Into two parts

Будильник негромко прозвенел в утренней тишине, и сладкий сон, так долго окутывавший Николь, развеялся. Первым, что увидела девушка, было светлое окно и небо, покрытое завесой белых туч. Воздух с улицы пробивался в открытую раму, немного холодил оголённые от одеяла ноги, чем заставлял девушку всё больше в него укутываться, но она понимала, что нужно вставать, потому что чувствовала, что для неё сегодня особенный день. И для Долла. Воспоминания о блондине заставляли девушку вздрагивать, словно от резкой боли, но тогда она скорее мазохистка, раз мучает себя таким. Ей нравилось в нём всё — от манер и до последней капли крови. Мягкие короткие волосы пшеничного цвета, к которым она так хотела прикоснуться, бездонные голубые глаза, в которых медленно плавало умирающее небо, сильные, но худые руки, тонкие черты лица, длинные ноги, юмор, одежда, запах, цвет, чувства, совесть, его мир... Напоминает больше болезнь, чем любовь. Николь хотела любить его так, как не любила бы не одна девушка на всём белом свете. Хотела, чтобы они вместе радовались каждому мгновению, чтобы им никто не мешал, чтобы никого не было... Чтобы был только он. Она плелась за ним по пятам, пыталась узнать о нём каждую мелочь, словно хвост, надоедливый и скверный. Николь тихо поднялась, сбрасывая с себя плед, и ноги сами понесли её в ванную. В доме было тихо и холодно, но светло, и девушка поняла, что родители уже разъехались по делам, оставив ту в одиночестве. Часы на стене в коридоре негромко тикали, подсказывая, что есть ещё много времени прежде, чем Николь уйдёт в школу. Легонько толкнув дверь она включила свет, и в отражении небольшого зеркала увидела потрёпанную сном девушку. Волосы, лежавшие на груди, были взлохмачены, лицо — немного помятым, но взгляд довольным и счастливым. Николь улыбнулась, включая прохладную воду, и плеснула прямо в глаза, заставляя себя проснуться. «Это будет хороший день», — довольно подумала она. *** Прошло несколько дней. Рана Гадколапой, хоть и медленно, заживала, заставляя её обладательницу постоянно и очень неудобно лежать на спине, но к тренировкам она вряд ли смогла бы вернуться меньше, чем через одну луну, и от этого кошке становилось обидно. Её сестры совсем скоро станут воительницами, а она будет с отставанием досиживать своё время в палатке оруженосцев... Радовало одно — кошечку часто приходил проведать Расколотый Лёд. Он всегда ободрял её, делал вещи, которые действительно нравились ей, словно с каждым днём воин пытался влюбить в себя ещё больше, чем есть. Он будто знал, что правильно сказать, как правильно посмотреть и как правильно дотронуться лапой или кончиком хвоста — правда, такое было с ним не каждый день. Это было чем-то странным, иным... И запах от него исходил какой-то другой — слишком приторно-холодный и хвойный, словно он ходил в лес на границе с Горным племенем. — Гадколапая! От раздумий ученицу отвлёк знакомый радостный голос, а затем редкий свет, сочившийся из отверстия в дупле, загородила большая фигура Тучелапки. — Как ты себя чувствуешь? — заботливо поинтересовалась сестра, подходя ближе, но чёрная кошка ясно видела, что это лишь приличие перед великой радостью, которая слишком отчётливо светилась в голубых глазах. Следом в дупло залезла Ивнянка, и, вежливо поприветствовав целительницу, кивнувшую в ответ, устроилась рядом с сёстрами. — Нормально, — негромко сказала Гадколапая, переворачиваясь на бок. — Камышинница, можно мне встать? Целительница, неопределённо и пристально посмотрев на ученицу, вздохнула и прикрыла глаза, затем, бросив своё дело, устало подошла и взмахом хвоста приказала Ивнянке и Тучелапке отойти. — Дайте хоть её осмотреть, — пробурчала она. Сёстры послушно уступили место серой кошке. Та в свою очередь осторожно ощупала ранение, несколько раз обнюхала и снова потрогала лапами, а затем удовлетворительно кивнула. — Можешь выйти ненадолго, — сказала Камышинница, возвращаясь к своему занятию, — после битвы ты совсем свет не видела. Гадколапая была готова запрыгать от радости, но вовремя вспомнила, что вряд ли её лапы выдержат такое после нескольких дней лёжки. Аккуратно поднявшись она поняла, что боли в ране совсем не