without unnecessary emotions.

очередная драматическая сценка. два парня сцепились в петушиных боях, один со злостью бьёт в лицо второго, держа за волосы. «сделайте что-нибудь!», — кричит какая-то заучка, тронув рому за плечо, но рома лишь разворачивается и сквозь толпу пробивается, ему похуй абсолютно, дело-то житейское. он сам не раз ебальники бил, об этом свидетельствует жжение разбитых костяшек, да и свой разбивал тоже не раз. сащеко хочет купить травы, но все драгдиллеры в этом городе, видимо, для него теперь закрыты, словно неприступные крепости с рафинированными вратами. остаётся лишь нажраться. с последних двух уроков, физики и геометрии, он уходит. на улице так невыносимо противно, роме всегда родной могилёв больше витебска вкатывал, вот и сейчас вспомнились любезные сердцу дома и дороги. нахуй минск, нахуй витебск, рома поедет обратно в могилёв, стоит только закончить школу и разобраться со всей дрянью здесь. по дороге он закуривает, смотрит на прохожих с толикой презрения в каре-зеленом взгляде. рома ненавидит людей. такие ничтожно гротескные создания, искалеченные жизнью, иной раз страшно взглянуть. глаза натыкаются на обнимающуюся пару в одинаковых куртках жёлтого цвета с палеными патчами. сащеко думает о том, что на сексуальном фронте у него давно застой, ибо нервы ни к черту со всем этим дерьмом, даже скрепя сердце, терпеть этих дамочек не в его силах. пить днём это, конечно, жесточайший моветон, но порою жизнь сама вынуждает нарушать её правила. в баре очень шумно и на уши эти разговоры давят отовсюду. всякие уродливые орки со своими мигерами у стойки сидят, рома на блокнот с зарисовками виски проливает. бармен, принявший фальшивые документы за чистую монету, сочувственно смотрит и возвращается к заказам. малолетка какая-то просит ей заказать что-то, лет совсем тринадцати на вид, непонятно, почему её пустила охрана, рома её шлёт нахуй. и уходит, толкнув плечом, девочка сердито краснеет и вслед ему что-то оскорбительное кричит. одного взгляда холодного сащеко через плечо хватает, чтобы заткнуть её. в туалет заходит, плитка со сколами и свет тусклый, лампочки выкручивают видать. рома с опаской садится на подоконник хрустящий и закуривает горько-терпкую сигарету. «это. смертельный. бой.». надпись прямо под зеркалом. сащеко зажимает сигарету в губах и ищет маркер, хлопая себя по карманам, нашел. открывает. «мой хуй с твоей губой» убирает и любуется проделанной работой. у ромы почерк размашистый, но красивый-вычурный. раньше он граффити увлекался, думает о том, чтобы возобновить хобби своё. отточенным движением руки перехватывает сигарету и глубоко затягивается, морщится немного. приятно гортань обволакивает горечь пепла, темной массой в глотку льётся, душит. всё помещение вскоре наполняется дымом. в комнату заваливается тело с бейджем, на котором написано «администратор». ребята, гуляем, администрация в говно. — младой человек, — он запинается и деловито поправляет запонки на рукаве, — чё, хуево написано, курить нельзя? — работник устало указывает на табличку, кажется, рома не первый, кому он это говорит. в процессе замечания он стягивает штаны и заваливается в одну из кабинок, что-то агрессивно бормоча себе под нос. рома лишь пожимает плечами и достает вторую, бросив окурок в мусорку. не потушив. как жаль, что мал процент, что эта дыра вспыхнет пламенем и исчезнет с лица земного. кафель не горит. мужчина меж тем выходит и некрепкой походкой идёт к раковине. рому всегда забавляли люди, как он — которые, будучи ниже ростом, всё равно смотрели на него как с высокой колокольни, с бурлящей брезгливостью.  «отчего ж вы так наебенились, — читает бейджик, — дмитрий?», но язвительный вопрос остаётся в роминых мыслях, на деле он лишь демонстративно протестует, кинув недокуренную сигарету прямо в раковину, в которой сотрудник мыл руки. как только тлеющий объект заливает вода, начинает исходить ещё более меркзий-колющий в носу запах. оппонент этот ход игнорирует, хотя сащеко спиной чувствует его злой взор, который осколком впивается в позвоночник. тест на терпилу испытуемым был успешно пройден. всем спасибо, неприятно было с вами пообщаться, надеюсь, больше не увидимся. на улице пусто, все на работах да на учёбе. сащеко смотрит под ноги и перебирает ими неуверенно. по пути к выходу он успел окончательно набраться, так что, теперь сил в нём почти нет. хочется только лечь где-нибудь и заснуть, а ещё проблеваться. чем он и занимается, упав на колени возле поребрика. живот спазмами