Местного розлива

Дело доходило до ебаной клиники, но было как-то похуй. Солнце ярко освещало комнату, и тонкий лучик являл глазу тысячу тонн пыли, изысканно парящей старым ковром. Ваня произнёс тихое «ебать красиво», после чего постучал по полу, отчего пыли стало ещё больше, а он грустно заулыбался. Ване было так одиноко, что он натурально сходил с ума. Евстигнеев развалился на полу в своей однушке, только придя с лекций, и вдруг понял, что дома так тихо и даже холодно, что хотелось включить газ и уснуть. Ноги гудели, как и выебанный мозг, а ему ещё сегодня на съёмку топать, а потом с Мироном на чьё-то день рождение. В общем, дни были, как и раньше, до неприличия насыщенные, однако в сей раз парень ощущал холодное одиночество, желание выть на луну. Ему даже пить не хотелось, так что он подумал, что посидит на тусиче час-два, а потом свалит, закажет такси, приедет домой и наберёт Ванечку. В голове сразу возникли образы, где Светло, в своей мятой рубашке и любимых очках, сидя за столом в школе, проверяет очередную партию тестов, много матерится под нос. Ванечка как-то раз рассказывал, как к нему пытались подкатить старшеклассницы. Если обычные щкольницы нередко не являются верхом приличия, то сельские — это ёбаный пиздец. Светло тогда показалось, что его вот-вот изнасилуют, а потом разгребай, Ванечка, говно — только лопату побольше бери. Он описывал ситуацию не хвастовства ради, а просто искренне охуевая. Евстигнееву это всё казалось забавным, да и они оба смеялись, но стоило ему представить, каково это, пережить такое, он зауважал Ванечку в разы сильнее. Сдержать член в штанах, при этом не обидеть нежную натуру девушек и не оказаться без работы — сложная хуйня. — Сказал бы, что у тебя девушка есть, — предложил тогда Евстигнеев. — А то им это мешает. Они как пиявки: сели на парту напротив, закинули ногу на ногу, юбку задирая. — У тебя встал? — поинтересовался Ваня. Светло тихо цокнул, промолчав, на что Ванька засмеялся. — Ну, сказал бы, что ты гей. — Чтобы мой учительский авторитет упал к хуям? Нет уж, спасибо! Ваня подумал, что идея реально так себе. Узнай он в школьные годы, что его преподаватель — голубой, он бы и сам оборжал его. Ему бы жизни не дали, как ученики, так и учителя. Да даже будь тем самым учителем сам Светло, Ваня бы вряд ли воспринимал такого преподавателя всерьёз. Хотел бы Евстигнеев сказать, что сразу бы огомосячился, начал бы приставать к красавцу-историку, но это же пиздеж — так только в хуёвых фанфиках бывает, которые его бывшая так любила. На деле бы учителя затравили, а потом он бы вскрылся. Тем хуже бы было, если бы он вовсе был натуралом, а соврал, чтобы оттолкнуть от себя девочек. В концовке истории оказалось, что Светло, заметив настойчивый взгляд девушек, шустро среагировал, начав обсуждать их хуёвую успеваемость по его предмету. Тогда девочки попытались перевести тему в русло эротики, но он, игнорируя настойчивый взгляд, вытянул руку, сообщив, что ему надо позвонить, а потом вышел из кабинета. В данном случае только спасаться бегством. В следующий раз, опасаясь за свою задницу, Ваня начал уходить из кабинета первым или задерживал пацанов, зная, что те уж точно не станут даже пытаться лезть к нему в штаны. Светло тогда только устроился в школу, поэтому не знал, как корректно себя вести. Позже он разработал целый алгоритм действий, что, когда к нему начинали приставать, он отвечал так, что к нему более не лезли. И Ваня, лежа на своём ковре, невольно представил, как Светло стоит посреди кабинета в универе, рассказывает им какую-то дичь, мило улыбается, отчего сердечко его заныло. Он представил, как Ваня быстро вскакивает с их постели утром, торопясь на занятия, как натягивает рубашку, ищет сумку, а сам Евстигнеев наблюдает за ним с койки, лениво потягиваясь. «Хули улёгся? Пиздуй в универ!» «Мне ко второй!» И Ванечка даже не будет ругать его за прогулы, потому что не в его стиле. Он напялит очки, поцелует Ваню на прощание и свалит, а потом, когда вернётся домой, улыбнётся, заметив, что Евстигнеев даже не выходил из дома: включенная плойка, нетронутая сумка и всё та же гора