Пантеон. Пламень Прометея.

Холодно. Какая резкая смена ощущений. Казалось, еще пару мгновений назад все горело, особенно сильно обожгло спину и плечо, но сейчас все лишь слегка пощипывало. — И что теперь? Это вопрос времени, когда они додумаются искать меня здесь. Пока они были слепо убеждены, что я чудовище, лишенное чувств, ни на секунду бы не задумались, что я решу прийти к тебе, но теперь… — голос эхом отдавался по помещению, словно в пещере какой-то. Когда мои глаза наконец открылись, и я увидела каменный свод, увешанный такими же каменными сосульками, которые как-то там называются, но какая разница? Я в гребаной пещере. Бог знает где! Отлично, еще и все выражения по типу «Боже!» вызывают у меня истерический смех. Не связываются, знаете ли, образы в бедной моей голове. Боги, что калечат тебя, явно не укладываются в библейские понятия. Истинно верующие бы на моем месте давно откинулись от всего этого безумия. Тело с трудом слушалось, пришлось приложить немало усилий, чтобы встать. Словно маленький ребенок, который только научился ходить, я прошла к голосу, доносившийся откуда-то из пещеры. — Все из-за этой девчонки! — Прометей ударил кулаком по каменной стене. — Тей, — прошептал кто-то, и парень тут же обернулся в мою сторону. Я еле держалась, уперевшись о выступы стен, и рассматривала представшую передо мной картину. Легкое удивление на лице брюнета сменилось злостью, но я не смогла обратить на это внимание, всецело поглощённая разглядыванием странной скульптуры. Каменный человек, словно вросший в стену, казался мне таким настоящим, а как только пальцы его рук еле заметно зашевелились, я не смогла сдержать крика. — Нет, ну сколько можно? — закатил глаза Прометей. — От тебя только шум и неприятности! Статуя вдруг скорчила раздосадованное выражение лица, и непонятно было, что ее расстроило то, что говорил Прометей, или как он это говорил. — Ты серьезно? — не упустила возможности возмутиться. — То есть от меня неприятности? Это я что-ли пихнула тебе какую-то странную монету, из-за которой меня потом преследовал жуткий расфуфыренный тип? Или это я завалилась к тебе домой вся, истекающая кровью? Может, из-за меня тебя чуть не убил псих с собаками?! — переходя на истерическое повизгивание, я старательно держалась за свою единственную опору, чтобы не свалиться посреди высказываний. Прометей промолчал. Он постоял так не больше пары секунд прежде, чем статуя вдруг закашляла. Титан сорвался с места и кинулся к рюкзаку, рядом с постеленным в углу пещеры одеялом. — Вот, попей, — он аккуратно поднес к каменным губам бутылку с водой. — Эй, ты! — обращение само собой было в мою сторону. — Иди в другую часть пещеры и не действуй Атласу на нервы своими криками. Я сейчас подойду. Зубы свело от приступа ярости. Да пошло оно все! Ковыляя в сторону места, где я очнулась, все мое сознание старательно вырисовывало картинки, в которых я выбиваю зубы этому напыщенному идиоту. Не прошло и пяти минут, как причина моей ненависти соизволила подойти ко мне. — Ты хоть понимаешь, в каком мы сейчас положении? Диту потребуется не больше дня, чтоб зализать раны и вновь отправится по наши души. — По твою душу, — исправила я парня. — По наши. Почуяв запах твоей крови лишь раз, он не успокоится, пока не утащит тебя в подземное царство. — И что мне теперь делать? Мне нужно к врачу, я не уверена, что мне не отбили к чертям органы. — Это может подождать… — Да ты, верно, шутишь! — Слушай, твой эгоизм сейчас не уместен. Человеку не понять… — Эгоизм?! — меня начало слегка трясти от злости. — Мой эгоизм? Какой же ты бездушный кусок дерьма! Ты ничем не лучше этих самопровозглашённых богов. Такой же жалкий, злобный и самовлюбленный говнюк! Как забавно, что «божественность» сопровождается абсолютным отсутствием человечности. «Человеку не понять», говоришь? Верно, ведь люди, в отличие от тебе подобных, привыкли испытывать сочувствие. Я думала, он