Алиса Телицына, 17 лет
Черт меня дёрнул сунуться на передовую! Захотелось посмотреть на шикарный салют максимально близко, словно раньше я его никогда не видела. Это и стало моей роковой ошибкой. Я замешкалась и оказалась в руках охотников, хотя, признаюсь, удирала от них, как могла, но алмазная стрела, метко попавшая мне в бедро, пресекла попытку бегства. Дальше всё как в тумане: остались лишь обрывки воспоминаний о минутах пленения. Частицы сплава наконечника стрелы здорово ослабили меня, превращая ясное сознание в полную кашу. Смутно помню, что сопротивлялась, а в ответ получила пару раз по лицу и парочку ударов под дых, потом я оказалась в камере.
Вроде бы на дворе XXI век, но помещение, в котором я сидела, походило больше на средневековую темницу: стены, пол, потолок, даже двери — всё было сделано из камня; полное отсутствие мебели — лишь старый матрас, свёрнутый валиком, валялся у стены напротив входа в карцер. Но больше всего меня поразили старые ржавые кандалы посередине помещения; цепи свисали с потолка, где их внушительная часть была натянута на колесо, регулируя высоту свободно спускающихся оков, остальной же механизм был скрыт за толщей бетонита. Какое странное место: пространство будто давило на меня, отнимая и без того последние силы. Я провела рукой по стене, на которую опиралась спиной, — на пальцах осталась каменная крошка вперемешку с алмазными вкраплениями. Что ж, теперь хотя бы предельно ясно, что не так с камерой и почему она каменная: специальный бокс для подобных
мне, ослабляющий способности и измождающий морально. Быть может, это даже к лучшему, что охотники взяли именно меня: они видят мой истинный облик — Лизу, и другой я не стану, в отличие от девчонок. А правду враги смогут узнать только в том случае, если сумеют забраться в мои мысли (дохлый номер, можно даже не пытаться, если тебя зовут не Арина Исаева).
Не знаю, сколько времени прошло с момента моего заточения: может быть, час, два, а, может, и целые сутки. Время здесь словно замедлило свой бег и исчислялось совершенно по-другому. Бедро пронизывала тупая боль, оно заживало довольно долго, в отличие от синяков на лице, нога, не переставая ныла, несмотря на то что стрелу я достала почти сразу, как меня здесь оставили. Но эта боль была ничем в сравнении с тем, что меня ожидало дальше. Конечно, я много слышала об охотничьих методах добычи информации от тех, кто побывал в плену, но судьбой был помилован и выжил, и всегда надеялась, что на своей шкуре их испытать не доведётся: предостаточно и Волкова со своим чертовым шариком. Что ж, всё когда-то в первый раз.
В камеру вошли двое незнакомых мне охотников, а за ними следом — действующий глава касты и его лучший друг. Наши с Артёмом взгляды пересеклись, парень выглядел абсолютно рассеянным и потерянным: он не знал, как себя вести. Ещё несколько часов назад мы с юношей, чуть ли не рука об руку, вместе помогали Арине провернуть ее план по устранению старейшин, а сейчас вновь были по разные стороны баррикад. И хуже всего, что Артёму придётся наблюдать за моими страданиями: по его взгляду было видно, что парень явно не в восторге от этой идеи. Интересно, кто будет выпытывать из меня информацию? Сам Рустам замарает руки, или же он просто будет стоять в сторонке и отдавать приказы? Парень даже не посмотрел в мою сторону: весь он был мрачнее тучи, а усталый взгляд в никуда выдавал нервозность и бессонные ночи.
