Кофе с дождем

Превозмогая боль в ноге, он занес Дениса в спальню и уложил на кровать. Уже стемнело. Тучи заволокли небо, и этот вечер обошелся без долгого заката. — Кто рассказал? — сидя в темноте перед кроватью, шептал Паша. — Кто мог рассказать? Что за сука? Везде враги! Везде, всюду предатели! Кто рассказал отцу? Я что, совсем потерял бдительность? Блядь! Ну так это же мой дом! Мой дом! Неужели же даже в своем доме я не могу расслабиться? Неужели даже тут должен оглядываться? — он посмотрел на притихшего в темноте Дениса. — А все же увидели. Все же… где-то подсмотрели… Но кто? Кто постоянно в доме? — он задумался, подошел к окну и увидел на газоне свет из окон столовой. — Маринка! Она всегда в доме! Ходит везде! Все знает. Все видит! — он нахмурился. — Ну пиздец тебе! Спустившись на первый этаж, он завернул на кухню и сел за стол. Марина, видная блондинка лет сорока пяти, была у него на должности домработницы, готовила и убирала. Паша жил один и в быту был непривередлив. На кухне приветливо горел свет. Играло радио — какая-то попса восьмидесятых. Марина, оперевшись о подоконник, разговаривала с кем-то по телефону, уставившись в прохладный вечер за окном. — Ой! Павел Сергеич, а я вас и не услышала! — засмеявшись, ахнула она. — Я перезвоню, — шепнула она в трубку и выключила телефон. — А вы кушать хотите? А у меня борщ зеленый есть и котлеты. Или вы не хотите плотно… на ночь? Чайку вам? Шарлотка еще есть… Паша кивнул, думая о своем. Тут же перед ним появился чайник, сахар, тарелка с шарлоткой… Он смотрел на все это молча. И вдруг яростным движением снес все с дубовой плиты стола, схватил нож, и сжав горло домоуправительницы, прижал ее к двухметровому холодильнику. — Ты сдала Дениса? Ты рассказала?! Отвечай! Кроме тебя, некому! — заорал он в перекошенное страхом лицо. — Нож! Убери нож, Павел Сергеич! Все расскажу, только нож убери! — Не указывай мне, сука, что мне делать! Ты — пиздоболка?! Ты?! Отвечай! — Я… Я! Я скажу! Только нож… Ножа не надо! Как бы ярость ни кипела в нем, он все же согласился, что нож тут явно лишний и отшвырнул его под духовку. — Ты напиздела?! Дура проклятая!!! — Я не хотела! Это случайно! — Случайно?! А я вот тебе голову разобью, тоже случайно! — Не бей! Только не бей! — Убью! — Я… Я не знала! Я не хотела! Это случайно вышло! Случайно, Богом клянусь! — Случайно?! — Я пошла… А мы же соседи… Мы с ним соседи! У нас дома рядом. Забор к забору. Я ж его знаю! Мы же как одна семья! Мы же жили у них, когда наш дом сгорел! Мы же жили у них. Я же Дениса знаю с малых лет! Я же его Любе памятник ходила заказывать! Я, самолично! — Какой Любе?! Что ты несешь, идиотка?! — Матери его, Денисовой! Любови Алексеевне! Она от рака умерла уж четыре года как тому… От рака умерла… Мы подруги были… От рака… Схоронили, уж вот пятое это будет лето! — От какого рака?! Что ты… Ты мне… Ты по делу говори! — Так я ж и говорю! Ты только не бей! Я все скажу! Я же рассказываю! Мы же соседи! Я же отца-то его знаю уж тридцать лет! Петрович… Он же… Они же у нас на свадьбу стулья брали… У них стульев не хватило. Мы всегда были как одна семья! Паша тяжело дышал, набычившись, абсолютно не поспевая за потоком информации. — И я пришла с работы и вижу Петровича в огороде. И говорю ему: «У нас-то горе какое! Дениска-то хотел удавиться! Дениску-то из петли вытащили!» А он… А он такой: «Что же, издеваются там над ним, что ли? Мучают? Обижают? Бьет его этот… блондин-то?» А я… А я и говорю: «Нет! Что ты! Никто его не трогает! Они полюбовники!» — Дура!!! — взревел Паша. Марина упала на колени. — Идиотка! Манда тупая! Ну кто просил тебя?! Какого хера вообще лезешь не в свои дела?! — Черт дернул за язык! Само вырвалось! — «Само»!!! Вот же тупое бабье племя! Вот же идиотка! — Паша схватился за голову. — Прости! Прости ты меня! — заламывая руки, умоляла Марина. — Свали с глаз долой, — поморщившись, как от зубной боли, отмахнулся