продажей тела, в отличие от рядом сидящей черноволосой девушки в кимоно. И лишь пояс с многоконечной звездой на бляхе блондинки вызывал вопросы, но об этом потом. Сейчас на повестке дня нечто иное, более интригующе захватывающее! — Меня. — Было сказано невероятно утомлённым голосом юнца. Шаркающая походка, стук трости (всё ещё было тяжело ходить) и опущенные руки создавали вид, словно он проработал на фабрике 24/7 будучи шестидесятилетним стариком. С него всё ещё сыпалась металлическая стружка, но она не успевала коснуться земли, прилипая к брюкам и рубашке. Хорошо, что лицо было прикрыто стандартной фетровой шляпой с серыми полями, не то его глаза и волосы вызвали бы ещё большую массу вопросов. Он встал у расписанной стены, взял за указку трость, откашлялся и начал: — Кхм, меня зовут Тацуми, будем знакомы. Итак, начинаю объяснение плана…