Глава вышел на середину камеры и присел на корточки, затем достал из кармана старый, как и всё здесь, увесистый ключ и вставил его в небольшое отверстие в полу, трижды провернув по часовой стрелке. Рустам тут же отошёл назад, а из бетонита начала подниматься фигура, сильно напоминающая распятие, только не из дерева, а из камня. К монолиту было прикреплено достаточно много прочных на вид ремней. Я уже догадывалась, к чему всё идёт. И не ошиблась. Охрана рывком подняла меня с пола и потащила к распятию. Я не особо-то и сопротивлялась: сейчас я не так сильна, да и вражеская территория как-никак. Распнув меня на каменном алтаре, охотники крепко перетянули моё тело ремнями, особенно конечности и голову, намертво прижав их к холодному монолиту. Знала ли я, для чего это нужно? О да, знала. Сначала будет попытка поговорить по душам, а когда она не увенчается успехом, в ход пойдут физические способы вытягивания необходимой информации: в данной ситуации мне, вероятно, введут кровь охотника. Всё так и случилось.
— Говорить будешь сама или перейдем сразу к следующей части диалога? — подойдя вплотную, безэмоционально произнёс Рустам, словно каждый день вёл беседы с подобными
мне. Быть может, так и было. Кто знает, скольких убийц допрашивал доселе Рустам. Парень окинул меня безразличным взглядом, в котором не промелькнуло даже намёка на интерес, лишь холодный расчёт. Чего греха таить, мы оба прекрасно знали, что так просто я не заговорю, если заговорю вообще.
— Вот как, оказывается, благодарят охотники за помощь в раскрытии заговора, — съязвила я, тщательно подавляя в себе нарастающий животный страх от предстоящего испытания.
Рустам сверкнул глазами и сурово отчеканил:
— Какими бы ни были «чистыми» помыслы вашей… начальницы, она влезла в то, что никоим образом не касается убийц, и объявила войну своими действиями, — парень был прав. Благими намерениями вымощена дорога в ад. До сих пор не понимаю, как Арину, самую разумную и принципиальную из нас всех, угораздило так безрассудно влюбиться в охотника и добавить к старым проблемам кучу новых: черт с ним, с противоборством кланов, но вот дети от такого союза… Какими они будут?... Впрочем, не мне судить подругу: сердцу не прикажешь; да и у самой полная неразбериха на личном фронте. — Значит, твой ответ «нет»?
Я промолчала, уставившись в потолок, и нервно сглотнула в ожидании пытки. Рустам тяжело вздохнул и медленно вытянул из кармана шприц. Да, как я и предполагала, допрашивать меня будут самым жестоким и старым способом — кровью охотника. Боль, которую испытывает убийца при смешивании её собственной крови с охотничьей сывороткой, трудно описать какими-либо словами. Нет, кровь охотника без алмазных частиц не убивает нас, но причиняет такие страдания, что лучше бы убила, честное слово.
Рустам ввёл мне все содержимое шприца в шею. Было заметно, что самому парню подобные действия мало приятны. Я хотела дёрнуться от проникающей под кожу иглы, но ремни крепко фиксировали мою голову и удерживали в первоначальном положении. Как только сыворотка попала в кровоток, место инъекции начало припекать, жжение с каждой секундой становилось все сильнее и невыносимее и быстро распространялось с кровью по всему телу. Если бы не мои прикованные руки, я давно бы уже разодрала себе шею, лишь бы избавиться от этих, мягко говоря, «неприятных ощущений», а если бы была свободна голова, то я просто бы уже разбила её о монолит в надежде, что от удара отключусь. Секунды и минуты, что длились мои мучения, казались вечностью. Адская боль сжигала меня заживо, прокатываясь волной по всему телу. Даже вдыхаемый воздух не охлаждал, а наоборот, как кипятком безжалостно плескал по лёгким. Я буквально горела изнутри: во мне боролись кровь убийцы и охотника, разрывая меня на части и причиняя неимоверные страдания. Я ощущала себя полем боя для двух непримиримых и сражающихся на смерть врагов, под которыми стонет земля, пропитанная реками крови. Какая же всё-таки несправедливость! Охотники от нашей крови просто теряют свои силы, а нам, напротив, приходится страдать в ожидании, когда собственная кровь поглотит чужеродную. До этого дня, я считала, что рожать — это больно. Знаете, я согласна родить ещё раз десять, только бы больше не попадать в руки охотников!
