Семья - это святое

Она идет за ним так медленно, что Элайдже стоит большого труда удержаться от того, чтобы не подхватить белокурую ведьму на руки, и устремится в спальню на вампирской скорости, потому что с каждой секундой его решимость отказаться от собственного счастья тает, сменяясь сомнениями и болью. Первородный слышит шаги Хелен позади себя, шелест шелка ее платья, чувствует ее запах, и сам не знает, как сможет лишится этого. Каждая мелочь, нюанс, каждая секунда проведенная с ней - его личное сокровище, а Элайджа привык дорожить своим сокровенным, потому что в тысячелетней жизни вампира его было не так уж много. Наконец, они оказываются на пороге комнаты, и Майклсон толкает дверь, пропуская Хелен вперед. Ведьма проходит в спальню, опустив голову, и Элайджа понимает, что для нее по всей видимости не является большим секретом то, что он собирается ей сказать. Она бледна, растеряна, и вампир, как не пытается, не может поймать взгляд любимых глаз, а еще он не может решится. Тишина давит, но его ведьма до сих пор рядом, и у Элайджи никак не получается найти в себе силы сказать ей то, что изменит это обстоятельство, лишив его жизнь смысла. Слова Кристины все громче звучат в его ушах, и Первородный сам не узнает свой голос, когда, прочистив горло, тихо произносит: — Я знаю, что сейчас тебе будет больно, но пройдет время и ты будешь мне благодарна. Ты заслуживаешь большого, чем я могу тебе дать. Семью. Детей. Каждое слово дается вампиру с большим трудом, сдерживать эмоции все сложнее, особенно при виде Хелен, которая так и молчит, не поднимая глаз. — Я мог бы сказать, что разлюбил тебя, — выдыхает Элайджа, — но я не буду тебе лгать. Я должен... И он умолкает. Потому, что не может найти в себе силы выговорить последние, прощальные слова. Майклсон просто смотрит на нее. На маленькую ведьму, что изменила всю его жизнь, и он не может налюбоваться ее красотой, чистотой, нежностью. Ту, что он должен отпустить. Напряжение нарастает. Элайджа чувствует его кожей, как и волнение, что исходит от Хелен, которая продолжает хранить молчание. Она уже знает, что именно хочет сказать ей Первородный, и вампир, тяжело вздохнув, делает это. — Я хочу… я хочу, чтобы ты уш… Майклсон так и не заканчивает фразу, потому что в этот миг Хелен поднимает на него свои голубые, полные слез глаза. И он тонет в них. В ее боли, любви, надежде и чистоте. В ней самой. И сдается. Элайджа оказывается с ней рядом так быстро, что Хелен невольно вскрикивает, когда он, припечатывает хрупкое тело к стене, жадно впиваясь в розовые губки. Ведьма на миг застывает, пораженная поведением своего возлюбленного, но затем, обвивает тонкими руками мужскую шею и отвечает с не меньшим пылом. Вампир стискивает тонкую талию, его ладони скользят по спине, он прижимает Хелен к себе так, что между ними не остается и миллиметра, кроме одежды, которая сейчас кажется им обоим совершенно лишней. — Нет, — выдыхает он, на мгновение отстраняясь от раскрасневшейся девушки, — нет, я не могу. Я не смогу без тебя. Шелковое платье превращается в лоскуты ткани, которые Элайджа бросает на пол. Та же участь постигает и тонкие кружевные трусики, и секунду спустя его белокурая ведьма стоит перед ним совсем нагая. И она улыбается. А потом тонкие пальцы касаются его галстука, и Хелен стягивает его с шеи Первородного, начиная расстегивать рубашку. Она не говорит ни слова, лишь смотрит ему в глаза, и вампир чувствует, как от ее откровенного взгляда, в брюках становится невыносимо тесно. — Ангелочек, я… — Просто молчи, Элайджа Майклсон, — накрывает его губы своими тонкими пальцами Хелен, — и люби меня. И он любит. Толкает ее на постель, нависая сверху. Покрывает судорожными поцелуями нежную кожу — лицо, шею, спускается к груди, обводит языком ореолы затвердевших сосков, скользит губами по плоскому животу, пока темная голова не оказывается меж длинных девичьих ножек. Хелен стонет, когда вампир ведет по ее промежности кончиком языка, лаская горячую плоть, и Элайджа совсем теряет контроль от ее нежного голоса, пряного вкуса, от того, что она принадлежит ему. Душой и телом. Ведьма шире разводит бедра, выгибая спинку, и прикосновения Первородного становятся еще откровеннее. Его губы берут в плен набухший клитор, а пальцы мягко толкаются в тесное лоно, которое уже истекает любовными соками. Хелен мечется по постели, сжимая пальцы в кулаки, кусая припухшие губки, и каждый ее стон — музыка для Элайджи, который продолжает свои жаркие ласки. Он любит ее, будто в последний раз, вновь и вновь пытаясь насыться желанным телом. Стоны ведьмы становятся криками, и вампир подается вперед, устраиваясь меж широко разведенных ножек. Он склоняется к грудкам ведьмы, терзая их чувствительные вершинки, а потом, сильным толчком входит в нежное тело, раз за разом наполняя его собой. Хелен движется ему навстречу, льнет к мужской груди, обвивает руками шею Первородного, и с розовых губ срываются