разозлится. Приготовилась получить за каждое слово, но вместо этого Тей рассмеялся. — Ага, люди привыкли «сочувствовать», что еще? Помогать друг-другу? Или, быть может, привыкли быть самоотверженными? Глупее ничего не слышал. Ложь, эгоизм и трусость — вот три столпа, на котором держатся жалкие существа, зовущие себя людьми. И поверь, прожившему тысячелетия, несколько сотен из которых проведены бок о бок с людьми, дай только повод и тебя линчуют в надежде на спасение собственной шкуры, — последние слова были наполнены гневом, но я успела заметить, как голос парня едва дрогнул, словно где-то там внутри, за всей этой агрессией, ему было ужасно грустно, даже больно. Я на минуту задумалась о том, чтобы извиниться, но злость брала верх. Может, я погорячилась, только вот из его уст прозвучало не меньше гадостей. Почему тогда я должна извиняться? — Тей, — донеслось из пещеры. — Прошу, подойди. Не успела я и глазом моргнуть, как Прометей бросился на голос статуи. Недолго думая, я решила последовать за ним. — Что такое? Хочешь еще воды? Тебе больно? Он трепетно осматривал искаженное лицо того, кого звал Атласом. Сердце невольно кольнуло. И вот его я назвала бездушным куском дерьма? Тогда почему он так волнуется за этого странного… человека? — Они ищут тебя, я слышу, как грохочет небо, оно стало тяжелее обычного… — простонал человек в скале. — Чтоб его! Этот гад на тебе решил сорваться? Что ж пусть подотрется своим всесильным громом! Посмотрим, что жарче: его молнии или мое пламя… — Нет, Тей. Ты ведь знаешь, что, если снова потеряешь контроль, некому будет смотреть на твое возмездие. Тебе нужно бежать. Ты прав, это вопрос времени, когда Зевс решит отправить сюда Дита. Отправляйся на восток, они не станут искать тебя там. — И что мне остается? Вечное бегство? Атлас, пойми, они не оставят меня. Никогда. Я лишь буду оттягивать неизбежное. Дан не успокоится, пока не избавится от меня. Помнишь, что стало с Менетеем? — В том то и дело, что помню! — воскликнул вдруг Атлас. — Помню лучше, чем кто-либо! Он тоже решил, что лучше дать отпор, чем спасаться, а я не посмел остановить его. Мне пришлось смотреть, как Олимпийцы рвали его на куски, прежде чем Громовержец пронзил его сердце, а останки… — Довольно! — лицо Прометея вдруг сморщилось от отвращения. Его эмоции были мне непонятны, как и большая часть их с Атласом диалога. Неизвестные имена и события воспринимались мной, как лекция по ядерной физике. Куча не перевариваемой, но, вероятно, очень важной информации. Я понимала лишь, что разговор для Тея был отнюдь не из приятных. — Пойми, я не смог уберечь Менетея, Эпиметей и вовсе… — Гребанный предатель! — прорычал брюнет, перебивая Атласа. — Называй, как хочешь. Вот и остался у меня лишь ты. Я не смогу пережить потерю еще одного брата, теперь уже единственного. Повисла гробовая тишина. Я пыталась уложить в своей голове, что брат Прометея либо странное произведение искусства, либо… жертва. Мысли о втором варианте заставили мое и без того трясущееся от боли тело, вздрогнуть еще сильнее. — Будь по-твоему. Я попробую сбить их со следа, после отправлюсь на восток. Однако я не думаю, что это задержит «великолепную» тройку надолго. Да и к тому же, сомневаюсь, что меня хватит на долго. Все же терпение твой конек, не мой. — Хах, — Атлас то ли кашлянул, то ли усмехнулся, а может и то и другое вместе, но его губы точно растянулись в печальной улыбке. — Да, брат. Мать всегда говорила, что ты самый неугомонный из нас, ты знаешь, что был для нее сплошным испытанием? Прометей улыбнулся и еле заметно кивнул. Затем обернулся ко мне, прячущейся за камнями. Его взгляд тут же помрачнел. — Вечное бегство с вечно капризным, неблагодарным, шумным и истеричным ребенком? Да, видимо Лахеса просто издевается надо мной. — Тей, — нравоучительным тоном начал Атлас. — Не-а, не вздумай. Ты понятия не имеешь, на сколько она заносчива, даже не пытайся