Я терпела, сколько было возможно, но у всего есть предел… Чудовищная боль охватила все тело и разум, в глазах резко потемнело, а в голове стучало словно молотом по наковальне. Я ослепла и оглохла одновременно, сознание больше не контролировало меня: я чувствовала, как надрывается гортань, издавая жуткие душераздирающие вопли, но сама ничего не слышала; я ощущала, как выгибается и извивается все моё тело, как рвутся и лопаются ремни, высвобождая конечности, но тут же кто-то хватает меня за руки и за ноги, прижимая их обратно к алтарю, а обжигающая боль пульсирует бесноватым потоком в местах прикосновений…
… Постепенно я начала приходить в себя: опустошенная, изнуренная и вздрагивающая от каждого шороха. Сквозняк тянувшийся тонкой струйкой из-под двери приятно охлаждал разгоряченное и мокрое одновременно лицо, слезы непроизвольно катились из глаз, а истеричные всхлипы заставляли хаотично вздыматься и опускаться грудь. Я уже давно не была привязана, но сил, шевельнуть хотя бы рукой, не было, не говоря уже о каком-либо сопротивлении и тем более побеге. Лишь страх, что все повторится, дикая апатия, и полная пустота внутри. Из меня будто высосали жизнь, вырвали душу с корнем, хотелось просто закрыть глаза и не проснуться. Единственное, что держало меня на плаву — мысль о моих милых малышах. Как они будут без меня, кто о них позаботится? Никита? Да ему самому нужна мать…
— Тебе лишь нужно сказать, кто такая Чёрная Принцесса сейчас и как нам её найти. Разве стоит эта информация твоих мук? — раздался вкрадчивый и сочувственный голос главы касты надо мной, заставив дёрнуться от неожиданности. Хороший ход, Рустам! Отличная попытка манипуляции. Но нет. Я слишком хорошо знаю законы убийц и наказания за их нарушения.
— Предпочитаю молчать и умереть здесь от пыток, чем сказать и умереть от рук Арины за предательство, — с неприязнью произнесла я охрипшим от криков голосом. Мои слова были правдой лишь отчасти. Я боялась не того, что сделает со мной Арина, нет, я просто не могла предать девчонок. За десять лет они стали моей семьёй, самой настоящей, которой у меня не было до этого. И я лучше сдохну в этих катакомбах, чем скажу жуткую правду Рустаму, которому она вообще-то тоже не нужна.
Парень недовольно поджал губы, явно раздражённый моим отказом, и неприятно усмехнулся:
— Тогда ты в лучшем случае сгниешь тут. Исаева не настолько глупа, чтобы сунуться сюда снова.
Я вновь ничего не ответила, едва сдерживая истерический смех. Взбешённый моим молчанием глава подал знак своим людям, и меня вновь связали ремнями. Все повторилось. Следом повторился и диалог. Мне казалось, что я схожу с ума. Истеричный смех так и рвался наружу. Когда Рустам достал третий шприц и уже готовился вколоть очередную порцию крови, Артём неожиданно подал голос, чем спас меня от дальнейших издевательств.
— Рустам, бессмысленно тратить на эту тварь наши запасы. Она все равно ничего не скажет, — как бы оскорбительно это ни звучало, но я была благодарна Тёме. Взгляд парня был каким-то отрешённым, а сквозь эту отрешённость пробивалось плохо скрываемое чувство вины. Только бы Рустам этого не заметил и ничего не заподозрил. Артём так себе актёр, если говорить начистоту.
— А что ты предлагаешь, м? Может быть, вовсе её отпустить? — озлобленно произнёс глава с нотками сарказма, бросив колючий взгляд на друга, под которым Артём съежился. — И что касается запасов крови — это почти безлимитный наш ресурс.
