Другая весна

- А я всегда попадаю в какие-нибудь нелепые ситуации. Они словно сами находят меня и липнут гроздьями, как репей к собаке. Вечно что-то теряю, забываю, откуда-то падаю, куда-то врезаюсь… - Уж это я могу себе представить, поверь!       Мы шли по серым квадратам узкой дорожки, что каменной лентой опоясывала реку Ямазаки. Вода в реке с трудом прикрывала зеленовато-бурое каменистое дно. Когда тёплый ветер гнал по её поверхности частые рябые волны, особо крупные валуны оголялись и островами торчали над водой. Они были покрыты тиной и водорослями, холодные капли блестели на их гранях, и издалека казалось, что по реке разбросаны огромные изумруды. Однажды, когда мы с сестрой точно так же гуляли здесь вдвоём, я сказала ей об этом. Просто посреди короткой паузы, словно невзначай, я сказала: «Эти камни похожи на изумруды, правда, Мегуми-тян?». Мегуми долго всматривалась в облепленные зелёной слизью булыжники, потом перевела взгляд на меня, как будто спрашивая: «Ты это серьёзно?». Когда я уверенно кивнула в ответ на её невысказанный вслух вопрос, она сказала: «Я боюсь за тебя, Кио-тян. Найдётся ли человек, который сумеет понять тебя и сберечь твою душу?». Её слова отпечатались где-то на обратной стороне моего подсознания, и с тех пор я и сама стала бояться никогда не найти того, кто разглядит в речных камнях изумруды.       Шома шёл рядом со мной, на одной линии. Несколько раз мне казалось, что он коснётся плечом моего плеча, и от этой возможности всё внутри начинало дрожать от необъяснимого волнения. Если бы он коснулся меня, я бы не отодвинулась. Но этого так и не произошло – ни разу за весь вечер.       Я правда не хотела давать Ицуки повод думать, будто я иду гулять с Шомой по его просьбе. Я вообще не собиралась этого делать, в смысле, идти с ним гулять. Я просто хотела отдать Шоме его кроссовки и забыть эту глупую историю, но полчаса в торговом центре, проведённые наедине с ним, не оставили и следа от моей решительности. Что-то было в его глазах такое, что притягивало меня к нему как магнитом. Я пыталась расшифровать послание, скрытое в их густой темноте, но так и не смогла. Просто я кожей ощущала, что должна быть рядом с ним, пока ко мне не придёт понимание причины нашего знакомства. - Неужели? – я с недоверием покосилась на Шому. Он бросил на меня быстрый взгляд, коротко кивнул и снова уставился себе под ноги. - Я не верю! Как можно попадать в дурацкие ситуации с таким серьёзным лицом, как у тебя? – я старалась поддерживать шутливый тон беседы, потому что мне в самом деле казалось забавным то, о чём мы говорили. В тот момент я даже не подозревала, что спустя каких-то пару минут мои представления об Уно-сан кардинально изменятся. - Вот именно с таким лицом я постоянно оказываюсь в эпицентре катастрофы.       Он застенчиво улыбнулся, глядя мне прямо в глаза. Я хотела сказать что-то в ответ, может быть, пошутить, но слова застряли в горле, когда я увидела обращённое ко мне лицо Шомы.       Я никогда не перестану удивляться, какие у него прекрасные глаза. Большие, широко распахнутые, детские. Открытые и непроницаемые одновременно, а ещё безумно, до боли искренние.       «У Шомы глаза человека, которого редко понимают» - пронзила меня внезапная догадка. Он привык отводить взгляд в разговоре, потому что был уверен, что не встретит понимания в глазах собеседника. Наверное, он точно знал, что в чужом взгляде он может прочитать всё, что угодно: жалость, зависть, фанатичное обожание, алчность, но никогда – понимание. А сегодня, взглянув вот так открыто мне в глаза, он дал нам обоим шанс. Шома позволил себе поверить, что кто-то может разделить его чувства, а мне - доказать, что именно я способна на это.       Я облизнула пересохшие губы, не решаясь что-то сказать. Мне казалось, что Шома ещё не закончил свою мысль, и прервать его было бы крайне невежливо. Мы молча продолжили свой путь, но я чувствовала, как повисшая в воздухе невысказанная фраза вот-вот будет облечена в слова. - Знаешь, Киоко-сан, мне часто говорят, что я совсем разный на льду и в жизни.       