сводит, горло жжёт. садится на холодный асфальт и дышит глубоко. ломает, плечи трясутся. отталкивается от земли, встаёт. на удивление, самоощущение чуть свежее стало. только вот в голове пьяная мысль — почему этот мир с ним так несправедлив? если он умрет, то никто и не заметит, кроме, может быть, родителей, да те тоже не сразу. просто закинут гниющую тушу в землю, зароют и наплюют сверху, а через время ни одна живая душа не припомнит, кто такой рома сащеко, где он жил и как любил по вечерам играть на гитаре. от этого, почему-то, злость внутри копится. капает с потолка. рома чёлку поправляет, забивает на развязанный шнурок, прокашливается. плечом с каким-то бродягой сталкивается. бум. — блять, — гнусавит сащеко, махнув рукой, — тебе нахуй на улице места мало, чмо? — не дорос ещё так говорить со мной, пиздюк, — мужчина разворачивается, и в следующую секунду рому хватают за воротник рубашки, сжимая сильно, в глазах на секунду темнеет, — сука, да это же ты! это ты подставил моего брата, пидор! у ромы внутри всё падает. руки трясутся, правая сама по себе удар по лицу визави наносит, не шибко сильный, хотелось бы лучше, но помогает выбраться из хватки чужой. рома ненавидит крыс, которые сбегают, но сейчас следовать принципам себе дороже. поэтому он даёт дёру. «стой!», — разносится за спиной, бегут вслед. над головой проносится пуля. чёрт, чёрт, чёрт! знакомый подъезд спасительно виднеется на горизонте. рома все силы даёт, делая рывок и отрываясь от преследования, сворачивает. набирает код домофона. пальцы дрожат, неверно. ещё раз. за спиной слышно, как кто-то на углу встал отдышаться, в глазах двоится. перезаряжает. рома поворачивается, руку оставив на кнопках набора. в нос утыкается дуло. — пизда тебе, крысятник. один четыре три три. срабатывает. отбивает резким движением оружие и распахивает дверь. чужая рука в двух миллиметрах от его воротника сталкивается с дверью. глухой удар по железу слышится, кричит что-то. рома медленно ногами перебирает, садится на лестничной клетке. алкоголя в организме как не бывало, протрезвел мгновенно. колени всё ещё трясутся, а в висках кровь стучит. вот и дерзи всяким уебкам на улице после этого, роман николаевич. закурить бы сейчас, да последнюю сигарету он в клубе истратил. рома прикрывает глаза и откидывает голову назад. «пиздец», — протяжно шепчет он. пальцами нервно по коленям своим барабанит. знакомый голос, окликающий его, резко вскакивает на ноги. отряхивается. кучерявая женщина с добрыми глазами осматривает его удивлённо. — ром, привет, ты чего тут? — так, — он нервно пожимает плечами, — мимо проезжал, вот… — так пойдем, зайдёшь. любые отговорки на савченко-старшую не работают, поэтому через полминуты они уже стоят в лифте и рома проклинает себя за то, что он, наверняка, пахнет как бомж, спиртягой. хоть бы одеколоном воспользовался утром, боже. выходят на шестом этаже, войдя в квартиру, рома сразу ретируется в ванную комнату. оттирает с джинс рвоту, умывается, собирает испачканные волосы в хвост. вроде как стал на человека стал похож. с апломбом вваливается в кухню и садится за стол. мама олега что-то болтает и порхает по кухне. сын весь в неё — подмечает рома. когда-то он сидел здесь будучи лишь двенадцатилетним пацанёнком. напротив него сидела любознательная кудрявая рожа, болтала ногами, задевая его под столом, и весь вечер взгляд не отводила. роме тогда семья савченко не понравилась, ему вообще всё в этом городе после переезда не нравилось. хотелось услышать от отца, что это шутка, и через недельку они вернутся в могилёв, но этой фразы не прозвучало до сих пор. а рома правда ждал. парой вечеров позже он пытался здесь объяснить олегу темы по геометрии, пропущенные им во время болезни. мальчик деловито кивал, но по задаваемым им тупым вопросам было ясно, что до понимания роминых слов ему как от марса до плутона. так рома и попытался объясниться отцу, но тот сказал, что он умный и должен найти подход. «олег хороший пацан, просто подтянуть немного надо». хотя сащеко думает, что у кучерявого до сих пор с математикой проблемы. роме всучили чашку кофе и отправили в комнату олега. проходя мимо тумбочки, он боковым зрением заметил открытую пачку. наверняка, отца олега. что же, рома надеется, что он не станет обижаться за одну сигарету. на столе стояла фотография их воевавшего родственника. полковник, судя по орденам и форме. рома вгляделся в его лица. интересно, кто так зло и ненужно послал их на смерть? мысли о случившемся буквально двадцать