— Не сегодня-завтра за ней придут, а мы толком даже не знаем сколько всего их каста насчитывает убийц, и сколькие из них на стороне Исаевой, — перебил Артём. Хотя его слова и звучали неуверенно, но немного поубавили «энтузиазм» Рустама. — Если ты сейчас переведешь на эту девчонку столько заготовленной сыворотки, то в случае чего нам может её не хватить. В конце-концов, кровь нужна не только для «допросов», но и для изготовления оружия, — Артём говорил все увереннее и увереннее, а Рустам молча слушал его, изредка бросая на друга недоверчивые и задумчивые взгляды. — Не забывай и о том, что мы не регенерируем так, как убийцы, и кровь сдавать каждый день не можем, увы…
Речь Артёма была прервана внезапно вошедшим Дмитрием Валерьевичем, который с порога бросил на меня суровый взгляд, а затем что-то шепнул сыну. Рустам тут же переменился в лице: на нём ярко отразились возмущение и негодование.
— Нет! Этого не будет! Пусть Ми-6 не смеет влезать туда, куда их не просят! Это касается ТОЛЬКО охотников, и никого более! — рявкнул разъяренный парень, не желая слушать отца. Что такого сказал Дмитрий Валерьевич, что Рустам так взбеленился? И причём тут Ми-6? Уж не из-за меня ли идут споры?
— Сынок, давай обсудим это в более спокойной обстановке, — сдержанно произнёс Мамедов-старший, выводя сына из камеры.
***
Прошли примерно сутки с момента последнего посещения моей камеры охотниками. Меня ещё несколько раз пытались заставить говорить, хорошенько избив, однако их попытки терпели неудачу. Но я подозревала, что это лишь затишье перед бурей. Меня совершенно не радовало полное одиночество: в данной ситуации этот знак вряд ли можно истолковать в хорошем смысле. Хотя бы нога зажила и синяки с ссадинами — уже что-то. Кормили здесь не очень, но особо тёплого приёма я и не ждала. И честно говоря, потеряла уже всякую надежду на спасение. Все мои мысли крутились только вокруг Алинки и Макса. Я не увижу, как они сделают свои первые шаги, не услышу их первое слово, не поведу их в первый класс, не подготовлю к первому в их жизни экзамену, меня не будет рядом в момент их первого обращения… Меня вообще не будет.
Судя по тому, как давно приносили ужин, на дворе была уже ночь. Человек шесть вошли в мою темницу: Рустам и пятеро неизвестных мне крепких мужчин.
— Считай, что сорвала джекпот: тебя переводят. Человеческие спецслужбы очень заинтересовались тобой, — с нескрываемыми нотками отвращения усмехнулся глава, одарив меня неприятным взглядом, и поморщился.
Надев на меня наручники, по-видимому, из алмазной стали, охрана потащила меня к выходу. Проходя мимо Рустама я резко остановилась и неожиданно для самой себя выпалила, глядя прямо в глаза парню:
— Тебе нужно не Арину искать, а Волкова. Он в ответе за всё, что происходит.
(Что это было и почему я так сказала? Пожалуй, это один из тех вопросов, на которые я никак не могу найти ответ и по сей день. Понятия не имею, что двигало мной в те секунды, но взгляд Рустама не забуду никогда. Парень выглядел так, будто я только что открыла ему Америку: недоумение, удивление и недоверие, — вот что отражалось на лице юноши.)
Перед тем, как выйти в коридор, мне завязали глаза чёрной непроницаемой тканью. По ощущениям мы выбирались из штаба около 15 минут: раза два спускались по лестнице и три поднимались, пять раз повернули налево и девять направо. Какой бы хорошей не была моя память, сколько бы «отлично» не стояло за зачёт по ориентированию на местности, но для охотничьего «лабиринта» определенно нужна карта.
Меня посадили в машину и только после этого развязали глаза. Мы оказались в автозаке (кто бы сомневался). Все эти шестеро тоже сели вместе со мной. М-да, сбежать самостоятельно не удастся, но надежда, что Арина всё же спасёт меня, снова загорелась маленькой лампочкой в душе. Однако отъехать машина не успела, из нагрудного кармана Рустама раздалась телефонная трель. Кто бы мог подумать, что этот звонок станет решающим в моей истории. Парень ответил.
