Да что вы знаете о неудачных гонках

      Симон поднялся на час раньше будильника. Первым желанием было, тут же закрыть глаза, а проснувшись вновь, понять, что все это только сон — странный, нелепый, абсолютно дурацкий сон. Кажется, он даже попытался это сделать, к сожалению, затея была обречена на провал, вчерашний вечер был реален.       Только безмятежно спящий сосед не позволил Симону застонать в голос. На ватных ногах спортсмен добрался до ванной и, включив воду, по стенке сполз на пол душевой кабинки. Как он докатился до такого? Поцеловать Фуркада? Серьезно?! В отчаянии Симон запрокинул голову, подставляя лицо холодным струям воды — о том, чтобы отрегулировать температуру, он явно сейчас не думал. Пугал, конечно же, не сам поцелуй; если вспомнить все вечеринки по случаю завершения сезона, то чего там только не было: вымотанные тяжелым сезоном спортсмены отрывались на полную катушку, и обязательно находилась парочка человек, готовая подкинуть какую-нибудь до абсурда дикую идею… Но никто не воспринимал это всерьез, пошутили, посмеялись, запаслись забавным компроматом друг на друга и забыли. Сейчас все было иначе. Страшно было от собственных ощущений. Можно бесконечно долго убеждать себя в том, что это ничего не значит, что он просто сильно устал и не отдавал отчета своим действиям, но разве возможно убежать от себя? Ему было действительно комфортно в компании француза. А Мартен вдруг, из главного антагониста сезона превратился в интересного собеседника, с которым было приятно поговорить и…       — Ааа! — Симон обхватил голову руками, словно пытаясь задавить собственные мысли.       Память услужливо воскрешала в голове картины минувшего вечера. Симону казалось, что земля уходит из-под ног, и весь мир катится в пропасть, а он, как ни старался, не мог найти за что зацепиться, и теперь тоже летел в эту бездну. Когда все пошло не так? Оберхоф, 8 января, 2017 — Знаешь, мне кажется, Фуркада в твоих мыслях уже больше чем меня! — девушка ревниво надула губки, и, обняв Симона за плечи, посмотрела в глаза.       Конечно, Франциска шутила, ревности в ее голосе не было ни капли, хотя можно было уловить некоторые нотки беспокойства. Действительно, в последнее время Симон слишком часто думал о французе.       Все началось полгода назад. Весь сезон Симон бегал в красной майке лидера зачета масс-стартов и вот, в Хольменколлене, должен был получить свой первый личный малый хрустальный глобус. При этом гонку необязательно было выигрывать, достаточно было просто попасть в цветы. Симон финишировал двадцатым. Глобус забрал Фуркад. Первые две недели немецкий спортсмен только и делал, что занимался самобичеванием, коря себя за каждый промах, за каждую лишнюю секунду на рубеже и в гонке. Но так уж устроена человеческая натура — мы не можем слишком долго винить во всем только себя. Вскоре «главным злодеем» стал Мартен. Умом Симон, естественно, понимал, что француз ни в чем не виноват, он просто в очередной раз на отлично сделал свою работу. Но где разум, а где эмоции? С этого дня Симон словно зациклился на младшем Фуркаде. Ему непременно хотелось поквитаться за эту неудачную гонку. Другие соперники отошли на второй план. Чтобы снова обрести покой, обыграть необходимо было именно вездесущего француза. Постепенно Симон начал осознавать, что эта зацикленность сыграла с ним злую шутку — сегодня в финишном протоколе выше него располагались такие фамилии, о которых он и не слышал никогда. Но сделать спортсмен уже ничего не мог (или не хотел). Желание одержать верх над Фуркадом лишь росло, а сам француз все больше раздражал. Мартен же, кажется, только способствовал этому — все время отирался где-то рядом, попадался на глаза, но главное, был несвойственно участливым: здоровался, спрашивал, как дела, а после особенно неудачных гонок обязательно интересовался, все ли в порядке. Куда уж там… Пхенчхан, 19 февраля       Симон не очень помнил, как прошел день. Кажется, он сходил на тренировку, был в столовой, все действия выполнялись на автомате. Бенедикта, пытавшегося узнать, что происходит, и может ли он чем-то помочь, Симон послал к черту. Позже ему, конечно, будет стыдно, но мелкий сокомандник всегда был отходчивым, и через пару дней он даже не