оправдывать это импульсивное создание, твоя добродетель порой границ не знает. — Импульсивное создание? — я возмущенно вскинула брови. — Кто это из нас импульсивен?! — Вот о чем я! — Прометей вскинул руку, указывая на меня пальцем. — Однако есть дела поважнее, чем бессмысленные споры, — он опустил руку, засовывая в карман черной джинсовой куртки. — Осталось всего три, на большее у меня пока не хватит сил, — знакомые золотые монеты сверкали в большой ладони. Я судорожно втянула носом воздух, словно в легких вдруг закончился весь кислород. Не может быть. Неужели опять? Так же, как и со мной. Сделает из каких-нибудь первых встречных живую приманку. И как я могла даже задуматься о том, чтобы примириться с этим козлом! Как у меня ума хватило повестись на грустную мордашку безжалостного хищника. Еще немного и я бы его с руки покормила, оставшись без нее в последствии. — Серьезно? То есть ты сделаешь это? Опять? Подкинешь кому-нибудь монеты, обрекая на растерзание? По-твоему, люди куски мяса, которыми можно раскидываться? Их жизни для тебя вообще чего-то стоят? Тебе мало того, что мою уже растоптал?! — еле сдерживая крик, шипела я, перестав прятаться и немного выходя из-за укрытия. — Если чужая жизнь для тебя ничего не значит, мог бы оставить меня подыхать! О, точно. Ведь эта хрень на моей руке, чего-то там стоит! Это единственная причина, по которой ты решился вытащить свою задницу и рискнуть ею. Снова гнетущая тишина повисла в каменной темнице. Последние сказанные мною слова эхом отражались от стен. Я смотрела на опустившего голову Тея, молча смотрящего куда-то в пол. Растрепанные волосы падали на его лицо, скрывая глаза. Атлас за его спиной смотрел на меня с грустным осуждением. Мне стало неуютно. Брат брюнета словно говорил мне взглядом: «это слишком». И правда. Я ведь совершенно ничего не понимаю. Стоило ли так срываться? В конце концов, он не бросил меня, а из последних изречений Прометея стало понятно, что и не бросит. Как бы он меня не называл, он, вроде как, хотел взять меня с собой, а не оставлять на съедение псам Дита. Я уже было хотела извиниться, даже сделала шаг вперед, но не успела открыть рта, как заговорил Тей. — Забавно, что ты считаешь меня виновным в разрушении того, что и так сломано, — тихо начал парень. — Ты хоть понимаешь, насколько жалким было твое существование? И без того растоптанную жизнь, за которую ты так цепляешься, даже собаки сочли бы отвратительной. Никчемная работа, дом, похожий на конуру, если бы я по чистой случайности не наткнулся на тебя, наивное, слабое создание, ты бы так и простояла за той стойкой, торгуя едой, пока Атропа не сжалилась бы над тобой, обрезав нить твоего бессмысленного существования, — выплевывая каждое слово, он словно кидал в меня тяжелые камни. Каждый попадал прямо в цель. Я невольно попятилась, когда он стал решительно сокращать расстояние между нами. Наконец его лицо оказалось в паре сантиметров от моего. Он смотрел в наливающиеся слезами глаза, с нескрываемым презрением и агрессией. — Ты права, если бы не пророчество, что по какой-то безумной случайности оказалось на твоей руке, твоя жизнь не стоила бы и одного обола. Теперь прости, но мне нужно еще раз вытащить свою задницу и рискнуть ею, чтобы спасти твою впридачу, — на последнем слове у Прометея посветлели глаза и стали светиться янтарным светом, как в прошлый раз. В ту же секунду меня ослепила вспышка пламени, а лицо обдало жаром. Парень загорелся прямо у меня на глазах и исчез. Словно схлопнулся. Слезы же будто ждали этого. Ждали, когда Прометей перестанет смотреть и разрешит им разбиться о холодную землю. Плечи еле заметно затряслись. — Дитя, как тебя зовут? — подал голос Атлас. — Что? — еле сдерживая всхлип, спросила я. — Твое имя? — повторил он. Я еще некоторое время простояла в ступоре, когда наконец поняла, что нужно просто ответить на вопрос. — Дарси, — все равно неуверенно вырвалось