чувствует — видимо, она не зря столько провалялась в душной палатке! — Ну что, идём? — весело мяукнула кошечка. — Конечно! — подпрыгнула Тучелапка, птицей вылетая из дупла. — Стой же ты! — шикнула на неё Ивнянка, останавливая. — Куда так быстро? Камышинница, недоверчиво посмотрев на Гадколапую, негромко добавила: — Только осторожно, не вздумай бегать или перенапрягаться. Та, с благодарностью посмотрев на серую целительницу, кивнула, улыбнувшись. — Не волнуйся, пожалуйста, — с пониманием промурчала она. — Я сделаю всё, чтобы доставить тебе как можно меньше хлопот. Камышинница, с толикой гордости взглянув на ученицу, улыбнулась. — Тебя ждёт большая судьба. — Её слова были тихими, словно журчание ручья, но Гадколапая услышала их отчётливее самого ясного грома. Чёрная кошка поняла, что сейчас на этом совсем не стоит заострять внимание и осторожно выбралась из дупла. Медленно спускаясь по стволу, она чувствовала, как её мышцы снова наливаются силой, когти, цепляясь за жёсткую кору, снова затачиваются, а мысли и лёгкие наполняются осенним ветром. Это снова делало её... счастливой? Взмахнув хвостом перед самой землёй, Гадколапая услышала радостные голоса и топот лап. Множество устремлённых на неё глаз, счастливых, но в то же время полных тревоги, знакомые запахи и цвета шкур — всё это было слишком шумно, суетливо, неспокойно. Ученица, совсем отвыкшая от такого внимания, немного растерялась. Среди сумбурной кучи шерсти зеленоглазая кошка точно уловила один аромат, заставивший лапы задрожать и прирости к земле, а сердце бешено застучать где-то в голове. В темноте целительского дупла он не был таким волнующим и странным... — Ты... Тебе разрешили спуститься? — робко прошелестел тихий голос. За небольшой толпой соплеменников Гадколапая сумела разглядеть кусочек белоснежной шерсти, будто специально застенчиво возвысившийся над остальными большим ростом. Сердце словно ухнуло куда-то в лапы. Кошка предпочла лишь промолчать, оставляя неизбежный разговор «на потом», и для начала поговорить с теми, кого не видела уже несколько дней. Тут же всех растолкала маленькая Хитринка, глаза которой так и горели при виде старшей кошки. — Гадколапая! — запищала она, кидаясь под лапы ученицы. — Я так давно тебя не видела! — Марш в палатку! — Любопытница не заставила себя долго ждать, тут же зарычав; извиняясь и охая она пробралась через небольшую толпу. В её глазах горел гнев, и Хитринка была тут же успешно отправлена восвояси. Гадколапая была слишком взволнована. Со всех сторон слышались разные вопросы, слишком громкие, чтобы их пропустить мимо ушей и слишком неважные, чтобы на них отвечать. Конечно, она старалась никого не обидеть, но в конце концов Львинозвёздая, видимо, почувствовала такое внимание и звук, потому что быстро выбралась из палатки и незаметно подобралась к толкучке, которая уже начала уменьшаться. — Может быть, вы уже дадите Гадколапой хотя бы немного подышать воздухом? — недовольно и властно проговорила она. Коты разом утихли. Некоторые смотрели на предводительницу виновато, некоторые и вовсе отводили взгляд, но чёрная ученица сейчас была ей слишком благодарна, чтобы волноваться о других. Конечно, она не слишком устала от «группового» разговора, но сейчас это было слишком для неё. — Наверное, ты права, — кивнула первой Хмуроцапка. — Ей нужен покой, пусть хотя бы прогуляется по лагерю одна, ну или с кем захочет. — Действительно, — тут же подхватил Бесцветный, — Гадколапой нужно снова привыкнуть к жизни в лагере, она ведь несколько дней уже не выходила из палатки Камышинницы. Воины, согласно подхватив слова Львинозвёздой, стали расходиться. Когда на поляне практически не осталось котов, золотистая кошка подошла чуть ближе. — Видимо, тебе с рождения пророчено такое всеобщее внимание, — усмехнулась она. — Сейчас тебе лучше немного развеяться и поговорить с теми, с кем действительно хочешь. Гадколапая вновь поразилась проницательности своей наставницы. «Лучшего учителя и вожака и желать нельзя», — тепло подумала она, идя навстречу. — Спасибо тебе. Ты очень много делаешь для меня. Золотистая кошка, прикрыв глаза, улыбнулась. — Разве это много? Основную работу сделали Хмуроцапка и Дряблая