минут назад уже покинули его голову, почему-то, в этом доме была своя атмосфера, которая ощущается крисализмом. словно он среди бури внезапно попал в спасительную капсулу, закрывшую его от леденящих волн-лезвий. комната олега погрязла в беспорядке, но рома, на удивление, что-то помнит здесь. не всю память наркота отбила, радует. садится на кровать и рассматривает плакаты на противоположной стене. много музыкальных групп, которые роме симпатизировали, но он о них не распространялся. что-то неузнанное им., а олег, видимо, подкован в этой теме. рома убирает сигарету за ухо и отпивает кофе из чашки. обращает внимание на окно. ха, а сейчас кто-то морозит зад на улице. хотя, их хотя бы убить не пытаются. у каждой медали есть две стороны. в коридоре слышится шум и разговоры. видимо, кто-то пришел. либо дядя вадим, либо… олег распахивает дверь комнаты и на секунду застывает на пороге, анализируя в голове ситуацию. так, в его комнате сидит англичанин, это не глюки, он трезв. что же, ладно. — привет, — растягивает гласные, вскидывает брови. рома решает, что игнорировать его, сидя в его же комнате, будет совсем охуевшим поступком, поэтому кивает в ответ, — мама сказала, что кто-то пришел, но, типо, я не ожидал. ладно. у меня последние была геометрия, она такое же дерьмо, что и была. сащеко хмыкает. угадал. он редко видится с олегом, в последнее время вовсе нет, но научился игнорировать его беспрерывную болтовню. англичанин достает из кармана зажигалку и собирается поджечь сигарету. — слышь, животное, — возмущается олег, уперев руки в боки, — на балкон выйди, побойся бога. и мамы моей. — да, да, — рома отмахивается, слезая с кровати, — не тявкай. кстати, спасибо дяде вадиму за сигарету. «пидор», — бормочет олег, улыбаясь в противовес своим словам. он кладет учебники из рюкзака на стол и вылетает из комнаты, по дороге остановившись и так же бессовестно забрав из отцовской пачки ещё две, летит на балкон. дверь англичанин не закрыл, олег пролезает в щель и закрывает за собой. рома стоит спиной к нему, упервшись локтями в подоконник, свободной рукой треплет чёлку темную, во второй сжимает зажигалку. — тут недавно парни какие-то про тебя спрашивали. рома мысленно чертыхается. почему они вообще решили лезть к кудрявому? с чего бы? олег берёт из его руки зажигалку, задевая пальцы своими, рома руку отдергивает, удивленный взгляд на себе ловит. — слушай, — он прочищает горло, разворачивается к младшему, глядя на него взглядом «как-же-ты-достал-всему-учить-надо», — то, что я сегодня у тебя залипнул, не значит, что это, бля… правило, а не исключение. спасибо, конечно, но не лезь в мою жизнь, серьёзно. никогда. — типа, ром, почему? — олег пожимает плечами, наклонив голову набок, — почему мы не можем просто быть… друзьями? — мне пора возвращаться домой. сащеко кидает сигарету из окна и выходит, игнорируя то, что олег явно хотел ещё что-то сказать. он прощается с его родителями и, почему-то, отводит взгляд, когда савченко напротив, сверлит его глазами. ну да, ну да, козёл, обидел ребёнка, и что теперь? ему так даже лучше будет. безосновательная ревность. ревность — это когнитивное искажение, особенно учитывая то, что рома олега хуями кроет, что говорить о отношениях, но, почему-то, фото на его странице с какой-то девушкой вызывает внутри злость. щелкает, закрывает страницу. эмоции помогают ему писать. будь то радость или излишняя агрессивность, воодушевление или чувство, словно он опускается на дно. он открывает завершенный вордовский файл. глаза бегают по строкам. у каждого человека в душе есть песня типа этой, для кого-то в ней только припев, для кого-то сто куплетов. немногие находят в себе силы, положить её на музыку, чтобы вышло красиво, а я лежу на диване и этот текст сочиняю, ловя грустное моей музы дыхание. она очень далеко сейчас, как, впрочем, и всегда, но всё-таки она со мной с вечера и до утра, это длится уже полгода, я почти не знаю, кто она. моя муза — это только тонны писем электронных, и мимолётный взгляд с фотки, которая как икона. я на неё почти молюсь, она всегда со мною банальна фраза «так уж этот мир устроен» почти как в сказке, только я не доблестный воин, а простой парень из витебских трущоб, причём, ждущий, когда его принцесса придёт и его спасёт. он где-то минуту думает и копирует файл, заходит в контакт. отправить. что же, будет что будет. олеги хмыкает, он ведь правда простой парень из трущоб, а его принцесса его только что отправила в путешествие прямиком нахуй. дерьмо случается.