у меня. — Дарси Уорд. Атлас тепло улыбнулся. Он еле заметно подозвал меня рукой по локоть, вросшей в каменную поверхность. — Не бойся, я не Тей. Признаться, мне кажется, что, будучи первенцем, я не оставил вежливости для своих братьев, — усмехнулся Атлас, и эта глупая шутка вызвала у меня улыбку. — Зато ему достались мамина красота и очарование, — тут я не смогла сдержать смеха. — Ваша мать определенно красавица, но вот очарование точно осталось при ней. — Была красавицей, — подавленно исправил Атлас, но все равно пытался улыбаться. — Мне очень жаль, — стало ужасно неуютно. — Я свою мать почти не помню, она умерла, когда я была ребенком. — Я уверен, она тоже была очень красивой. Некоторое время мы молчали, но Атлас вдруг глубоко вздохнул и закашлял. Я подскочила на месте. Вся пещера содрогалась вместе с ним. Воды! Бегло осматривая окружение, я заметила бутылку воды, которую Прометей вытащил из рюкзака. Мои руки тряслись, когда я пыталась поскорее открыть ее, еще больше они тряслись, когда я поднесла пластиковое горлышко к губам Атласа. — Вот, попейте воды. Наконец кашель отступил, и Атлас вздохнул полной грудью. — Спасибо, — хрипло прошептал он. — Все хорошо? — Да, мне стало лучше, благодарю. Правда, с каждым разом дышать становится все сложнее, — Атлас окинул меня взглядом и словно понял, что я нуждаюсь в объяснениях. — Я не умираю, если ты подумала об этом. Просто перестаю оставаться собой. — Звучит даже ужаснее, — тихо заметила я. Атлас сдавленно хохотнул, и земля под ногами снова дрогнула. — А ты мудрее, чем говорил мой брат, — я проигнорировала эту раздражающую деталь, в конце концов, не удивительно, что Тей поскупился на лесть в мою сторону. Однако выражение моего лица, судя по всему, выдало. — Прошу, не сердись на него так. Да, он бывает груб и опрометчив, но на самом деле он вовсе не злодей. Настоящее зло носит овечьи шкуры, не забывай об этом. Бутылка в моих руках отправилась обратно на свое место, а я между тем подняла одеяло, которое кто-то постелил в углу, и отметила про себя, насколько теплым оно оказалось, несмотря на то, что лежало на сырой холодной земле. — Это для тебя, — неожиданно подал голос Атлас, и я вопросительно уставилась на него. — Прометей приволок его сразу после того, как принес тебя. Я понимаю, о чем ты думаешь. Почему же он тогда оставил тебя в другом конце пещеры на холодной земле? Ответ куда зауряднее, чем можно представить. Думаю, он попросту смутился меня. Однако глупо с его стороны было предполагать, что я не соображу, что к чему сам. Я поглаживала большими пальцами мягкую ткань одеяла, старательно разглядывая ровные стежки. От одеяла пахло костром, и я сразу поняла, кому принадлежит этот запах. Вот и ответ на вопрос, о несвойственной каменному настилу температуре. — А может, вы просто надумали? Он ведь сам им кутался небось? — я недоверчиво уставилась на Атласа, а тот расплылся в странной улыбке. — Кутался, а как старательно! Удивительно, как только камни не оплавились от его жара, — мои щеки на этих его словах налились кровью. Причиной стало ассоциативное воспоминание. Когда я укрывала Тея своими одеялами, пока он собирался умирать на моей кровати. Тогда он казался таким беззащитным. — А известно ли тебе, дитя, что ему никакой холод не страшен? Впрочем, как и всем нам подобным. Человеческие нужды и слабости наши тела не затрагивают. Я с еще большим подозрением уставилась на мужчину в скале, а потом опустила взгляд на бутылку с водой, параллельно припоминая, с каким аппетитом уминал «нашу смертную» пищу Прометей. Точно с голодного края примчал, не иначе. Ага, скажите мне еще, что человеческие нужды вам чужды. — Со мной немного иначе, — заметив мой намек на его потребность в воде, заявил Атлас. — Я теряю свои силы, мое тело подвержено метаморфозам, которые я и сам не до конца понимаю. Видимо, эти изменения, о которых он говорит, и сотворили с ним это. Превратили в