тетрадей на столе — явные признаки прогулов. «Завалишь сессию — пизда тебе», — скажет Ванечка. Ему похуй на его посещаемость — сам студентом был. «Накажешь?» — Евстигнеев поднимет брови, недвусмысленно улыбнётся. «Нет, просто пизды получишь». Потому что это уже чуть серьёзнее разбитой кружки. Но вместо этого Ваня лежит на полу, смотрит на пыль и не хочет идти на чью-то вписку, не хочет работать. Он вообще ничего не хочет, потому что соскучился. Он не видел Светло воочию две недели, и это уже пиздец какой-то — жив одними звонками и переписками. И так они живут уже два месяца, и Евстигнеев искренне удивлён, что не разбежались ещё. Продолжать такие отношения было странно для него, но он был обязан попробовать, потому что иначе окончательно сошёл бы с ума ещё в августе. А сейчас, терпя скрипящую мансарду, одной надеждой жив. Надеждой и мечтами о светлом будущем. Он ощущал себя ебаной тёлкой, которая ждёт парня из армии, как однажды выразился Ванечка, и это непривычно, потому что ему нужно видеть глазами, трогать и чувствовать чуть чаще раза в две недели. Ваня взял в руки телефон, открыл галерею и умильно улыбнулся, начав листать галерею. Ваня, Ванечка и Гриша. Нетрадиционная семья двух пидоров, которые усыновили кота. Гриша реально напоминал сынулю: трудный, своенравный подросток, который мать любит больше, а отца вообще ни в хуй не ставит, грубит, но иногда поддаётся моменту и общается с ним, прорывается на душевные разговоры. «Пиздец, укатила крыша», — решил Ваня, откладывая телефон. Через некоторое время он всё-таки встал, поел и пошёл собираться на съёмку. В голове возник ещё один образ, где они с Ванечкой пойдут гулять по хмурому Питеру, но будут улыбаться и смеяться так, как некогда в Михайловке, где вечно тепло и солнечно, где они целыми днями ничего не делали, нежились во всеобщем тепле, от которого внутри всё превращается в тягучий кисель, а тело плавится, где пьяный Ванечка зовёт его в кусты и задорно смеётся, потому что идея — пиздец, где их вкусно кормят и любят. Ваня оставил там своё сердце, хотя клялся, что лучше, чем в Барселоне, ему не было нигде. Не говори «гоп», так сказать. Ваня быстро отснял девчулю в стильном прикиде а-ля «мой отец всё оплатит» и даже домой успел. Он решил шустро сходить в душ, но пулей вылетел из ванны и чуть не ёбнулся, потому что услышал звонок. Вода стекала по лицу, жопа мёрзла, но он успел ответить. — Приве-ет, — мечтательно протянул он, возвращаясь, чтобы отключить воду. — Салам-пополам, — прохрипели ему в ухо. — Как зачёт? — Сдал! Первый! — гордо улыбнулся он, садясь на край ванны. Как он скучал по этому голосу — будто вечность не слышал. Ванечка засмеялся, хрипя в трубку. — Ты ж моя киса! С меня вкусная рыбка! — засюсюкал Светло. Евстигнеев издал странный звук. Ну вот, Ванечка сейчас назовёт его идиотом. Ваня после таких их разговоров заряжался энергией на день вперёд. Он мог горы свернуть, а ещё верил, что его голова пока ещё на месте. Это яркое чувство слепой влюблённости одновременно и заебало, и радовало, так что он не жаловался, теряясь в эмоциях. Сейчас он сидел весь мокрый, но не мёрз. «Любовь греет», — подумал Ваня, а потом отдёрнул мысль, понимая, как ебано она звучит. Поставив Ванечку на громкую связь, Евстигнеев топнул в комнату, на ходу обтираясь полотенцем и ища свежую одежду. Светло рассказывал, как он заебался, а ещё что Гриша пропал на три дня. Их блудный сынуля, по словам Ванечки, ушёл на блядки и даже пожрать не приходит, из-за чего он начал переживать, хотя подобное случается нередко. Евстигнеев напрягся, слушая всё это, потому что, камон, это же их сын. — А если его машина сбила? — начал Ваня. — А если отравили? А если украли? Он же такой красивый мальчик… — Блять, заткнись! И так тошно. Настроение было к хуям испорчено. Как до звонка Ванечки. Ваня уже неторопливо надевал носки, выбирал футболку и отвечал Мирону через ноут. Фёдоров гундел, что аналогично никуда не хочет, что завтра ему на работу, а мог бы поспать или почитать что-нибудь. «или в деревню съебать», — предложил Ваня. Мирон отправил грустный смайлик. Светло всё ещё рассказывал