вспомнит об этом. А вот перед девушкой, которую Симон просто не пустил на порог, придется извиняться, что-то объяснять, скорее всего врать. Но сейчас все это было второстепенно. В голове творился немыслимый кавардак, спортсмен метался по комнате, пытаясь найти хоть какое-то занятие, чтобы отвлечься: включал музыку, листал немногочисленные каналы телевизора, сотню раз обновил новостную ленту во всех соцсетях. Бесполезно! Каждое действие вновь возвращало его в то кафе…       Ночь не принесла покоя, на который так рассчитывал Симон. Одолевали мысли, он ворочался, а в те редкие моменты, когда, будучи совершенно обессиленным, ему удавалось заснуть, спортсмен попадал в липкие объятия кошмаров.       Вот он, под свист стадиона, финиширует где-то в последнем десятке. Сокомандники, даже новички, только пробившиеся в сборную, показывают пальцем, смеются, родители стыдливо отводят глаза. Мартен, явно недовольный тем, что пришлось так долго ждать награждение, поднимается на верхнюю ступеньку пьедестала и смотрит оттуда на него презрительным высокомерным взглядом. А затем, скрестив руки на груди, заходится каким-то дьявольским хохотом…       Каждый раз Симон вскакивал, пытаясь унять мелкую дрожь, все еще слыша в голове этот нечеловеческий смех. Но этот сон был не так страшен, как другой, преследовавший спортсмена этой ночью. В нем не было презрительных взглядов, хохота, провальных гонок — ничего плохого или вызывающего беспокойство. Все было совершенно наоборот.       Обычный день межсезонья, дом, вся семья в сборе, вечер они проводят во дворе, оживленно болтают, отец жарит барбекю. Все так по-домашнему уютно, спокойно… и Мартен рядом…       Вот этот сон был по-настоящему страшен. Он создавал ощущение, что все произошедшее в кафе может быть частью реальности. И тогда не стоит бежать от собственных эмоций как от огня, попробовать допустить мысль, что природа его чувств к Мартену не связана только с желанием отыграться за провальную гонку. И тогда все начинало складываться в некую цельную картинку, давая надежду на возможное счастье… И было лишь сном. Сном, порожденным измученным противоречивыми мыслями разумом и больным воображением.       На утро, совершенно измотанный снами и собственными тяжелыми мыслями, спортсмен с трудом поднялся с постели. Биохимический анализ крови выявил запредельные показатели. О гонке не могло быть и речи. Смешанную эстафету команда завалила, и в случившемся Симон винил только себя. Как он, взрослый мужик, спортсмен топ уровня, позволил себе ТАК раскиснуть в сущности из-за ерунды?! Проигрыш родной команды стал настоящим ведром ледяной воды, и Симон быстро пришел в себя. Сейчас он был зол. И эта злость позволила собраться, взять себя в руки и более-менее прилично завершить Олимпийские игры. Встреч с Мартеном спортсмен старался всячески избегать.

***

      Неделя перерыва после игр была очень кстати. Куча интервью, встречи со спонсорами, развлекательные передачи, а главное отдых в кругу семьи — все это отвлекло от событий Пхенчхана, и в какой-то момент Симону даже стало казаться, что вся эта история действительно была дурным сном. С Франциской он помирился, удалось свалить свое странное поведение на расстройство из-за проигранного финиша, и девушка, будучи в прекрасном расположении духа после Олимпиады, практически сразу простила своего излишне впечатлительного парня. Все снова стало почти идеальным. Почти… Где-то в глубине души по-прежнему скребли кошки. И сны, заставляющие просыпаться посреди ночи в холодном поту, тонко намекали Симону, что вся конструкция его идеального мира весьма нестабильна, держится на честном слове и, рано или поздно, непременно должна рухнуть. Так и случилось. Контиолахти, март, 2018       В Финляндию Симон ехал в самом боевом расположении духа. За те несколько дней, проведенных дома, ему удалось пересмотреть свой взгляд на некоторые вещи, в частности на свою серебряную медаль. В конце концов, он впервые стал олимпийским призером в личной гонке! Ведь многим именитым спортсменам и это не удавалось. К тому же их с Мартеном финиш явно войдет в историю Олимпиад. Так что теперь Симон мог спокойно говорить, что выиграл серебро, а не проиграл золото. И на предстоящих этапах собирался доказать, что это не случайность — он сильный спортсмен, хоть и не борется в этом сезоне за какие-то особые места и титулы, обязательно будет отстаивать свое право быть на пьедестале, в том числе на верхней его ступени.       