Звезда, я лишь обучаю тебя боевым приёмам и охоте. Это именно то, что должен делать наставник. — Нет, — покачала головой чёрная ученица. — Ты даёшь мне слышать слова, которые так нужны в трудные моменты. Не каждый может это. Глаза Львинозвёздой сияли ярче солнца, но она лишь спокойно сидела, не двигаясь. — Отдохни, дорогая, — промурчала предводительница. — Уверена, тебе стоит многое выяснить с Расколотым Льдом. — Чего? — Гадколапая опешила, совсем не ожидав такого от наставницы. Та, в свою очередь, быстро скрылась в тени деревьев. «Ну вот, теперь даже Львинозвёздая думает, что мы с Расколотым Льдом — сладкая парочка», — язвительно подумала кошка, оставаясь в одиночестве. Заходящее солнце окрашивало пёстрые пятна света в рыжие и красные цвета, и ученица наконец-то смогла вздохнуть полной грудью. Она прикрыла глаза. Воздух больше не был спёртым и не пах травами. О радостном известии Тучелапки кошечка благополучно забыла. Чья-то мягкая лапа коснулась плеча, и это заставило чёрную кошечку вздрогнуть. — Чт... — Она не смогла договорить, потому что сверху на неё смотрели два больших понимающих глаза. — Давай просто помолчим, — тихо предложил Расколотый Лёд и тут же развернулся, взмахом хвоста позвав Гадколапую за собой. Она почувствовала, как лапы снова начинают подкашиваться, а сердце ухает куда-то вниз, но постаралась не показывать своих эмоций. «Почему я так странно чувствую себя рядом с ним?» — в который раз спросила себя кошка. Послушно переставляя лапы по стволу вишни, она неспешно добралась до одной из самых верхних веток. Расколотый Лёд сидел в развилке, глядя на Гадколапую, и под этим взглядом кошке становилось не по себе. Осторожно устроившись рядом с белоснежным воином, кошка нетерпеливо поскребла когтями. «Он о чём-то хочет поговорить со мной, — поняла она, украдкой бросив взгляд на коренастого кота. Тот отводил взгляд и нервно топорщил шерсть на загривке, но молчал. — Чего же он так переживает?» — Слушай, Гадколапая... — неуверенно начал Расколотый Лёд, не осмеливаясь поднять глаз. — Наверное, всё и без моих слов давно понятно... Но... Мне кажется, что... Чёрная ученица с затаённым дыханием впитывала каждое слово, а сердце в груди, казалось, перестало биться. Внезапно воин посмотрел ей прямо в глаза, и в них она увидела твёрдую решимость. — Я люблю тебя, Гадколапая, — уверенно сказал он, не отводя больше взгляда. Мир будто покачнулся вокруг кошки, а ветка, прежде такая надёжная и прочная, уплыла из-под лап. Сердце снова пустилось вскачь, голова совсем перестала думать. Ученица была готова поклястсься, что ослышалась, но настойчивый взгляд Расколотого Льда говорил об обратном. На самом же деле Гадколапой не терпелось ответить ему взаимностью, но от сердца до головы доходило всё очень медленно, и та лишь застыла на месте, пытаясь удержаться. В бездонно-голубых глазах воителя словно погасло пламя, до того так ярко горевшее. — Лучше бы я ничего не говорил, — тихо сказал Расколотый Лёд, отворачиваясь. В грудь чёрной кошки словно вонзилось что-то острое, и она так хотела ответить, чтобы обрадовать того, но слов просто не находила. — Н-нет, ты... Неправильно понял... — залепетала Гадколапая, глядя на воина. — Я же... Я тоже... Расколотый Лёд словно застыл на месте, а затем в его взгляде снова засияло что-то яркое. Сильнее, чем было. — Что? — глупо переспросил он. — Ты... В смысле... Зеленоглазая ученица лишь кивнула, снова не найдя слов для описания своих эмоций. От кота волнами исходили искры счастья, и тот молча прижался своим большим белоснежным боком к её чёрной шёрстке. — Я никогда не думала, что всё может быть так, — тихо сказала Гадколапая, спустя некоторое время. — Настолько хорошо. Из горла Расколотого Льда исторглось громкое урчание, и он тут же потёрся носом о щеку своей возлюбленной. — Я тоже, — ответил он, переплетя свой хвост с пушистым длинным хвостиком кошки. — Знаешь, я ещё когда котёнком был, понял, что никогда не смогу тебя просто оставить. В ледяных глазах Расколотого Льда плескалась такая нежность, какая могла быть только в чертах Хмуроцапки. — Я обещаю тебе, что никогда брошу тебя, Гадколапая, — еле слышно сказал он. — И это обещание я даю с уверенностью.