Я вздрогнула от неожиданности, когда Шома нарушил тишину и обратился ко мне. Я так долго ждала, когда же он наконец заговорит, что целиком погрузилась в это ожидание, отключившись от внешнего мира. А тем временем узкая серая дорожка привела нас к мосту. - Я часто слышу что-то вроде «Уно-сан, в тебе словно два разных человека живёт!». А я не вижу никакой разницы, - он пожал плечами, вставая на ступеньку, ведущую на мост,- для меня всегда всё одинаково. И на льду, и вне его.       Шома остановился, дожидаясь, пока я поравняюсь с ним. - Я не видела ни одного твоего выступления, - честно призналась я, даже не думая, что своими словами могу его обидеть. Наверное, где-то на подсознательном уровне я чувствовала, что он не обидится. Я бы не обиделась. - Тем лучше, - улыбнулся Шома, - значит, наше с тобой знакомство началось в кафе два дня назад и ты знаешь меня только как Шому Уно - парня, который одолжил тебе кроссовки. - И мне этого достаточно, - тихо прошептала я ему в спину.       Синие сумерки бесшумно опустились на город, зажигая фонари и накладывая на пейзаж фиолетовые тени. На бетонных серых стенах, сковывающих реку по бокам, дрожали разноцветные огни. Ветки сакуры тянулись к воде и смыкались, образуя над рекой цветущую арку. Подсвеченные холодным светом ламп цветки были ослепительно-белыми, как вершина Фудзи в солнечный день. Но мне больше нравились те, что оставались в тени – загадочные лилово-розовые облака, чьи очертания смутно виднелись почти у самой воды. Мне казалось, что так опьяняюще пахнут именно они, а не их выжженные искусственным светом братья.       Мы с Шомой стояли на мосту. Одни в объятиях тёплого вечера, одни посреди огромного города. Жизнь вокруг нас шла своим чередом, но она никак не касалась нас. Мы существовали здесь и сейчас, на этом мосту через маленькую реку, утопающую в цветах. Лёгкий весенний ветер целовал наши лица и играл с волосами.       Апрель близился к экватору, столбики термометров стремительно ползли вверх. В парках уже расставили лёгкие скамейки и складные подиумы, чтобы все желающие смогли насладиться ханами. Сколько себя помню, каждый год родители водили нас с Мегуми в старый парк Цурума любоваться цветущей сакурой. Я не разделяла восторга присутствующих там сотен человек, которые плечом к плечу теснились на каждом свободном сантиметре земли. Людской рой гудел тысячами голосов, плакали и смеялись дети, звонили телефоны, и всё, чего мне на самом деле хотелось – поскорее покинуть это шумное место. Я не понимала, как можно узреть красоту этих восхитительных деревьев, будучи тесно скованными физически и морально со всех сторон? Да и зачем куда-то идти, когда прямо перед нашим домом раскидисто цвела старая сакура, и можно было любоваться ею, сидя на качелях во дворе, где никто не будет назойливо болтать или смеяться невпопад?       Грудную клетку изнутри щекотало какое-то новое, захватывающее чувство, которое делало этот вечер ещё прекраснее. Я искоса взглянула на Шому, стараясь сделать это как можно незаметнее. Он стоял, обхватив тонкими пальцами остывшие перила моста, снова погрузившись в свои далёкие мысли, в которые мне никогда не пробраться, как ни старайся. На его лице танцевали сложный танец зеленовато-сизые блики от воды, и, если бы я не боялась показаться сумасшедшей, то так и бы и простояла весь вечер, глядя на его профиль. Обычный с виду мальчишка, каких тысячи по всей Японии. Я видела таких мальчишек каждый день – они окружали меня на улице, в университете, на журналистских курсах и в кафе. Но до сегодняшнего дня ни с одним из них я не хотела разделить сокровенный момент ханами. - Что-то не так? – Шома повернулся ко мне, забирая раскрытой ладонью волосы со лба и откидывая их назад. Его глаза снова выражали привычную растерянность, а загадочная непроницаемая пелена растаяла как дым. Настроение этого парня менялась с такой скоростью, будто кто-то постоянно переключал его тумблером.       