Паша. Он не помнил, как и куда она ушла. Не помнил, как поднялся в спальню и лег рядом с Денисом. В голове словно гудела раскаленная печка. В ушах звенело, во рту все пересохло. «Опять капает по подоконнику… — устало подумал Паша, слушая грохот капель за окном. — Погода эта надоела. Дождь, ветер. Башка трещит… Нервы…» Он был уверен, что не уснет, но сам не заметил, как уснул. Ему приснился Денис в крови и какой-то грязной черной одежде. Они стояли посреди солнечной улицы и поначалу разговаривали вполне сносно, но потом Денис вдруг разозлился и стал кричать. Паша испугался, и сердце застучало так сильно, что разбудило его. Он проснулся весь в поту. Один. Только начало светать. Проклятые тучи разошлись, и небо было синее и холодное. Где-то уже розовела заря, он не видел ее, но чувствовал. Пустая кровать и одинокая комната так ужаснули его, что Паша вскочил и оглянулся, тяжело дыша. — Денис! — ахнул он не своим голосом. В темной ванной мелькнула чья-то тень, но это был всего лишь призрак. Пустая комната спала впотьмах. — Денис! — умоляюще позвал он, но все было тихо. — Денис!!! — закричал он с балкона, и, испугавшись своего крика, забежал в комнату. Его знобило. Трясло. Наверное, в первый раз в жизни он не знал, что ему делать. Он побежал вниз. Начал шариться в каких-то ящиках. Сначала сам не понимал зачем, потом понял — он искал фонарик. Но тут до него дошло, что ночь уже истлела, и почти рассвет, и можно обойтись и без фонарика… Он бросил поиски и побежал по всему дому. Сердце его надрывалось от горя. Он до ужаса боялся ворваться в комнату и увидеть… Увидеть… как Денис лежит в крови, и рядом бритва… Или как он висит под потолком… Или… — Денис! — взмолился Паша, выбежав в одних трусах во двор. — Денис… — прошептал он, чуть не плача. — Что делать? Как быть? Куда бежать?! — схватившись за голову, заныл он. Ворота были приоткрыты, и, не обращая внимания на боль и резь в голых ступнях, он выбежал на улицу. Коттеджный поселок еще спал. Было почти темно, хотя на востоке действительно загорелась теплая красноватая полоска. Он был в одних трусах, и холод вгрызался в него. Дорожный щебень колол голые ступни. Он спрыгнул на траву, здесь было мягче, но от мокрой ледяной травы тут же задеревенели ноги. Он не обращал на это никакого внимания, побежал сначала в глубь поселка, но вдруг ощутил, что там нет никого, и побежал обратно, в сторону леса. — Дн…нс! — попытался выкрикнуть он, но губы и челюсти уже свело от холода. — Днис! Блядь! — невидимый кусочек битого стекла в траве разрезал ему сразу два пальца на правой ноге. Он покачнулся, упал, и тут же увидел что-то странное между стройных темных корабельных сосен. Позабыв про боль и холод, он захромал вперед и замер на границе леса и людского мира. В лесу было темно, почти как ночью, но голую фигуру он видел хорошо. Она стояла к Паше спиной и была бледна, как сон. Паша сделал несколько шагов вперед, и ему стало страшно. Но как бы ни терзал его холод, и каким бы мистическим ужасом ни веяло от этого видения, Паша все равно ощущал его красоту и притягательность. — Денис! — взмолился Паша, но фигура никак не реагировала. Он был как памятник, поставленный спиной к людям, чтобы вечно наблюдать за ночью в лесу. Паша протянул руку и дотронулся до его плеча. Плоть была холодна, но холод никак не терзал его. — Что ты тут… — Паша сам не узнал свой голос. Денис обернулся к нему и робко улыбнулся. — Что ты тут делаешь? — уже не в силах совладать с дрожащей челюстью, простонал Паша. Денис сладко вздохнул и улыбнулся еще шире: — Во мне… — начал он тихо, — такая сладкая истома. Такая неимоверно сладкая… н… нежность… Такая… Я так! Так!.. Я… — Он прижал ладони к груди, закрыл глаза и блаженно улыбнулся, — Такая блаженная нега! Я ей переполнен! — Но зачем ты голый вышел на улицу?! — содрогаясь от озноба, ахнул Паша. — Я хотел… Я не мог спать. Я вышел… Я хотел быть единым с миром. Хотел