— Сынок, бросай все свои дела. Катя рожает, — послышалось на том конце трубки. В смысле рожает? Сейчас? Вот это поворот. И очень вовремя. Рустам уедет, меня спасут. Стоп. А кто меня спасёт-то, если Арина-Катя рожает? Ба-бах. Слышите? Это взорвался мой мозг.
— Как рожает? Что, прямо сейчас? — ошеломленно спросил Рустам. Нет, дорогой, она обязательно дождётся тебя, пока ты разделаешься со своими делами, и только после этого родит! — Я не могу сейчас, мы же сегодня перевозим…
— Что для тебя важнее: семья или какая-то там убийца? — раздражённо оборвал Дмитрий Валерьевич сына. — В общем, моё дело тебе сообщить, а думай уже сам, — и бросил трубку.
— Черт! — выплюнул Рустам, а затем подорвался с места и выпрыгнул из машины. — Миша, остаёшься за главного и отвечаешь за неё головой, — дал указания парень одному из моих «телохранителей».
… Мы ехали уже около получаса. Машина вдруг затормозила. Послышались крики и выстрелы. Охрана покинула меня, предварительно заперев (хотя я вряд ли бы далеко убежала), и вступила в бой. Это точно были
наши, все ж таки пришли за мной! Я сидела в ожидании исхода битвы. Наконец, дверца распахнулась. В темноте, да ещё и за балаклавой я не могла разглядеть лицо своего спасителя, поняла лишь то, что это мужчина. И только по голосу я узнала его.
— Нужно уходить, пока нас не хватились, — это был Березин. Да ладно?! Серьёзно?! В таком случае, могу предположить, что мой перевод не что иное как предлог для спасения.
Аркадий Петрович помог мне спуститься и потащил в сторону деревьев под шквальным огнём. Только в укрытии я смогла разглядеть, что же произошло. Автозаков было на самом деле три: наш ехал в середине. Дорога была перекрыта несколькими поваленными деревьями. Последняя машина в колонне была подорвана, видимо, чтобы отступать было некуда. Помимо стрельбы была и настоящая рукопашка, но кто с кем дрался было абсолютно непонятно: во-первых, очень темно, во-вторых, все в масках и в похожей одежде.
— Почему наши не отступают? — в недоумении спросила я. Раз меня спасли и все в порядке, можно уходить, не так ли? Но битва продолжалась. В чем дело?
Березин снял маску и тяжело вздохнул, лицо его помрачнело.
— Приказ Арины: никого в живых не оставлять.
По коже пошли мурашки. Из-за моей неосторожности лишатся жизни два десятка молодых парней. Да, пусть они охотники, но ведь каждого из них ждут дома. Почему Арина отдала такой приказ? Откуда ей знать, что среди охраны не будет Рустама, или его отца, или того же Артёма? Впрочем, кто я такая, чтобы обсуждать приказы своей Госпожи?
***
Всю дорогу до моего дома мы с Березиным молчали. Лишь изредка я ловила на себе внимательные взгляды, от которых мне было неловко. Вскоре машина остановилась у ворот особняка.
Наконец-то я увижу своих малышей! Материнское сердце ныло и болело от разлуки, пора завязывать играть в жизнь и уходить в отставку. За время, проведённое в плену, я обдумала слишком многое. Хочу прежде всего воспитать своих деток и отпустить их в свободное плавание во взрослую жизнь, а уже потом и помирать можно.
Я собиралась выйти из машины, как вдруг моё внимание привлёк маленький розовый слоник, прикреплённый присоской к лобовому стеклу. Я отцепила игрушку и взяла в руки. Несмотря на то что мое детство вряд ли можно назвать счастливым, этот слоник был моей любимой игрушкой и оставил самые тёплые воспоминания.