едва слышные слова: — Я — твоя. Только твоя, Элайджа. В голове вампира все смешивается воедино. Близость любимой сводит с ума, и в этот миг он ясно понимает, что просто не сможет ее прогнать. Не сможет сам, добровольно отказаться от своего счастья. И пусть он будет самым большим эгоистом на свете, ему плевать. Он отпустит Хелен, только если она сама захочет уйти. Только если сама предпочтет другого мужчину. Сейчас же существует только он и доверчивый ангелочек, который стоном встречает каждый его толчок, отдаваясь Первородному без остатка. Майклсон, сам не замечая, переходит на вампирскую скорость. Он берет Хелен, как никогда ранее, и только ее громкий крик и ногти, что впиваются в широкие плечи, заставляют Элайджу немного замедлить темп. — Прости, — шепчет он, прямо в приоткрытые розовые губки, — я… — Все хорошо, — выдыхает в ответ Хелен, — только не останавливайся. Элайджа и не собирается. Напряженный член скользит в тесном лоне, до тех пор, пока оно не начинает пульсировать, и тогда вампир изливается в Хелен, упиваясь ее громким криком наслаждения. — Я боюсь залюбить тебя до смерти, — хрипло говорит Элайджа, глядя раскрасневшейся ведьме, которая пытается выровнять дыхание, прямо в глаза.  — Это будет не самая худшая смерть, — отвечает с улыбкой Хелен и медленно поднимается с постели, — я в душ. Первородный смотрит вслед уходящей ведьме, и на мгновение ему становится страшно, от того, что только что, он сам, своими руками едва не разрушил собственное счастье. Но вдруг это случится уже завтра? Вдруг Хелен сама захочет уйти, предпочтя другого? Больше никогда не будет ему принадлежать, не обнимет, не поцелует, не назовет любимым?   Эти мысли проносятся в голове Элайджи ослепляющим хороводом, и вампиру становится трудно дышать. Он сам толком не понимает, как оказывается в душевой кабине, рядом с Хелен. Ведьма нежится под струями теплой воды и вздрагивает, видя рядом с собой Первородного, который смотрит на нее совершенно безумными глазами. Без единого слова Элайджа разворачивает Хелен к себе спиной, прижимая грудью к прохладной стене и заставляя слегка прогнуть спинку. Он скользит руками по влажному телу любимой, не пропуская самых чувствительных участков, словно пытается запомнить каждый его миллиметр. Вампир не видит, как на розовых губках расцветает счастливая улыбка. Хелен явно по вкусу то, какое влияние она имеет на Первородного, который не может выпустить ее из своих рук ни на миг. Округлая попка упирается в пах вампира, и ведьма ведет бедрами, дразня своего возлюбленного, плоть которого стремительно твердеет, наливаясь желанием. Хелен прикусывает губу, шире разводя бедра, когда чувствует, как Элайджа медленно наполняет ее собой, входя до самого основания. На мгновение он замирает, наслаждаясь слиянием их тел, и его ладони сжимают нежные груди ведьмы, покручивая соски. Хелен трясет от желания, и она двигает попкой, насаживаясь на каменный член, пока не ощущает теплые струи воды, которые бьют прямо на ее промежность. Вампир водит насадкой душа, дразняя набухший клитор, и по хрупкому телу будто проходит разряд тока. С одной стороны Хелен чувствует холодную стену душевой кабины, а с другой горячее тело вампира, который прижимает ее к себе, раз за разом наполняя собой. И Хелен не выдерживает гаммы чувств и новых вершин удовольствия. — Элааайджа, Элаааайджа, — кричит она, пытаясь отвести руку Майклсона, которая направляет поток воды, но это лишь сильнее разжигает вампира. Он крепче сжимает ведьму в своих объятьях, делая толчки более глубокими, и миг спустя в глазах Хелен все темнеет, и она, задыхаясь в экстазе, бурно кончает, выкрикивая имя любимого. Лоно ведьмы стискивает плоть Элайджи, и он следует за ней, изливаясь в оглушающем оргазме. Пару секунд они просто стоят, не выпуская друг друга из объятий, прежде чем тишину нарушает обессиленный голос Хелен. — Ты сумасшедший, — выдыхает она нарочито обижено, но на ее лице в этот миг появляется счастливая улыбка, — я завтра ходить не смогу. — Ты меня делаешь таким, ангелочек, — отвечает Элайджа, смывая с дрожащих ножек ведьмы следы любовных утех, — а если ты и в правду не сможешь ходить, я буду носить тебя на руках. Вампир вытирает капли воды с тела Хелен, укутывает любимую в полотенце и выносит из ванной комнаты. Он осторожно устраивает ее на смятой постели, и Хелен, едва уложив голову на подушку, ловит горящий желанием взгляд Первородного, который устраивается рядом с ней. Правая ладонь вампира мягко стискивает ягодицу ведьму, а затем скользит меж бедер девушки, но та успевает поймать руку Элайджи, удерживая ее за запястье. — Давай продолжим завтра, — уставшим голосом шепчет Хелен, прикрывая глаза, — я сейчас усну. — Конечно, отдыхай, ангелочек, я только поглажу тебя, только коснусь — тихо отвечает Майклсон, разворачивая девушку к себе спиной. Хелен сразу засыпает, а Элайджа еще долго перебирает ее волосы наслаждаясь ароматом любимой.