нечто, отдаленно напоминающее мраморную скульптуру. — А Прометей… — А Тей, всегда отличался особой трепетностью к людским причудам. Он с самого детства подражал во всем своим земным друзьям. Даже сейчас, как бы он не притворялся, я вижу, что он все еще любит вас, не взирая на то, как с ним обошлись… — мужчина запнулся. — Что вы имеете ввиду? — по телу прошлась дрожь, и я не до конца поняла от чего, от холода или жуткого обстоятельства, которое дошло до меня в следствии разговора, и, кажется, это было не единственным открытием на сегодня. Чувствую, что все самое убивающее наповал оставили на десерт. Между тем, я поспешила завернуться в теплое одеяло и сесть напротив Атласа, на каменный выступ, который показался мне более-менее сухим. — Да, лучше тебе присесть. Рассказ будет долгий и безрадостный, — Атлас обрывисто вздохнул, словно сам пытался приготовится как следует к своему тяжелому монологу. — Я уже говорил, как Тей любил людей. Всем сердцем и душой он болел за ваше благополучие и был единственным среди богов и титанов, кто бескорыстно помогал вам. Можно сказать, что только благодаря Тею сейчас людские достижения сделали вас в какой-то мере независимыми от власти Олимпа. Он научил их когда-то ремеслу, культуре и искусству. Еще до того, как Зевс взошел на свой трон. Конечно, Громовержец не оценил добродушие Тея, ведь оно перечило его желанию держать людей на коротком поводке. Он боялся, что они окрепнут и откажутся от покровительства великих богов. Что-ж, в этом он не ошибся. Сейчас люди почти перестали молиться и способны бросить вызов даже самой природе. Как только Зевс ввел новые порядки, Тей, нехотя, склонился к его воле. Точнее сделал вид, что склонился. Он продолжал снисходить к людям раз за разом, когда они просили его помощи, и был наказан за свой альтруизм. Оказалось, что чистая душа — это страшнейшее проклятие для бессмертного, а никак не дар. Все началось с самого ужасающего бедствия за всю историю существования мира. Титаномахия — гражданская война на небесах, сложно даже представить, насколько разрушительной она оказалась. Все, кто был слишком слаб, духом примкнули к Зевсу, остальные пошли против тирании деспота, что узурпировал трон и перестал видеть границы в своих параноидальных опасениях быть свергнутым. Нашлись и те, кто сохранили нейтралитет. К сожалению, мы с братьями разошлись во мнениях. Менетей стал воином сопротивления, а Эпиметей услышав безрадостное пророчество Тея примкнул к Зевсу. Да, Тей заранее знал исход битвы, как и я, он держался в стороне. Пока все не стало выходить из-под контроля. Олимп терпел поражение, как бы странно это не было. Прометей же начал сомневаться в собственном предсказании, но оказалось он просто неправильно его истолковал, что случалось нередко. Дар предвидения никогда не работает, как нам того хочется. Тот, кто предсказал поражение собратьев, сам невольно и приложил к этому руку. Да, Прометей примкнул к Зевсу, как только услышал о том, что случилось с Менетеем. Его пленили в одной из битв и держали в Тартарах, в ожидании казни. Бедный Тей надеялся его спасти. Он искренне верил, что Зевс пощадит нашего брата, если он поможет ему победить в войне. И раз уж верил Тей, что всегда был мудрейшим из нас всех, я не посмел сомневаться, а должен был… Повисла гробовая тишина, и я не решалась, что-либо сказать. Только затаив дыхание, ждала, когда Атлас придет в себя и сам решит продолжить. И вот, когда я уже решила сорваться с места, чтобы подать титану воды, он заговорил. — Ты безусловно не слышала о Пламени? — я отрицательно покачала головой, хоть этого от меня вовсе не ждали, ведь вопрос был риторическим. — Разумеется, смертные понятия не имеют, что из себя представляет столь древняя и могущественная сила, как Пламень. Это вся та энергия бессмертных, что веками копилась, как зола от постоянных пожаров распрей и гнева. Могущество богов дорогого стоит и не