От неожиданности я невольно открыла рот и выронила из рук свой плюшевый рюкзак в форме кошки Китти. Итого, я в третий раз за два дня опозорилась на глазах у Шомы. Отличное начало знакомства, ничего не скажешь! - Всё хорошо, - нервно улыбнулась я, шаря взглядом по окрестностям в поисках чего-нибудь, что отвлекло бы внимание от моего очередного конфуза. Увидев в просвете между деревьями неоновую вывеску кафе, я тут же сориентировалась. - Я бы съела мороженое, а ты?       Шома наклонился за моим рюкзаком, обстоятельно отряхнул его от пыли и протянул мне. - Мороженое – это отлично, но я бы не отказался от чего-то посущественней. - Рамэн? – выдохнула я. - Рамэн, - согласно кивнул Шома, - но сначала мороженое. Какое ты любишь?       Трёхсот метров вполне хватило для того, чтобы выяснить, что я люблю весь ассортимент лавки с мороженым, но особый восторг вызывают сорта с зелёным чаем и мятой, а Шома всему и всегда предпочитает шоколадный пломбир с шоколадной же крошкой. Получив свои вафельные рожки с пирамидами из нежно-зелёных и коричневых шариков, обсыпанных орехами, мы неспешно двинулись в сторону лапшичной на углу улицы. Признаться, я всегда стеснялась своей прожорливости и даже при родной сестре старалась есть поменьше, зная, что Мегуми непременно напомнит мне, как тяжело я засовываю себя в джинсы и почему отдаю предпочтения платьям. Со средней школы я отчаянно мечтала встретить человека, рядом с которым не буду испытывать мучительных угрызений совести, поглощая молочный коктейль или заказывая десерт после сытного ужина, и вот наконец небеса сделали мне этот фантастический подарок.       Пока мороженое таяло в буквальном и переносном смысле, мы шагали под сменяющими друг друга кружевными тенями деревьев и яркими пятнами фонарей. Беседа о разных мелочах и банальностях неспешно текла подобно реке, на которой мы стояли полчаса назад. - В детстве я обожала «Сейлор Мун»! - Да кто её не обожал? - Что, и ты тоже? - Не без этого.       Мы рассмеялись, но я была почти что разочарована: Шома и «Сейлор Мун», «Сейлор Мун» и Шома… Я не могла увязать любовь к попсовому, хоть и культовому мультфильму с тем загадочным образом, что нарисовала у себя в воображении. Как-то это слишком просто и … близко? В самом деле, сложнее всего мне давалось осознание того, что с каждым новым фактом его биографии Шома становился ещё на шаг ближе ко мне. - А как тебе Синкай? – Шома откусил край вафельного рожка. Мелкие крошки упали ему на грудь, отбрасывая вытянутые чёрные тени на голубую футболку. - «Пять сантиметров в секунду» очень красивое. И «Сад изящных слов» люблю, наверное, сто раз смотрела, - перечисляла я, пальцами ломая рожок и отправляя кусочки вафли в рот, - но самое-самое это, конечно, «Твоё имя»! - Это моё любимое аниме. - А? – тут же переспросила я, уверенная, что мне просто послышалось, что я как-то не так поняла сказанное или не в том порядке расставила слова у себя в голове. - «Твоё имя» - моё любимое аниме у Синкая и вообще, - терпеливо повторил Шома.       Я замерла на месте и почувствовала, как по спине пробежала холодная волна, а руки покрылись мурашками. Тогда я никак не смогла объяснить самой себе, почему слова Шомы стали для меня таким откровением? Что такого я поняла о нём в тот момент? - Что с тобой? – Шома тоже остановился и обеспокоенно посмотрел на меня своими чёрными бездонными глазами. - Свежо стало, замёрзла немного, - соврала я, для наглядности потерев ладонями предплечья. - Весеннее тепло очень обманчиво. Как только садится солнце, становится прохладно.       С этими словами Шома снял свою чёрную ветровку и осторожно накинул её мне на плечи, породив этим новую волну морозца, пересчитавшего мои позвонки сверху вниз и обратно и сжавшего напоследок сердце в ледяном кулаке.       