Memories

      По телу пробегает легкий холодок, пробираясь под тонкую полосатую рубашку и заставляя немного поежиться. Тонкие брови нахмурены, пухлые губы сжаты в тонкую линию, а голубые глаза бездумно смотрят в стаканчик, словно остекленели. Роза прикусывает нижнюю губу, начиная нервно её жевать, иногда жмурясь от утреннего солнца, временами выглядывающего из-за тучек на пасмурном небе, и абсолютно не заботится о том, что сейчас у неё Магловедение. Правая рука двигается уже по инерции, продолжая интенсивно размешивать остывший какао. Тонкие пальчики левой руки барабанят короткими ноготками по поверхности стола, выстукивая какой-то нервный ритм.       Прошло уже больше двух месяцев, а в голове крутится только один вопрос: «Почему?». Роза не слепая, и не глупая, понимает, что с подругой просто необходимо поговорить, но и собственным глазам привыкла верить. Именно поэтому она сейчас сидит в Большом Зале, практически в полном одиночестве — лишь пара девочек за столом Пуффендуя по-прежнему болтают о чём-то, весело смеясь — и пытается просчитать свои дальнейшие действия. Но в голове всплывает только постоянное «Почему?» иногда сменяемое возгласом внутреннего голоса: «А как же Джеймс?!». Этого Роза, увы, объяснить себе тоже не может.       Девушка зажмуривается, стараясь вспомнить, возобновить в памяти картинку того вечера. Вдруг она чего-то не заметила, что-то упустила? Но в голове возникает лишь образ Алисы и Луи, жадно целующихся в коридоре на Гриммо 12, в день её рождения. В один момент Роза начинает казаться, что форменный галстук начинает её душить, поэтому она спешно ослабляет узел на шее, но легче, почему-то, не становится.       Роза усмехается, думая о том, что произошло это с Алисой, а переживает она. Учитывая то, что за эти два месяца подруга и словом не обмолвилась об этом происшествии, Розе становится неловко за то, что она стала невольным свидетелем. Ведь сейчас её должен волновать только Скорпиус и очередной матч по Квиддичу со Слизерином, который пройдёт уже на этой неделе, тренировки, на которых Джеймс выматывает всю команду, и немного странная неразговорчивость Лиззи, разве нет? Тогда почему она не пьет столь любимый какао и прогуливает уроки, думая о поступках подруги, которая старательно это скрывает? На это ответ Роза тоже дать не могла.       Девушка поднимает глаза к потолку, внимательно вглядываясь в серое мартовское небо, словно оно может дать ответы на её вопросы, или хотя бы подсказать, что делать дальше. Но небо молчит, и Роза встает и также молча уходит из Большого зала, принимаясь бродить по безлюдным, молчаливым коридорам, перебирая в голове не самые приятные мысли.       Стук её ботинок отдается по замку легким эхом, таинственным, завораживающим, и, будь девушка в другом настроении, она обязательно бы замедлила шаг и стала вслушиваться в эти звуки, словно силясь понять, откуда они идут. Волшебно. Именно этим простеньким словом Роза всегда описывала Хогвартс.       На урок трансфигурации, который до сих пор, по каким-то неизвестным причинам, ведёт директор МакГонагалл, Розе всё-таки приходится пойти. Она сидит на одной из последних парт, и даже тема, которую они сейчас проходят, её не радует. Девушка внимательно наблюдает за профессором, стараясь записать конспект — хоть словечко! Хоть строчку! — но получается у неё из ряда вон плохо. Да, и превратить ящериц в наручные часы у неё тоже никак не выходило. А вот не смотреть на Алису и старательно избегать её, выходит куда лучше.       Роза не знает, что с ней произошло, почему вдруг что-то щелкнуло в её голове, но неожиданно в душе появилась какая-то странная, необъяснимая обида на Алису. Обида вязкая, липкая, затягивающая и всепоглощающая. Ведь Роза и так всё знает, почему же тогда Долгопупс так сложно сказать об этом вслух?       Стоит уроку подойти к концу, Роза вскакивает с места, подрывается, и одной из первых уходит из класса, провожаемая взглядами подруг, что полны непонимания. МакГонагалл тоже смотрит на неё немного встревожено, но не останавливает, в отличии от Люсии Мишель с Пуффендуя, которая заработала себе неделю отработки в наказание за то, что чуть не сорвала урок.       — Какая-то странная она сегодня, тебе не кажется? — в голосе Алисы звучит жалость, ведь, вдруг у подруги что-то случилось, а они об этом даже не догадываются.       — Она уже два месяца такая, вся на взводе, — Лиззи пожимает плечами, поправляя сползающую лямку сумки, — но последнюю неделю особенно.       Девушки медленно идут по коридору, отправляясь на Прорицание. Роза от этого предмета отказалась, сказав, что он глупый и туманный, поэтому они даже не надеялись встретить её там.       — А, может, у неё случилось что-то? — Алиса обнимает себя за плечи, словно ей становится холодно и неуютно только от подобных мыслей.       — Не думаю, — голос у Джордан стальной, уверенный — мне кажется, это всё из-за предстоящего матча. Ведь Когтеврану мы проиграли, потому что Марта Джонс не смогла поймать снитч, а решающий для нас матч уже на этой неделе, и он со Слизерином.       — Может, она нервничает так из-за Альбуса? Ведь они совсем недавно наладили отношения и…       — Не неси чепуху! Между Розой и Альбусом Поттером слишком большая пропасть, чтобы переживать из-за каких-то побед-проигрышей в Квиддич. К тому же, Поттер загонщик, а не охотник! Тут что-то другое, но я не советую тебе лезть. Решит, что нам пора узнать — расскажет.       Алиса рассеянно кивает головой и устремляет сосредоточенный взгляд в пол. Лиззи права, если Роза не хочет говорить о чём-то, пытать её не стоит, это её право. С этими мыслями девушка входит в класс и садится за парту, в самую середину, почти весь урок, испепеляя затылок Альбуса, старательно что-то чертящего, внимательным взглядом, словно надеясь просканировать его голову и найти ответы.       Альбус, абсолютно не замечая, даже не допуская мысли о том, что Алиса Долгопупс уже винит его в каких-то проблемах Розы, даже ей самой не известных, продолжает старательно выводить на пергаменте ровные линии, вырисовывая красивый девчачий профиль. Благо, профессор Трелони слишком увлечена своим предметом, чтобы заметить, что одному из учеников плевать на её болтовню.       — Лучше бы ты так конспекты писал. Я ведь не могу давать тебе списывать всё время — на губах Скорпиуса расцветает улыбка, слегка наигранная, холодная и до ужаса малфоевская. Альбус давно отвык от такой улыбки на лице друга, если это вообще можно назвать словом «улыбка».       — Она ударила её, — словно не замечая прошлой реплики друга, говорит Альбус — она применила к ней боевое заклинание. И теперь у неё рассечено левое запястье.       «Она ещё и Непреложный обет может применить» — хочется сказать Малфою, но он вовремя прикусывает язык — Альбус знать об этом не должен — и лишь сочувственно поджимает губы, принимаясь снова что-то записывать. Старается бросить незаметный взгляд в сторону, явно скучающей Аделаиды. И правда, левое запястье забинтовано, и этого не скрывают даже длинные рукава легкой белой рубашки       — Чёрт, если твоя кукла ещё хоть раз к ней подойдёт, я убью её. Клянусь, я применю непростительное и меня посадят в Азкабан, но я убью её.       Скорпиус видит, как друг сжимает руки в кулаки, слышит его злобный шепот, больше похожий на шипение, но ничем помочь ему не может. Осталось всего три месяца, и это не дает ему покоя. Теперь каждую ночь, всё чаще и чаще, в сознании всплывают условия заключения Непреложного обета, и Малфоя бросает в дрожь. Он должен бросить её, бросить свою Розу, разбить ей сердце и жениться на Веронике. Но, чёрт возьми, это выше его сил! Иногда Скорпиусу и правда кажется, что намного лучше нарушить условие и умереть, чем остаться в живых и знать, что его Роза уже не его.       Он однажды спросил у Альбуса: «Что бы ты делал, если бы я вдруг умер?». Ответ его нереально обнадежил: «Воскресил бы тебя, а потом снова убил. Но сделал это сразу после твоего отца». А что отец? Какие надежды он возлагает на брак с Вероникой! Можно сказать, что он сам готов рисовать пригласительные билеты от руки, лишь бы эта свадьба продолжила чистокровный род Малфоев. С другой стороны, Скорпиус отца понимает, ведь прекрасно знает, сколько пришлось ему пережить. А потеря мамы? Это было одно из самых сильных испытаний на долю отца. После войны, само собой.       — Прекрати ты так за неё заступаться, — снова начинает шептать Скорпиус, наклоняясь к самому уху друга, — Аделаида сильная, сильнее нас вместе взятых, она знает, что делает.       — А я — нет, и я чертовски волнуюсь за неё! — Альбус откладывает перо и устало трёт переносицу. Профессор Трелони что-то воодушевлённо щебечет про «мир грёз, в который вы попадёте, если отпустите своё сознание в полёт». Поттер думает, что на следующий год точно откажется от этого бессмысленного предмета.       Его лучший друг влюблен, как мальчишка, это Малфою на пальцах объяснять не надо, и Скорпиус прекрасно понимает, что, афишируй они с Розой свои отношения, он сам выглядел бы со стороны точно так же. Но они оба, и Скорпиус, и Роза, прекрасно понимают, что тогда появится ещё больше проблем, очень щедро приправленные сплетнями и слухами, а сам Малфой про себя добавляет, что тогда ему придется не только Розу от Вероники защищать, но и самому от многочисленных Уизли-Поттеров обороняться.       — Хорошо, хорошо, это усвоили! Но почему бы тебе просто меньше концентрироваться на Веронике, и больше — на своей девушке? У нас сегодня одна из последних тренировок перед матчем, так, почему бы Аделаиде не посмотреть?       В этот момент лицо Альбуса слегка вытягивается, а перо, которое он снова схватил, замирает в нескольких сантиметрах от пергамента, чернила капают, образуя большое темное пятно.       — Ты забыл о тренировке, да? — на лице Малфоя снова появляется улыбка, но уже более искренняя, настоящая, привычная. Альбус лишь рассеяно кивает головой — зато я тебе напомнил.       Скорпиус издает смешок и снова наклоняется над своим пергаментом, принимаясь снова что-то писать, а профессор Трелони всё никак не умолкает, говоря о небывалых мирах.