исчезает бесследно, а обращается в темную сущность. Как иронично бы это не звучало, но все то страшное и разрушительное, что есть в этом мире, приняло форму самого необходимого для выживания человека инструмента — огня. Сам Прометей прозвал это Искрой, подобно той искре, что выбил из камня первый человек, когда Прометей учил его разводить костер. Все для того, чтобы согреться холодными ночами и кормить семью приготовленной пищей. Ведь он тогда не знал, что вскоре этот спасательный круг, что он кинул человечеству, будут использовать в качестве оружия в многочисленных войнах и убийствах невинных. Не смог предвидеть и того, что очередная его добродетель ждала та же участь. Титаномахия содрогнула мир и стала причиной пробуждения небывалого Пламени. Зевс, Океан и Дит, они же Посейдон с Аидом, вместе с остальными Олимпийцами выбрали Прометея в качестве сосуда для Пламени. Они убедили Тея, что таким образом он спасет весь мир, и мой добрый брат не смог отказать в такой просьбе, не смотря на тот ужас, что они совершили с Менетеем. Я до сих пор не знаю, был ли другой способ, но даже если и был, Зевс его не искал, возможно, причиной тому было многовековое непослушание Тея. Единственное мне было истинно известно, что только он был способен занять это место, ведь лишь самый благородный из бессмертных, чья душа не тронута пороками, мог заинтересовать Пламень. Прометей, к несчастью Зевса, избежал потери рассудка, как наш мятежный брат, и причин уничтожать его не стало. Пламень не проявлял себя и мог никогда не проявить, если бы Тея не испытывали. Зевс задумал окончательно разделить людей и богов, запретив богам более снисходить к людям без его веления или позволения. Прометей, конечно, воспротивился ему и в знак своего протеста, на очередном пиршестве осмелился обмануть и опозорить сына Кроноса перед всем Олимпом и смертными. Тей тогда сказал мне, что, быть может, если Зевс испытает настоящие людские чувства, как стыд и обида, он поймет людей и не захочет отрекаться от них. Хитрый план изначально был обречен на провал. Эффект вышел в точности противоположный. Впрочем, Зевс тоже не был глупцом и, скорее всего, рассчитывал на предсказуемое сопротивление Тея. Потому, не задумываясь, наказал за дерзость брата его подопечных. Вас. Ранее не знавшие забот люди были низвергнуты к своим истокам. Зевс отнял у них главный инструмент, защиты, пропитания и тепла, главный из даров Тея — огонь. В довесок спустил на смертных руками жены Эпиметея, Пандоры, всевозможные несчастья и болезни. Брат был подавлен, он не находил себе места и более не мог помогать человеку, как прежде. Ему пришлось бороться с самим собой, ведь в мысли его закрался план последнего плевка в лицо Повелителю Олимпа. Правда, стоил бы он ему места среди богов и титанов. Ему пришлось бы вечно скрываться среди людей и забыть, о своих силах, дабы оставаться незамеченным. Конечно, Тей предпочел личному благополучию, смертных. Он украл у Зевса священный огонь, который тот не смог бы больше отнять, и скрылся. О нем не было ни весточки столетиями. Человечество между тем бурно развивалось и процветало и вот однажды до Олимпа дошел слух, что некий чудотворец, кочующий по миру, поражает воображение своими талантами. Внимание на эту новость обратили не сразу, пока не прошло столько времени, что чудотворец, будь он смертным, давно бы умер от старости, но вести о нем все не умолкали. Первым все понял Аид и с позволения своего старшего брата помчался по горячим следам мятежника. Ему не меньше Зевса хотелось смерти Тея, у них свои старые счеты, о которых я, признаться, мало что знаю. Все мои опасения и надежды Олимпийцев сбылись. Тем кочующим чудотворцем оказался именно Прометей, но что самое печальное, причиной, по которой богам удалось его найти, стало предательство. Его сдали, как овцу на убой, те, ради кого он отказался от всего, кого защищал ценой собственной жизни. Люди