Маленькая лапшичная была залита ярким, почти ослепляющим светом длинных ламп, болтающихся под потолком на пыльных цепях. Если не считать это кричащее и старомодное освещение, заведение показалось мне вполне уютным и внушающим доверие. Маленький зал был забит до отказа такими же проголодавшимися, праздно шатающимися допоздна молодыми людьми – парами, компаниями и одиночками. Пожилой хозяин суетился у плиты, ловко раскладывая по мискам лапшу и заливая её бульоном, а его жена с усталыми добрыми глазами за линзами узких очков едва поспевала забирать готовые заказы и забавно ойкала каждый раз, когда в спешке горячий бульон с золотистыми масляными каплями выплёскивался на блестящий металлический прилавок.       Мы сидели за маленьким столиком у окна, окружённые шумной пёстрой толпой, и, склонившись над исходящими паром большими мисками, счастливо уплетали свой восхитительный рамэн со свининой. Вечер был настолько хорош, что портить его серьёзными разговорами или тяжёлыми размышлениями было бы кощунством, но всё же была одна вещь, которую мне очень хотелось выяснить. - Могу я кое о чём спросить? – Я наконец решилась задать Шоме вопрос, не дававший мне покоя. - Да… - неуверенно протянул Шома, поднимая глаза от тарелки и фокусируя свой взгляд на мне, - спрашивай.       Я подцепила палочками половинку яйца и повозила ей в бульоне, растягивая время и подбирая нужные слова. Людная лапшичная не очень-то располагала к подобным разговорам, но пока мне хватало смелости, я обязана была задать свой вопрос. - Может быть, ты не захочешь говорить со мной об этом, ведь ты совсем не знаешь меня, но… Но мне правда надо знать, чем ты был так сильно расстроен в день нашего знакомства.       От волнения мне с трудом хватило воздуха, чтобы закончить фразу на одном дыхании. В ожидании ответа я не мигая смотрела на Шому, так что в конце концов глаза начали слезиться и мне пришлось коснуться подушечками пальцев своих век, чтобы избавиться от неприятных ощущений. - Недавно прошёл Чемпионат Мира, - Шома крутил в руках свои палочки, словно не понимал, откуда они взялись и зачем нужны, - я привёз с него серебряную медаль. - И ты не рад этому? – мне было сложно понять, как можно не испытывать радости от того, что ты оказался вторым в мире. - Нет, - коротко ответил он, глядя мне в глаза.       И снова этот взгляд. Взгляд человека, который не ждёт понимания. Горячая волна стыда хлестнула по моим щекам будто звонкая пощёчина. В следующую секунду стыд сменила страшная злость на саму себя, ведь только полчаса назад я самонадеянно думала, что чуть ли не единственная способна понять Шому, а теперь получается, что я и близко не подошла к пониманию того, что происходит у него в душе, за оболочкой черешнево-чёрных глаз. - Это серебро… Оно какое-то фальшивое само по себе. Я выступаю не ради наград – кубки и медали как таковые не имеют для меня никакого значения, они лишь вехи на моём пути. Как зарубки на стене, которыми отмечают рост ребёнка.       Я молча слушала Шому, от досады закусив губу и забыв про остывающий рамэн. В сердце теплилась надежда, что со мной ещё не всё потеряно. Может, я всё же смогу понять его? - Я люблю соревноваться. Люблю побеждать – честно, красиво, выполняя всё, на что способен. Но не в этот раз. Мне дали эту медаль словно в утешение, как будто боялись, что я могу закатить истерику, не попав на пьедестал.       По лицу Шомы блуждали тени неприятных воспоминаний, которые были ещё слишком свежи в его памяти и, судя по всему, до сих пор причиняли боль. Упавшая на глаза чёлка как никогда напоминала надёжное забрало, скрывающее от посторонних его истинные чувства. Мне так хотелось коснуться его руки, безвольно лежащей на столе совсем рядом с моей. Хотелось сжать в своей ладони его тонкие пальцы с продолговатыми блестящими ногтями и передать в этом пожатии то, как глубоко его боль проникла в моё сердце и как оно страдает вместе с ним. Я правда очень хотела, но не могла этого сделать.       