Тренировка прошла весьма бодро, и сейчас Симон настраивался хорошо отдохнуть перед завтрашней спринтерской гонкой. Ничто не должно было этому помешать: номер спортсмен ни с кем не делил, окна выходили во двор — все, чтобы спокойно провести вечер. Планы нарушил стук в дверь. Мартен. Он уже пытался поговорить утром, но Симон, сославшись на занятость, перенес разговор на некое «потом», что формально, позволяло игнорировать француза еще неограниченный период времени. Фуркад, очевидно, так не считал.       — Послушай, я собирался лечь спать пораньше, день был тяжелый, поговорим позже, хорошо? — Симон уже начал закрывать дверь, но Фуркад резко остановил уже почти закрытую дверь ботинком, и бесцеремонно отодвинув Симона, прошел в номер.       — Нам нужно поговорить сейчас, — голос звучал настойчиво, хотя, казалось, Мартен немного нервничал. — То, что случилось в Корее…       — То, что произошло в Корее ничего не значит. Хорошо? Я устал, у меня, как ты помнишь, гонка выдалась не слишком удачной. Все как-то наложилось, короче, забудь! Будем считать, что ничего не было, и все это не важно.       Симон врал. В эту минуту он сам еще не мог сформулировать, что именно чувствовал, но определенно, это имело значение! И было важно. Просто он не готов был сейчас даже думать об этом, не говоря уже о том, чтобы обсуждать. Мартен открыл было рот, чтобы что-то сказать, но так и не произнес ни слова. Он как будто побледнел, Симону вдруг показалось, что младший Фуркад на миг стал каким-то безжизненным, а в глазах промелькнула невероятная боль. Но, видимо, показалось, потому что уже через секунду немецкий спортсмен понял значение фразы «убить взглядом» — на него, прожигая насквозь, пробирая до костей, смотрели практическим черные глаза. Мартен усмехнулся, сощурил глаза и язвительно, будто поливая каждое слово ядом, произнес:       — Об этом я и хотел поговорить. — Его губы еще больше скривились в насмешливой ухмылке. — Спасибо тебе за услугу. Ты так удачно расклеился, даже не думал, что будет такой замечательный эффект. Моей команде, правда, это не сильно помогло. Жаль, надо было раньше изобразить всю эту комедию с чувствами, глядишь, не пришлось бы сильно в масс-старте напрягаться.       Симон молчал. Каждое слово Мартена, как нож попадало точно в цель, причиняя практически физическую боль. А Фуркад тем временем продолжил:       — Только вот, знаешь, тебя так сильно зацепило, что мне даже жалко стало, пришлось раскрыть правду. Я все-таки за честную борьбу, да и ты мне не конкурент, Симончик! Так что удачи!       Мартен подмигнул, усмехнулся и вышел из комнаты, захлопнув дверь. Симон медленно опустился на кровать. Он чувствовал каждый удар сердца, а любой вдох давался мучительно трудно. Зато в голове сейчас наступил полный порядок, все встало на свои места. Во-первых, пришлось признать, хотя бы для себя, что Фуркад был ему не безразличен, иначе бы не было так больно. Во-вторых, это не имеет никакого смысла, ибо все, что произошло в Пхенчхане, было ложью, лицемерной игрой Мартена. Именно поэтому он не мог позволить себе повторения корейской истории. Нельзя снова расклеиваться, он не мальчик, чтобы наступать не те же грабли и идти на поводу у чувств. Симон твердо решил, что завтра, несмотря ни на что, он выйдет на гонку и приложит все усилия, чтобы выиграть! Он сильнее всего этого! Он справится!       Симон финишировал восьмым. Даже жаль, что на этом этапе нет гонки преследования. С такой скоростью, сегодня немецкий спортсмен показал свой лучший результат в сезоне в этом показателе, он бы легко вклинился в борьбу за пьедестал.       А вот с Мартеном все было совсем странно. Он вышел на раскатку, выбрал лучшую пару лыж, проехал еще пару кругов по трассе, но после пристрелки, сославшись на плохое самочувствие, покинул стадион. Это было так не похоже на Фуркада, что даже Симону, решившему на сто процентов сосредоточиться на гонке, подобное показалось странным... А что самое удивительное – француз так и не вышел на старт.