поверили, что если они сдадут своего покровителя, то Зевс вернет им былые беззаботные времена, когда они не знали ни голода, ни болезней, когда им не нужно было вспахивать землю, чтобы накормить себя, и они не ведали смерти, а в назначенный час просто спокойно засыпали уносимые в Гипносом в Элизиум. Они, конечно же, не знали, что процесс этот был необратим и ничто уже не могло спасти их души очерненные души, а Тею верить не стали. Аид настиг его, и на этом бы история моего брата могла закончится, только вот его дар предвидения, что давно его покинул, неожиданно проявил себя в очередной раз. Он увидел погибель Великого Владыки небес и грома, что и стало одной из основных причин, по которой его жизнь сохранили. Зевс не одну тысячу лет пытался выведать у моего брата подробности о его пророчестве, жестокими пытками, но так и не смог. А дальше ты сама знаешь, дитя. Прометей смог освободиться спустя столько тысячелетий. Но все то время в заточении и предательство людей сильно изменили его. Затронута сама душа Тея, в ней появилась тень, что сделало его подвластным Пламени, и у богов только прибавилось мотивации для его преследования. Однако я верю, что это темное пятно в его сердце лишь разбушевавшийся сорняк, который все еще можно вырвать с корнем и вернуть былое великодушие моему брату. Он все еще не потерял того же чувства заботы и опеки. Рискнул всем, чтобы спасти тебя, и пусть все это теперь происходит в крайне корявом исполнении, надежда в ларце Пандоры все еще есть, — Атлас закончил, тяжело вздохнув, а мне с трудом удавалось не показывать эмоций, вот только я прекрасно понимала, что нос пощипывает не от сырости и холода. Глаза успели передать столько эмоций и наконец остановились на той, что я наблюдала сейчас. Тоскливый, полный скорби взгляд, но что-то в нем было. Что-то светлое и таинственное, что-то, что навевало на теплые, успокаивающие мысли. Это и была та надежда, о которой он говорил, но меня саму между тем переполнил раздирающий кожу стыд. Как я могла столько всего наговорить Тею, даже не подумав головой, как следует. Я, и правда, глупая смертная, которой просто нужен сон, а после этого, когда он вернется, я просто обязана поговорить с ним. И вот, когда я уже хотела забиться в угол и крепко выспаться, меня вдруг посетил вопрос, не дающий покоя. — А что на счет вас? — я постаралась не слишком бесцеремонно окинуть каменное тело взглядом. — Ох, даже не думал, что тебе интересно. Это моя ноша. После Титаномахии гекатонхейры, что подпирали его до меня, были истреблены. Кто-то должен был их заменить. А столько лет простояв на этой службе, я уподобился столпу, — теплая улыбка на губах Атласа, когда он это говорил, повергла меня в шок. — Н-но, зачем вы это делаете? Неужели другого решения не было? Это ведь практически убивает вас, — неожиданно для себя затараторила я в приступе искреннего негодования. — Глупое, милое-милое, но такое глупое дитя. Это судьба. Как Прометей когда-то был избран, возможно, единственным годящимся сосудом для Пламени, я стал единственным подходящим в роли того, кто сможет удержать небосвод. У каждого в этой, казалось бы, хаотичной жизни есть свое место, и часто нам приходится идти на жертвы ради других. И если бы я не отдал на этот алтарь свою свободу, на земле и небесах воцарился бы сущий ад. Боги и титаны, быть может, и справились с изменившимися условиями жизни, но вот смертные не пережили бы этого. До тех пор, пока я держу небосвод, мир в безопасности. Можно сказать, что судьба всего живого на моих плечах. «Глупость какая. То есть не может не быть других вариантов, выбор есть всегда. Нельзя полагаться на какое-то предначертание или судьбу, ведь в противном случае, в чем тогда вообще смысл жизни?» — подумала я про себя, но озвучить это не решилась. Вместо этого лишь кивнула Атласу в знак понимания и, укутавшись в одеяло покрепче, уселась в углу, мгновенно проваливаясь в сон.