Шома приоткрыл рот, словно хотел что-то сказать, но передумал и только тяжело вздохнул, склонив голову на бок. - Ну же, - не выдержала я его молчания. - Что? - Ты же хочешь что-то сказать. Пожалуйста, говори!       Он ещё немного помолчал, но я заметила, как просветляется его взгляд, как в тёмных, словно южная ночь, глазах зажигаются лукавые огоньки. - Это как если бы ты мечтала стать ведущей девятичасовых новостей, а тебе бы предложили детское шоу в шесть утра. - Ты подслушивал? – изумилась я. - Прости, пожалуйста, - застенчивая улыбка озарила его лицо, - мне просто не хотелось слушать, что там в очередной раз плёл Ицуки, а вы с сестрой так эмоционально беседовали, что я невольно начал прислушиваться. - Шома-кун, ты вгоняешь меня в краску, - это было истинной правдой, но я стеснялась не того, что он узнал о моём провале на телевидении (хотя и этого, конечно, тоже), а того, что ещё он мог услышать из нашего с Мегуми разговора. - Ты ещё им всем покажешь, я уверен! - на губах Шомы расцвела трогательная улыбка. - Могу сказать то же самое и о тебе!       Кажется, расстояние между нами снова сократилось.       Когда мы вышли из лапшичной, народу на улице значительно поубавилось, а небо окончательно почернело, отдаваясь во власть ночи. Было уже очень поздно, практически неприлично, и на душе у меня скребли кошки, когда я думала о том, что скажут мои родители, когда я наконец заявлюсь домой. Телефон подозрительно молчал, и когда я решила выяснить причину этого молчания, оказалось, что он безмятежно спал в моём рюкзаке, потеряв за такой долгий день всю зарядку. Я с ужасом представила, сколько пропущенных звонков скрывает погасший дисплей, и стала спешно прощаться со своим новым другом. Однако, Шома и слышать не хотел, чтобы я возвращалась домой одна, поэтому страх перед родительским гневом быстро улетучился, уступив место радости от того, что наш прекрасный вечер продлится ещё как минимум на полчаса.       Старая сакура напротив нашего дома роняла свои белоснежные лепестки, которые тут же подхватывал ночной ветер и уносил на своих крыльях в сторону реки. Мы стояли под её раскидистой бурно цветущей кроной, окутанные густой непроглядной мглой, и не решались попрощаться. Я протянула руку и раскрытой ладонью поймала один лепесток. Прохладный, нежный, словно вырезанный из белого шёлка. Мне всегда казалось, что дереву трудно жить с этим великолепием, с прикованным к нему вниманием каждую весну, и когда цветам наступало время опадать, сакура испытывала радостное облегчение, сбрасывая с себя своё пышное убранство. - Ровно пять сантиметров в секунду, - Шома осторожно взял лепесток с моей ладони и бережно опустил в маленький кармашек на груди. - Точно.       Ещё несколько минут мы простояли в абсолютной тишине, наблюдая, как нам под ноги падает вишнёвый снег. Наконец я сняла с себя куртку и протянула её Шоме: - Носить твои вещи становится доброй традицией. Пожалуйста, услышь меня… Пойми меня... - А у меня теперь твоя сумка, - по голосу я поняла, что он улыбается, и улыбнулась в ответ, - только давай в следующий раз увидимся без посредников? Продиктуй мне свой номер телефона, пожалуйста.       Я назвала Шоме свой номер и пожала на прощание протянутую мне руку, стараясь запомнить и сохранить это тёплое прикосновение до следующей встречи. Мы уже разошлись по разным сторонам улицы, как я услышала голос за своей спиной. - Эй, Киоко-сан! – я остановилась и посмотрела на стоящего под фонарём в потоке неверного жёлтого света Шому, - а камни в реке похожи на изумруды, правда?       Не дожидаясь ответа, он повернул в сторону метро и растворился в темноте, а я так и осталась стоять на том же месте, растерянно глядя ему вслед. Либо я снова разговаривала вслух, либо…