— У меня такой же был в детстве, — тихо произнесла я, бережно держа игрушку в руках. — Я так часто отрывала слонику хоботок, что в последний раз… мама… — я сглотнула подступивший к горлу ком при воспоминании о предательстве матери. Я теперь сама мать, и свою вряд ли смогу понять когда-нибудь. — Она намертво пришила его армейской зелёной…
Я не закончила фразу. В глаза бросился знакомый шов, сделанный грубой зелёной ниткой… Я медленно повернула голову в сторону Березина и вопросительно уставилась на него. Откуда у мужчины мой слоник?
Аркадий Петрович опустил взгляд, нервно вздохнул, и вцепился руками в руль.
— Откуда у вас эта игрушка? — озвучила я свой вопрос, протянув Березину слоника. Мужчина забрал его и начал вертеть в руках.
— Я давно должен был признаться, но… У меня были причины молчать, — несвязно пробормотал Аркадий Петрович, не глядя на меня. Было заметно, что он нервничает и пытается собраться с духом. Что же он хочет сказать? Вместе с мужчиной нервничать начала и я. — В общем, я… Я твой отец, Лиза.
— Чего? — усмешка сама вылетела из моего рта. Хорошая шутка. То, что нужно в свете последних событий. Все знают, что Березин — охотник, пусть сейчас он и не часть братства.
Мужчина будто прочитал мои мысли.
— Я не родился охотником. До того, как им стать, мы с твоей матерью встречались. Я совершенно случайно узнал о том, что она убийца, и наши пути разошлись, — Березин сделал паузу, а я пыталась осознать сказанное им в этот момент. — Я не знал, что Инга беременна, она мне ничего не сказала. А когда правда вскрылась, было уже поздно: я стал частью братства. Единственное, что я мог сделать для тебя — это держаться подальше…
Березин говорил что-то ещё, но я уже не слушала его. Сердце стучало так громко, что заглушало остальные звуки. Стало нечем дышать и, выскочив из машины, я без оглядки ринулась в дом. Мой отец — охотник, заместитель главы отдела Ми-6. Нет, это меня не удивляло. Я не могла принять тот факт, что у меня есть отец — живой отец. И он все это время знал обо мне и молчал, оправдываясь тем, что пытался защитить… Какая глупая отмазка. Внутри все щемило от обиды. Лучше бы я ничего не знала, правда. Так всем было бы лучше.
Пребывая в собственных размышлениях, я неслась по лестнице сломя голову и чуть не сшибла с ног Никиту. Тот на мгновение замер и ошарашенно окинул меня взглядом, будто увидел привидение. В голове проскочила мысль, что сейчас парень начнёт орать на меня за моё безрассудное поведение и нелепый риск и будет абсолютно прав. Но вместо слов юноша кинулся ко мне и сжал в своих объятиях, покрывая поцелуями лицо, а потом и вовсе жадно впился в мои губы своими, словно обезвоженный путник припал устами к фляжке с водой. Давно я не видела от него таких нежностей, мы жили как соседи, как друзья, но не более. И его резкое проявление чувств — это именно то, что мне нужно было сейчас. Я не ожидала, что значу для Никиты что-то большее, чем просто мать его детей. На короткий миг забылись все страдания и боль, но лишь на миг.
Позже, сидя возле колыбелек малышей, я выдала все эмоции, что приходилось держать в себе последние три дня. Я тихо рыдала, захлебываясь слезами, от усталости, разочарования и горькой правды. Хотелось кричать до потери голоса, биться кулаками и головой о стену, но вместо этого я до скрипа сжимала перила детских кроваток. Никита сидел возле меня, молча обнимая. Он ни о чем не спрашивал, не упрекал, а просто был рядом со мной, морально поддерживая.
В четыре утра прилетело сообщение. Предстоял разговор с Катей. Убить — не убьёт, но точно накажет за непослушание. А вот каким будет это наказание — остаётся только гадать.