про работу и перешёл на монолог о вреде аниме среди школьников, скорее, несерьёзно, но Ваня слушал его внимательно. Одевшись, он улёгся на диван, притягивая телефон ближе и резко перебивая Ванечку. — Вань, я соскучился, — тихо сказал он, и Светло по ту сторону вмиг заткнулся. Время словно остановилось, и Евстигнеев почти перестал дышать, часто втягивая воздух носом. Он услышал, как Ванечка судорожно выдохнул, а потом ответил: — Да я сам с ума схожу, — прохрипел Светло, — непривычно как-то: сижу дома один, как раньше. Ни тебя, ни Гриши. Совсем ебу дались — кидаете меня. Ваня улыбнулся, кладя голову на подлокотник. — Приезжай на выходных, — с надеждой позвал он, ощущая, как тяжело сдавливает грудь. Он же, блять, человек контакта, ему же нужно трогать, видеть и так далее. Ваня слышит тихий смешок и уже готовится к отказу. Опять. — В понедельник какое-то ссаное мероприятие, — начал Светло, — я отгул взял. Во вторник не работаю. Ване показалось, что у него сейчас рожа треснет. Ему так сильно захотелось обнять Ванечку, что он зажал подушку, как дурак, хихикая в неё. — Я слышу тебя, — сказал он — и это странная хуйня, Вань, завязывай. Мне становится страшно ехать к тебе. Вдруг ты там меня к батарее привяжешь, на меня вообще-то ребят с ЕГЭ повесили! Евстигнеев блаженно улыбается, представляя, как отдерёт Ванечку на этом самом диване. Почему-то представляется сложно и не сразу, кажется чем-то нереальным: Ванечка и вдруг у него дома. Но Светло, прежде чем бросить трубку, подтверждает, что точно приедет в субботу вечером, а ещё говорит, что Ване следует готовиться, да и поубавить эмоции, потому что иначе они оба сдохнут. Но Ваня делает вид, что этого не слышал.

***

И всё-таки трахать Светло на этом диване Ване было непривычно, поэтому Светло решил трахнуть его самого. Поначалу оба думали, что будут долго разговаривать, но потом поняли, что уже наговорились по телефону, а вот физического контакта и тепла не хватало от слова «совсем». Поэтому они крайне быстро перешли к поцелуям и не пытались делать вид, что спешить им некуда: сразу, словно с цепи сорвались, начали сдирать тряпки, кидая их куда-то в угол, а может, и в центр комнаты. Трахались аналогично быстро, лишь бы напряжение скорее отпустило, а кончили до одури мощно, едва не крича. Но, скорее всего, орали оба — просто не услышали. Ваня настолько привык к постели Ванечки в Михайловке, что часто моргал, вдруг осознав, что они у него. Светло лежал у него на груди и лениво курил, молчал, поглаживая его по голому бедру. Евстигнеев решил, что через пару минут они махнуться позициями, и тогда он постарается не спешить: он будет двигаться плавно, растягивая удовольствие, станет пристально смотреть на лицо Ванечки, его бледную кожу, шею, живот, руки. Но на деле и он сорвался, остервенело втрахивая парня в матрас, много кусаясь, где-то на задворках сознания понимая, что так и сожрать можно. — Псина, — прохрипел Ванечка, с трудом переворачиваясь на бок. У него из задницы текло горячее, потому что кто-то не потрудился надеть резинку, и он даже не злился, потому что всё понимал. — Кабель проклятый. — Я тебя тоже люблю. Ваня осознал сказанное не сразу, а когда понял, то и не дёргался лишнего. Ну, правда же. Светло тихо хмыкнул, улыбаясь, но тоже промолчал, замерев. И, пожалуй, именно в этот момент пришло полное осознание всего происходящего: Ванечка в Питере, они трахнулись уже два раза, а Евстигнеев только что признался ему в любви. Они сидели в полнейшей тишине, и было слышно лишь их сбивчивое дыхание, и хотелось громко смеяться, чтобы оттолкнуть лишнее напряжение, но оно было таким правильным, что они оба застыли. В итоге Светло быстро сбегал в ванную, где умывался, приходя в себя, а потом лёг обратно, свернувшись у Вани под боком, и тогда стало окончательно хо-ро-шо. Евстигнеев крепко прижал парня к себе, чмокнул в макушку, поглаживая спину, и разулыбался. Говорить не хотелось. Ничего не хотелось, потому что было страшно спугнуть приятно давящую атмосферу, полную тепла и комфорта. Светло уткнулся ему в бок носом, щекоча нежную кожу, и Ваня опустил