впитать в себя… — Пошли домой! — Паша потянул его за собой. — Возьми меня! — Денис упал на колени и прижался лицом к его руке. — Я тебя умоляю! Прямо сейчас! Возьми меня всего и делай со мной все что хочешь! — Хорошо. Только зайдем в дом, а то у меня сейчас задница отмерзнет, — кивнул Паша. Обняв Дениса за плечи, он отвел его домой. Облака уже осветились золотым светом проснувшегося солнца, когда он набрал горячую ванну с ароматным пенным сугробом. Они залезли туда вдвоем, сели друг напротив друга. Денис нюхал пену, а Паша чувствовал, как вода проникает в разрезанную кожу на ноге. — Что это у тебя тут? — спросил Денис, поглаживая свое горло. Паша долго молчал, отведя глаза. — Есть такой препарат, «Элизиум», я отдал за него все свои деньги. Если его вколоть человеку, то этот человек в тебя влюбится. Там несколько уколов, все рассчитано на несколько дней… — он взглянул на Дениса. — Когда ты под этим препаратом — ты меня любишь. А когда тебя отпускает — ты пытаешься убить меня. Эти синяки на горле — это ты меня вчера душил. Паша замолчал, и было слышно только, как шуршит пена. Денис пристально посмотрел на него, глаза его блеснули, улыбка тронула губы, и он прыснул смехом: — Ну ты даешь! Это где ты такое вычитал? В интернете? Как-как ты говоришь -"Элизиум»? — Да… — грустно улыбнулся Паша. — «Элизиум». В интернете прочитал… Денис подался вперед, как ледокол раздвигая пенный сугроб, и, оседлав Пашу, посмотрел ему прямо в глаза: — А вообще-то ты сволочь! — прошептал он, беря Пашино лицо в ладони. — Мне не нужно никакого препарата, чтобы любить тебя… Когда париться в ванной стало тяжко, они перелезли в кровать. Порезанные пальцы на Пашиной ноге опять стали кровоточить. Денис сходил за аптечкой и смазал ранку йодом. — Ты такой грустный и уставший… — прошептал Денис. — Что случилось? Паша посмотрел на него. — Ты меня сегодня напугал. Я тебя прошу, если захочешь уйти куда-нибудь, предупреди меня, ладно? А лучше вообще никогда никуда не уходи. — Хорошо. Я не думал что это… так на тебя повлияет. Но все равно ты такой грустный. Я не могу смотреть. Дай я тебя приласкаю, — и Денис стал целовать его грудь, опускаясь все ниже и ниже. — Нет… — Паша взял его за волосы. — Не надо. Просто полежи рядом. Денис замер, и, не отрывая от Паши взгляда, молча лег рядом и прижался к нему. — У меня порез на лбу, не могу вспомнить, откуда это. Паша лежал на спине с закрытыми глазами: — Поскользнулся в ванной… Ударился. — Не помню, — нахмурившись, проговорил Денис. — Я думаю, знаешь, может, мне сходить к врачу, провериться? У меня что-то с памятью… Я некоторые события совсем не помню. Не помню, что было вчера. Сходим? К врачу. Только я не знаю, к какому. Паша мысленно заглянул в кейс и увидел там еще два шприца: — Не беспокойся, через пару суток само пройдет, — успокоил Паша и прижал его к себе покрепче. — Хорошо бы, конечно. Паша лежал в тишине, с закрытыми глазами, боясь пошевелиться. Ему почему-то вспомнился тот отель на Капри. Небольшой, уютный и ужасно милый, почти домашний. С книгами на полках, подушечками и старинными фотографиями; как будто бы он жил на квартире у старого друга. Главная комната номера выходила на террасу с белыми колоннами и мягкими лежаками. И он на всю жизнь запомнил теплые мглистые синие сумерки. Свет из комнаты освещал только лежаки, а сразу за перилами начиналось море, и очертания полупрозрачного, почти растворившегося в надвигающейся ночи острова, и маленькие яхты. И в один миг он вспомнил сразу все с невероятной живостью! И статуэтку фавна, играющего на дудочке у настольной лампы, и темно-красные подушки на белых креслах, и вкус белого вина… И с этими воспоминаниями покой зашел в его душу. Словно елей, эта небесная тишина смазывала все раны и растерзанные нервы его мечущейся души, и все затихало и оставалась только тишина. И он отдыхал, и растворялся в этом бездонном спокойном и молчаливом облаке.