***

      Доминик сидит в опустевшей гостиной, пока Виктуар хлопочет на кухне, готовит чай, достаёт из плиты слегка подгоревший пирог, пытается стать идеальной женой и прекрасной хозяйкой. Хотя, что за глупости? Для Тедди она всегда была, есть и будет идеальной. Даже несмотря на то, что для своих двадцати двух лет только-только начинает понимать, для чего какие сковородки нужны. Доминик усмехается, вспомнив слова, которые однажды ей сказал Тед: «Для каждого в мире есть свой человек, и ты обязательно его найдешь». В этот момент ей становится и смешно, и обидно. Она только что словно собственное сердце вынула и, вывернув наизнанку, поставила на место. До сих пор ли она любила Теда? Доминик кажется, что да. Доминик хочется верить, что да. Но почему тогда, закрывая глаза, она видит не до боли знакомые смешинки в глазах мужа старшей сестры, а ледяную сосредоточенность, такую не свойственную Тедди, но такую обыденную для её нового знакомого, Лоркана Скамандера? Который, сам того не замечая, железно поселился в сердце и не хочет оттуда уходить.       Виктуар входит в комнату и ставит на стол две чашки горячего зеленого чая и два кусочка вишневого домашнего пирога. Доминик слегка вздрагивает и, слегка трясущимися руками, берет в руки чашку и подносит её к губам. В комнате стоит давящая тишина, которая буквально разрывает забитую всякой ерундой голову бедной, запутавшейся в себе девушки. Доминик хочется прямо сейчас бросить всё, зарыться пальцами в темные волосы и разреветься. Потому что невозможно передать словами, как она устала, как сильно образы Тедди и Лоркана в голове смешиваются, перемешиваются, сравниваются, но сама девушка выбрать кого-то одного не может, разделить их, расставить всё по своим местам. Она запуталась.       — Всё хорошо, douce (милая)? — Виктуар слегка дотрагивается до её запястья, а Доминик про себя отмечает, что у старшей сестры больше нет дорогого маникюра и длинных накладных ногтей.       — Да, конечно, Викки, просто… Я, кажется, снова запуталась…       — Единственное, в чём ты не путалась, это История Магии — миссис Люпин попыталась пошутить, но увидев нерешительность сестры, прикусила нижнюю губу и решила замолчать. В комнате снова повисло молчание, которое прерывалось лишь нервной барабанной дробью, которую Уизли выстукивала ногтями по фарфору чашки.       — Дело в парне, да? — Виктуар снова приняла попытку завязать разговор. Доминик посмотрела в глаза сестры, и увидела в них такие ужа давно забытые искорки; словно они снова стали теми маленькими девочками, которые каждые выходные прятались в большой мамин шкаф, и рассказывали друг другу всякие секреты, после каждого второго предложения волнующим шепотом добавляя: «никому-никому».       — Да… нет… возможно… Дело в том, что я познакомилась с одним молодым человеком… и знаешь… так как он, на меня никто никогда не смотрел! Он словно каждое моё слово на лету ловит и за каждым движением наблюдает, как зачарованный. И… он где-то взял мой номер телефона и стал мне писать. И пару дней назад попросил снова встретиться. Представляешь, он говорит, что никогда не встречал такого интересного собеседника. Но разве я, правда, такая интересная, Викки? Может… Может, это всё Лу? Попросил своего друга занять меня, чтобы… чтобы отвести мысли от Тедди, а я тут с ума схожу? — Доминик наконец поставила чашку на стол и зарылась пальцами в волосы, — Я запуталась, Викки! Я абсолютно не знаю, как мне поступить и что предпринять, словно мне не девятнадцать, а девять! Я последний раз волновалась так только, наверное, во время распределения в Хогвартсе.       Виктуар сидела напротив с идеально прямой спиной и серьёзным лицом, вслушиваясь в каждое слово. Не каждый день можно услышать такие откровения от младшей сестры, особенно с учетом того, как они отдалились друг от друга за последние годы.       — Милая… Доми, — миссис Люпин так разнервничалась, что пролепетала несколько слов на французском. Виктуар, вообще, очень любила французский язык, в отличие от Луи и самой Доминик. С удовольствием слушала мамины песни на французском, и с энтузиазмом хваталась за словари и изучала этот язык. Доминик же этот язык давался с трудом, как бы она не старалась его выучить.       — Только не надо меня жалеть, прошу! — брюнетка вскидывает руки вверх, а потом снова проводит ладонями по волосам. Виктуар чувствует себя немного неловко от того, что ничем не может помочь сестре.       — Я и не собиралась. Просто хотела сказать, что… ты не должна совершать поступки, в которых сомневаешься. Но, если ты думаешь, что есть шанс на счастье с этим человеком, даже самый маленький, не думай упускать своё счастье.       Доминик сидела молча и изучала чаинки в своей чашке, и только через десять секунд смогла поднять на сестру взгляд. В карих глазах Доминик Уизли плескались неуверенность, страх и благодарность. Виктуар не выдержала и, подскочив с дивана, кинулась обнимать свою младшую сестрёнку. Доминик неуверенно обняла её в ответ.       Девушки сидели в маленькой гостиной ещё больше часа, смеясь, поедая слегка подгоревший пирог, запивая его уже остывшим чаем, и вспоминая детство. В этот момент обеим было так хорошо и тепло на душе, спокойно, уютно, словно не было всех этих лет молчания и обид, не было этой стены непонимания и слепой ревности со стороны Доминик. Словно не было ничего. Будто все эти годы они по-прежнему оставались хорошими, любящими друг друга сёстрами, которые готовы поддержать друг друга в любую минуту.       — Уже поздно, мне, наверное, пора — Уизли поднимается с насиженного места на диване и берет в руки свою сумку.       — Ну же, милая, посиди со мной ещё чуть-чуть — Виктуар тяжело вздыхает и слегка хлопает ладонью по месту рядом с собой — Скоро Тед придёт, мы все вместе тут посидим и…       — В этом-то и проблема, Вик. Я… Просто я не уверена, что смогу сейчас находится с Тедди Люпином в одной комнате. После всего, что творилось в моей голове.       Виктуар понимающе улыбается и тоже встаёт, чтобы проводить до двери. Больше вопросов никаких не задаёт, и своего мужа в лёгких, ненавязчивых разговорах не упоминает.       — Просто не забывай, что я всегда рада тебя видеть, — говорит миссис Люпин напоследок, снова обнимая сестру, — и… Доми, прошу, гости у меня как можно чаще.       — Обещаю, — просто отвечает Уизли и выходит за дверь.       Спускаясь вниз по небольшим ступеням, всё дальше и дальше от небольшой квартирки Люпинов, которую они снимают недалеко от центра Лондона, Доминик достает из бокового кармана сумки телефон. Какой-то маленький мальчишка приветливо улыбается ей и держит входную дверь, за что девушка, не отрываясь от экрана, кивает ему и мямлит себе под нос слова благодарности, и продолжает идти дальше.       Мартовское солнце приятно согревает, светло-бежевое пальто развивается от легких порывов ветра, всюду слышится трель уже проснувшихся птиц. Девушка, без сомнения, могла бы без проблем трансгрессировать куда угодно, но почему-то сейчас на душе было тепло приятно, и девушке захотелось прогуляться пешком по магловскому шумному Лондону. Без магии. Наконец, Уизли нашла в своём телефоне то, что ей было нужно. Около нескольких секунд она смотрит на невзрачный контакт, именуемый «Журналюга», открывает диалог и изучает последнее сообщение так, словно и не видела его вовсе. 8:47 PM Журналюга: «Я уже говорил, что с тобой очень интересно болтать, принцесса? Думаю, приятная атмосфера кафе в центре Гайд-парка, тебя вдохновит.» 2:28 AM Вы: «Ладно, уболтал»       Доминик усмехается, сама не зная, чему, убирая телефон в задний карман и продолжая свой путь. Но, от чего-то, глупая улыбка никак не хочет пропадать с лица, а от одного этого глупого сообщения, отправленного вчера Скамандером, сердце начинает стучать, как сумасшедшее.