взгляд, видя, как тот счастливо улыбается. Стало как-то похуй на всё остальное, на то, что надо бы поесть устроить, что завтра на работу. — Пиздец я скучал, — протянул Светло. Ваня тихо хихикнул, глядя на пол, где валялись их шмотки. Тело ныло от приятной боли, а в голове — звенящая пустота. Телефон сигналил уведомлениями раз пять, но Ваня и на это решил болт забить. — И я. Светло решил тактично умолчать о своих планах и о главной сути его поездки, но ебло Евстигнеева располагало к обратному. Ванька был такой довольный жизнью, а Ваня подумал, что будет неплохо добить его, дополнив этот головокружительный пиздец. Он ужасно хотел увидеть его лицо, когда расскажет всё. Лично. Он перекинул ногу через него и сел сверху; ладони Ваньки сразу легли ему на бёдра, несильно сжали. Ванечка внимательно посмотрел ему в глаза, замечая, что тот слегка насторожился. — Мне предложили работу в местном колледже, — легко сказал Светло. — А я согласился. Ладони на его заднице сжались сильнее, а Ванька перестал улыбаться. Светло покачался, по-прежнему сидя сверху, ожидая продолжение фильма. — Переезжаю через месяц, — дополнил Светло. Евстигнеев шумно выдохнул, очевидно, тоже выжидая. Возможно, ждал подвоха, но такового не было. Ванечка хлёстко опустил ладошки на чужую грудь, замечая, как сильно бьётся сердце Вани и тяжело вздымается грудь. Стало чуточку страшно, что столь долго строившееся доверие укатило в пизду. Светло сжал его сосок, поглаживая татуировки, пощекотал ямочку меж ключиц, беспрестанно качая бёдрами. Ваня молчал. Когда Андрей сказал, что в их колледже есть вакансия для него, Светло даже не думал — согласился сразу. И этому потом удивился, ведь любая мысль о переезде вгоняла его в ступор, вынуждая многое осмыслить. Но в этом раз он ответил мгновенно, уже представляя удивлённый взгляд Вани, его полуоткрытый рот и пухлые губы, которые через мгновение растянутся в улыбке. Лично н сам бы среагировал именно так: безумная радость, сносящая любые разумные мысли, горячие обнимашки и жаркий секс после. Позже, придя в себя, Светло продумал всё до мелочей, включая переезд, все финансовые вопросы. Он так загорелся этой идеей, однако рассказывать всё не спешил, решив, что рано, что нужно проверить отношения, которые уж больно внезапно начались и разрослись до чего-то большего, чем предполагалось изначально. И вот, перетерпев расстояние и время, Ваня решился, но такой реакции не ожидал. — Скажи что-нибудь, — тихо попросил он, чувствуя, как голос дрожит. Доверие — сложная для него штука, и Ванька реально заслужил его, но вот так вот молчать… Евстигнеев резко выдохнул, когда обхватил запястья Вани. Он сел, приближая лицо нос к носу, щекоча губы дыханием. — Ты серьёзно? — переспросил Ваня, крепко держа его за руки. Светло легко улыбнулся. — Блять. Ваня мягко погладил его ладони, смотря безумным взглядом. Зрачки расширились, гипнотизируя, и Светло понял, что теряется, поглощённый ими окончательно. Евстигнеев хихикнул, резко потянул его на себя, укладывая на лопатки. — Блять, Ванечка. Блять! Крупный член Вани доводил до исступления, вынуждал срывать голос уже не в первый раз, но больше трогал именно взгляд и тихий, лихорадочный шепот на ухо. Светло хрипел ему в ухо, шипел, часто сжимаясь. Ему казалось, что Ваня достаёт до его души, резко двигаясь, пока сам он давился стонами и собственной слюной. Евстигнеев быстро вышел, закинул Ванечкины ноги себе на плечи, а после вновь вошёл, двигаясь уже не спеша, размашисто. Так, как надо. Светло хотел закрыть глаза, но не мог: на него никто никогда так не смотрел, поэтому он хотел запомнить этот взгляд, пропитаться им насквозь, как эта простынь — их спермой. Евстигнеев был счастлив, уже привыкнув, что Ванечка вполне легко вписывается в его обстановку, его квартиру и жизнь. Словно скоро он и вовсе поглотит его. Светло давно для себя всё решил, мысленно радуясь, что не сдал тогда: не выбрал те полупустые бутылки в углу и не ёбнул ими Ваньку за домогательства. Гриша вернулся домой вчера и остался и Марии Ивановны. У Вани в списке было «купить удобную переноску и охуительно дорогой и вкусный корм».